Верность

Маргерита взяла мужа за руку:

– Обещай мне, что ничего не расскажешь своим родителям.

– Обещай мне, что ты все расскажешь своей маме.

– Может, ты это сделаешь сам?

И, набрав побольше воздуха, продолжила:

– Не к ней ли ты бегаешь исповедоваться по четвергам?

Карло посмотрел на нее, и ему стало не по себе, как и тем январским вечером, во вторник, когда он вошел в гостиную и сказал Маргерите, смотревшей «Назад в будущее»:

– У меня неприятности в университете.

– Какие неприятности?

– Со студентом, – он произнес это слово в мужском роде.

– А почему ты мне об этом рассказываешь?

На секунду он замолчал:

– Потому что мне нечего скрывать.

– В каком смысле скрывать?

И выдал ей свою версию происшедшего.

Она скрестила руки:

– Похоже на сюжет романа.

– Какого романа?

– Ну, того нобелевского лауреата, из ЮАР.

– Ты меня обвиняешь?

– Или другого романа.

Она посмотрела на него:

– Что там было в начале? Свет моей жизни, огонь моих чресел?

Он сел на диван:

– Я рассчитывал на твое понимание.

– А я на твое.

И отвернулась к телевизору: на экране ученый из фильма «Назад в будущее» пояснял, как работает машина времени на плутонии, темной ночью персонажи толпились на парковке, и Марти готовился отправиться в 1955 год. И тут Маргерита сказала, что верит ему, и пошла спать, оставив его одного на диване.

Сейчас Карло тоже сидел на диване и сердился на самого себя: жена раскрыла его визиты по четвергам к теще, и он опять почувствовал, что попался. Хранить секрет, утаить ото всех хотя бы малую часть своей жизни: этому он научился еще подростком, чтобы ненадолго убегать от родителей, – куда же подевалось это его умение?

Карло сказал, что ему пора на работу – нужно доделать еще полкаталога по Таиланду, но для начала хотел убедиться, что она и в самом деле хочет эту квартиру.

– Ох, – Маргерита вся подобралась, – конечно, я ее хочу.

– Правда хочешь?

– Ну, тут нет лифта и цена о-го-го.

– Ты хочешь ее?

– Да, но…

– Ты хочешь эту квартиру?

– Да, если бы…

– Ты ее хочешь?

Она улыбнулась:

– Да! Боже! Как же я ее хочу!

Они сели рядом и прижались друг к другу. Карло осторожно отстранился и взглянул на жену. Как же она красива, когда счастлива! Поправив воротник его рубашки, Маргерита сказала, что он может идти. Несколько минут он медлил, затем поднялся, чтобы поцеловать ее на прощание. Его уход напоминал бегство: из квартиры, которая похоронит его в долгах, от попытки решить проблему с женой деньгами, от клейма зрелости.

Держась за перила, он почти бегом преодолел девяносто шесть ступенек и спустился вниз, пересек дворик и остановился только тогда, когда очутился на корсо Конкордия. Прислонившись к стене, он вспомнил Даниэле Букки, своего друга детства: они вместе учились в начальной и средней школе, а затем и в лицее. Теперь его друг, забросивший футбольные бутсы, обзавелся тремя детьми и держал прачечную где-то в провинции Брианца. Жил он в панельном доме в местечке Кабьяте – всего-то семь тысяч душ – и в последний раз признался Карло по телефону, что всем доволен. Всем доволен: жена и дети здоровы, да и прачечная не доставляет хлопот – на жизнь хватает. Они потеряли друг друга из виду после того, как у Даниэле появился первенец: вначале созванивались раз в неделю, затем раз в месяц, и всякий раз их голоса звучали все более отчужденно.

Образ молодого, с редкими усиками Даниэле навсегда осел в каком-то уголке его памяти. Карло сдвинулся с места и решил не возвращаться сегодня на работу – ему ничего не хотелось, разве что проветрить голову и написать Софии. Взглянув на телефон, он увидел пропущенный звонок от сестры, оставив его без внимания, пролистал контакты до буквы С.

