Верное слово

Она не слышала и не чувствовала, как подошедший техник, бормоча: «Скатертью дорога, трусливая городская тварь», обнял за плечи, а когда эти плечи бессильно поникли, подхватил ослабевшую от битвы с собственной силой женщину на руки и понёс прочь, рассекая сапогами бурные потоки стекающей в низину воды.

– Как пропал?! – рявкнул Решетников в трубку. Старческие отеческие интонации исчезли из его голоса, сменившись властной сталью. – Магометрию диктуй!

Даже по закрытой председательской линии связь была плохая. Но выбирать не приходилось.

– Проверь ещё. Подпусти бойца к щитам. Единиц на пятнадцать по Риману, чтобы не поломали, если зацепит. Как активизируются – меряйте и считайте, считайте! Мёртвого фрица потерять – это, уважаемые, нонсенс! Направьте группу в госпиталь, куда отвезли пострадавших. Пусть всех вдоль и поперёк проверят. Не важно, что вы думаете, товарищ майор! Не факт, что, если бы кто-то из этой нежити засел в нашем наводчике или маге, проявил бы себя тотчас. Они шестнадцать лет просидели в земле – думаете, несколько дней не переждут?! Поняли приказ, товарищ Крайнов? Исполняйте!

Решетников положил трубку на рычаг, вынул из кармана платок и принялся протирать стёкла очков.

«Выпустить из-за периметра нематериальную сущность! Как допустили?» – крутилось в голове. Первым желанием было вызвать вертолёт и рвануть самому на место. Но не в характере Александра Евгеньевича было пороть горячку. В первую голову предстояло разобраться с Кармановом. А уж если сработает то, что предложила товарищ Зиновьева, тогда с её задумкой можно и в Стеблев.

«Лих ты, Саша, – укорил сам себя профессор, – дорвался до полевой работы. Грозишь, ругаешься… А задумка у Серафимы Сергеевны, которую ты к работе принял, нестабильная. Будь вы в своём кабинете сейчас, уважаемый Александр Евгеньевич, в министерстве, и вчитываться бы не стали, черкнули поперёк такого предложения «опасный бред» или приложили дежурную печать «отклонить». Потому что нельзя магу в основу работы ставить эмоциональную связку. Катализатор – да, усилитель природного дара – безусловно. Но не делать же из субъективного чувства, самой шаткой из составляющих индивидуальности, которая, как вы помните, не алгоритмизируется, основу такого сложного, многокомпонентного воздействия. Опасный бред – не предложение товарища Зиновьевой, а то, что вы не отговариваете её сейчас, а поддерживаете, рассчитываете, как лучше подвергнуть смертельной опасности очень сильного и талантливого мага, перед которым и так в неоплатном долгу».

Профессор заметил, что стоит перед дверью, отчитывая мысленно сам себя, держась за дверную ручку, а кто-то дергает её с другой стороны. Решетников резко открыл дверь.

– Ой, а я думал, Игорь Дмитриевич здесь, – смутился незнакомый профессору молодой человек, всё ещё держа перед собой в левой руке несколько отпечатанных на машинке листов, намокших с краю.

– Игорь Дмитриевич сегодня занят, – буркнул Решетников. – Там дождь?

– Да уж вылился, – рассмеялся парень. – Мне бы вот наряды для мужиков подписать, которые в поисковом отряде на болото ходили, – начал он, однако профессор резко оборвал его:

– Вы что же думаете, что я их подпишу, любезный? Отыщите вашего председателя. Не смею задерживать.

Александр Евгеньевич запер кабинет, сердясь на кармановскую провинциальную наивность, порой на грани преступной доверчивости. Сперва председатель отдаёт столичному гостю ключи от своего кабинета, а сам уносится по делам. А если гость – враг, политический, засланный шпион? Если он документы важные похитит или переснимет? Или подбросит что-то? А потом приходит какой-то кармановский простодушный и предлагает случайному человеку расписаться в нарядах только потому, что человек этот из председательского кабинета вышел!