Написать Софии, позвонить ей, поболтать о том о сем, сделать вид, что звонит для того, чтобы узнать, почему она собрала свои вещи и ушла утром с пары; он мог бы рассказать ей, что думает о ее втором рассказе, о котором он так долго и постыдно молчал: семь страниц о последней поездке с мамой в «Фиате Пунто» тем майским днем по дороге в Сантарканджело, песня Орнеллы Ванони и последние минуты перед аварией. Он мог сказать ей правду: рассказ брал за живое. Закончив чтение, он задумался о названии «Такие дела», отодвинул листы и взял блокнот, куда так и не удосужился записать ни одной законченной вещи, потом с досадой его захлопнул. Теперь он мог ей позвонить, чтобы рассказать, как ему понравился рассказ, он бы не стал спрашивать, зачем она придумала, будто Маргерита следила за ней.

Он так ей и не позвонил. Направляясь к Дуомо с телефоном в руке, около Сан-Бабила Карло набрал номер сестры. Он сообщил, что, скорее всего, его теща не придет на день рождения. Черт, для мамы это так важно, опечалилась сестра, по поводу подарка: она бы остановилась на морском котике «Swarovski». Хорошо, пусть будет котик, он попробует переубедить тещу, в остальном как дела? Сестра ответила, что справляется, Мамаду ходит на собеседования, затем она посвятила его в тонкости производства подгузников – с каждым днем они становятся все тоньше и тоньше, почти как трусики, впитывают мочу литрами, не пропуская ни капли, просто невероятно! Болтовня сестры его успокаивала, он слушал о том, как Нико карабкался на мебель, а затем плюхался на подгузник – бух, и от этого буха содрогался весь дом; если бы у него был такой непоседливый карапуз, он бы ее понял. Как дела у него? У Марге? Карло мог на ходу говорить с сестрой по телефону, не произнося ни слова, он рассказал ей о квартире на корсо Конкордия, сестра ответила, что отец им с радостью поможет. Не нужно лезть к отцу в кошелек. Ни к кому она в кошелек и не лезет, просто упомянула отца – они ведь одна семья, в тридцать пять лет он еще не свыкся с мыслью, что родился в богатой семье? А она, Симона, свыклась, даже слишком. Она вот родила Нико при неработающем муже, что в этом плохого? Приходите вечером на ужин, обсудим вашу будущую покупку, пригласила сестра. Спасибо, но у него накопилась кипа студенческих работ на проверку. Возле церкви Сан-Бабила он поинтересовался, вспоминает ли сестра то время, когда они были детьми. Почему он об этом спрашивает, удивилась она, вроде им еще далеко до старости. Так вспоминает или нет? Иногда, ответила она, особенно как они с Валерией Пари по пути из школы сворачивали в магазинчик, чтобы купить упаковку «Haribo», леденцов и жевательных крокодильчиков, потом за обедом она не могла проглотить ни ложки – мама просто бесилась; он, вероятно, скучает по тем годам. Да, согласился Карло, ему тоже нравилось то время. По сути, так оно и было, стоило только постараться удержать их всех вместе: сестру и Маргериту, Нико и Мамаду, родителей и Валерию Пари, Даниэле Букки и Софию – все частички бесконечной мозаики. Попрощавшись с сестрой, он вышел к Дуомо с обратной стороны, вечерами резное окно в форме розы напоминало ему комиксы Бонелли. Он обошел собор, не оборачиваясь, пересек площадь и остановился. Он мог бы пойти в университет и зайти в кафе к Софии, сесть за последний столик у окна и подождать, пока закончится ее смена или когда у нее появится свободная минутка.

Карло присел на ступеньки собора, здание ратуши напротив стояло в лесах, двое парней внизу возились с электрической лебедкой. И как ему только пришло в голову приставать к ней в туалете? Но все-таки это случилось. Тем утром он проснулся с тяжелой головой, быстро умылся, в спешке оделся, на бегу выпил кофе с Маргеритой, вышел из дома и перед университетом забежал в редакцию, чтобы наметить текущие задачи в рабочем графике. Его взяли в университет, потому что у отца были связи в административном совете: как сказали отцу, они искали молодого человека, увлекающегося литературой. Техники повествования, шесть часов в неделю. Услышав от отца об этой перспективе, Карло сразу же согласился, не задаваясь вопросом, берут ли его по протекции или нет.

Тем утром он пришел в аудиторию, как обычно, на полчаса раньше, помнил, что занял свое место на кафедре и ничем особым не занимался, пока собирались студенты. Хотел было попросить Маргериту заскочить к нему в обеденный перерыв, но так этого и не сделал, будто находился во власти необъяснимого беспокойства, мучившего его с самого пробуждения. Затем стали появляться студенты, он перемолвился парой слов с Джанлукой из Лечче – большим поклонником русской литературы и Микки Мауса: в тот день он собирался отмечать свой день рождения в «Пластике», может, профессор составит им компанию? Карло ответил, что слишком стар для «Пластика»; а рассказ он уже закончил? София пришла одной из последних – в голубых джинсах и полусапожках. Села в третьем ряду и включила ноутбук, неловким движением опрокинула пенал и вздрогнула от раздавшегося грохота. Пару раз он уже встречался с ней за пределами университетских стен: первый раз с группой, а второй – наедине, чтобы обсудить ее первый рассказ. Именно тогда, объясняя, почему рассказ вышел неубедительным, он обратил внимание на ее свежевымытые волосы – запах шампуня оказался ему незнаком и будоражил обоняние. Положив руку ей на спину, якобы чтобы успокоить, он потихоньку добрался почти до затылка.

– Прости, – сказал он, отдернув руку.

– С какой стати? – ответила она.

С этими словами «с какой стати» он несколько дней мастурбировал в рабочем туалете, пытаясь понять, какое влияние эти три слова окажут на его брак.

«С какой стати?» – эхом отдавалось в его голове; теперь он прибегал к нему всякий раз, когда Маргерита, по его словам, «уходила в подполье»: когда пропадала из поля зрения или до такой степени погружалась в себя, что ее приходилось буквально выкуривать обратно, как, впрочем, и его – Карло это прекрасно сознавал – из литературной горячки. Такие уходы в себя были для них делом рискованным. Однако после с какой стати что-то поменялось, и он не предпринял ничего, чтобы все исправить: он разглядывал свою правую руку в том месте, где почувствовал тепло спины и шеи Софии Казадеи – у основания пальцев. Он ощутил жар другого тела и постарался вобрать это тепло за те секунды, пока длилось прикосновение, чтобы затем превратить все в воспоминание и мысленно к нему возвращаться в трудные минуты: с какой стати – когда он наблюдал за Софией, слушавшей его лекции, с какой стати – когда пробуждался безвольный эрос, с какой стати – раздражали и волновали его чувства. С какой стати, с какой стати, с какой стати.

Он испытал облегчение, осознав, что эти мысли ничуть не затрагивают его брак. Рука на спине Софии не посягала на его семью – это было параллельным измерением, флером воображаемого адюльтера: это не имеет значения. А точнее: это не имеет большого значения.

Вы говорите, не имеет значения, профессор Пентекосте? Задаваясь этим вопросом, он признавал, что испытывает определенные затруднения в присутствии этой двадцатидвухлетней девушки с плавными движениями и кротким голосом, точно знавшей свое место. Значит, из-за мимикрии молоденькой студентки он потерял контроль над собой. Первый звоночек прозвенел еще за несколько недель до случая в туалете, когда он заметил, что во время лекции проводит взглядом по рядам, задерживаясь на каждом из студентов, кроме нее. Это его обеспокоило, поскольку бросало тень как на преподавателя: все еще не имеет значения, профессор Пентекосте? Так-таки и не имеет значения – скупить все шампуни, чтобы с третьего захода узнать, что ее волосы в тот день, когда они обсуждали рассказ о танцах, пахли не «Pantene», не «Garnier Ultra Dolce», а «Head&Shoulders»? Когда он это обнаружил, то так и застыл под душем, выдавливая шампунь капля за каплей. Вы уверены, что это не имеет значения, профессор Пентекосте?