Непоследовательность, наивность, глупость… Как всё это можно было учесть, разрабатывая операцию? Виктор справился бы куда лучше. Он, в отличие от профессора, не задумываясь, пустил Ясенева по снегу. Александр Евгеньевич был уверен, что не сделал бы этого, даже если бы над ним кружила дюжина немецких демонов. Он усилил бы Гречина двойным против тяжёлой артиллерии и закрыл наводчика колпаком по Кириллову, может быть, даже укрепил по Эдвардсу – Лоуренсу…

«Зубастой щуке в мысль пришло за кошачье приняться ремесло…» – оборвал собственные мысли Решетников. Он хорошо помнил, что случилось со щукой в басне, и не желал видеть себя на её месте. Да, Витя был бы здесь на месте, и всё же не справился за столько лет – запер на болоте своих демонов, вколотил ценой жертв в землю чужих. А теперь расхлёбывать всё оставил своему старику-учителю, который и виновен-то лишь в том, что разработал формулу, создавшую для страны отряд непобедимых бойцов.

Профессор почувствовал, что дыхания не хватает, сбавил шаг. Неприлично в его годы так бегать по улицам. Влажный воздух с трудом проникал в грудь, пиджак сделался тяжёлым, и Александр Евгеньевич, подумав, расстегнул его.

– Где же прячется этот проклятый немец? – пробормотал он. – Не может такого быть, чтобы хоть одна сущность просочилась за периметр. Уже пол-Украины было бы в огне. Значит, где-то затаился. Нужно будет завтра, как окончится дело на болоте, телефонировать в Стеблев, чтобы снимали магометрию каждые два часа и считали коэффициент Рыжова.

«Если утром все пройдёт как надо», – с сомнением подсказал внутренний голос.

* * *

Нелли вошла в палату почти неслышно, но Роман Родионович тотчас поднял голову, улыбнулся. Мелкие морщинки собрались в уголках его тёмных глаз.

– Всё не спите, Нелли Геворговна, – проговорил он шёпотом, чтобы не будить остальных больных. – Ведь первый час. Отдыхать вам нужно. Тридцать часов на смене – нехорошо. Думаете, раз вы медсестра, так никто и не заметит?

– Я отдыхала, Роман Родионович, неправда ваша, – улыбнулась Нелли. – Пока вы спали, я тоже прилегла в сестринской.

– Обманываете вы меня, – Волков сел на постели, держа перед собой перебинтованные руки. – А я вам, обманщице, хорошие новости припас.

Он вытянул руки перед собой и, кривясь от боли, пошевелил пальцами. Нелли едва не захлопала в ладоши. Руки Волкова оживали c каждым днём. Отчасти благодаря уходу Нелли, отчасти стараниями Илизарова, внезапно нагрянувшего нового специалиста из Кургана. Гавриил Абрамович ворвался в госпиталь, потрясая письмом от Николая Николаевича, пригласившего молодого перспективного ортопеда вместе поэкспериментировать над восстановлением костей после магической травмы.

Илизаров был полон энтузиазма, капитана три-четыре раза в день таскали на процедуры – то маги, то ортопеды. После некоторых из процедур он по нескольку часов отходил от наркоза. Случалось, бредил по-немецки. И, стараниями товарища Семёнова, в эти часы рядом с ним находилась Нелли, получившая нужный допуск. Но её всё ещё не пускали в Стеблев.

Ответ пришёл через сутки после неприятного разговора в палате интенсивной терапии.

– Профессор Решетников просил передать товарищу Ишимовой, что… – Семёнов нахмурился, припоминая точно, достал блокнот: – «На болоте спокойно. Товарищ Горская в Стеблев пусть не суётся. Скоро может понадобиться». – Помолчал, а потом процедил сквозь зубы:

– И вы хотите сказать, что не шпионка?

– Мата Хари! – бросила Нелли, огорчённая и выбитая из колеи ответом профессора. – И как только земля носит такое чудовище? Станцую вам – и все секреты выведаю. Только, боюсь, не так много вам секретов доверено…

Рассерженный Семёнов с тех пор с ней не разговаривал, но Нелли то и дело чувствовала спиной его тяжёлый пристальный взгляд. А капитан Волков, напротив, становился всё любезнее и дружелюбнее.

«На болоте всё спокойно» – эта фраза лишила Нелли сна, и она не находила ничего лучше, как проводить бессонные ночи не в сестринской, куда то и дело кто-то заглядывал, а в палате – массируя руки капитана Волкова. Новые методы лечения, применяемые Илизаровым, обещали хороший результат, но последствия неудачно наложенной вербализации ещё давали о себе знать.