Вернуть Веру
Шрифт:
– Стас, иди глянь… Тут что-то не то со звуком…
Хорошо хоть на работу иногда отвлекался. И… на Лешу Волка. Не знаю, кому из нас поддержка была нужнее. Ему – моя, или мне – его. Да и какая разница? Мы просто пытались справиться каждый со своим дерьмом. Вместе…
– Вероника звонила, - сказал Леша однажды вечером, протягивая мне банку пива. Хорошего. Дорогого. Я купил, когда устал пить то дерьмо, что Лешка мог себе позволить в силу скудности бюджета.
– Какие новости? Когда домой? Как Дашка?
– Да ее не поймешь. Она ж по нормальному не говорит. Каждый раз рыдает…
Леша дернул за кольцо, банка с шипением открылась. Он сделал несколько жадных глотков и уставился в окно.
– А рыдает чего?
–
Я откинулся на спинку дивана и зажмурился. Моя жизнь катилась прямехонько в ад, но было в ней и что-то хорошее. Определенно, было.
– Ничего. Скоро ее попустит.
– Угу. Надеюсь… - хмыкнул Леша.
– Как там, кстати, твой мотоцикл? Когда пригонят?
Я приоткрыл один глаз, удивляясь, откуда Лешка узнал о моей игрушке.
– А что? Охота погонять, пока холостякуешь?
– Спрашиваешь…
– Не хочу тебя разочаровывать, но я решил отказаться от покупки.
Леша свел темные брови. Задумался о чем-то своем, постучал пальцами по жестянке банки, нервируя меня этим звуком.
– На лечение Дашки бабки спустил, да?
– Ну, спустил и спустил. Ты что, налоговая, чтобы перед тобой отчитываться?
– Нет… Просто я…
– Вот только не вздумай меня из-за этого возводить в лик святых, ладно? Потому что я ни черта не праведник, Леша. Это… просто плата. Чтобы закрыть для себя некоторые вопросы.
Я встал, ощутимо занервничав. Отставил пиво, которое почему-то совсем не лезло.
– Но обнять-то я тебя могу? – неуверенно поинтересовался Леша. И ведь обнял… Воспользовавшись тем, что я, растрогавшись, застыл как соляной столп.
– Ну, ладно… Хватит. Что мы как два педика? Помни, что нам еще на одном диване спать.
В ответ на мои слова Лешка хохотнул. Сжал напоследок меня в объятьях и резко отошел, наступив на хвост Бакса. Тот возмущенно тявкнул. О том, что я мог бы вернуться домой, никто из нас почему-то не думал. Как-то так повелось, что я прибился к этому дому и даже пса за собой притащил. Со всем купленным для него барахлом. Будто в этих тридцати квадратах было место для меня или Бакса… А впрочем, никто вроде не возражал. Вероника лишь посокрушалась, что я сильно разбаловал псину… Я обещал исправиться. И даже начал предпринимать какие-то шаги в этом направлении, пока не понял, что Вероника и сама не прочь побаловать песика. Так и жили… Семьей, которой ни у кого из нас никогда не было. И у нас вроде неплохо получалось. Кому расскажи – не поверят.
А потом случился тот урок, который я ради смеха подрядился провести в ближайшей к телецентру гимназии. Вышло и правда весело. Хотя детишки в пубертатном периоде – то еще счастье. Особенно девицы, возбужденные появлением звезды… Я как раз пытался от них отбиться, чтобы никого не обидеть, и, наконец, сделав дело, свалить, когда в класс заглянула довольно тучная запыхавшаяся женщина.
– Станислав, вас вызывают к директору! Это срочно!
Если честно, я сначала подумал, что меня хотят заманить на посвященный дню учителя корпоратив в качестве бесплатного тамады. Но когда я вошел в дверь кабинета директора – там было тихо. И ничего не напоминало о празднике, кроме ведра с цветами, стоящего на подоконнике. Из-за стола мне навстречу поднялась приятной наружности женщина и, сложив руки на груди, неспешно ко мне подошла.
– В последний раз меня вызывали к директору, кажется, в девятом классе, - попытался пошутить я, не совсем понимая, чего она на меня так пялится. То есть я, конечно, привык к излишнему вниманию, но… ее взгляд мало походил на восторженный взгляд фанатки. И это нервировало. – Кстати, с днем учителя…
– Так вот ты какой…
– Мы переходили на «ты»?
– Неважно. Лучше скажи… тебе не надоело?! Как… ты можешь… кто дал тебе право… вести себя так? Он же… искал тебя! Почему ты только о своих чувствах думаешь?! А каково ему? А? Ты подумал? Найти тебя спустя столько лет и вновь
потерять?!– Послушайте, я вас совершенно… не понимаю. О ком вы? Что вообще происходит?
– О твоем отце, конечно же! О ком же еще?!
– Вы что-то путаете. Я – сирота.
Мой голос заледенел. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и сделал шаг к двери.
– Черта с два!
– Черта с два! – с необычной для такой малышки силой женщина дернула меня за руку. – То, что эта… с позволения сказать, женщина, долбаная скрипачка… оставила тебя в роддоме, не означает, что ты сирота… У тебя есть замечательный отец, которого ты знать не хочешь… И братья… Вот! Им семь… Данил и Савелий. – Выпустив мою ладонь, женщина отскочила к столу, схватила рамку со вставленной в неё фотографией и протянула мне… А я, даже если бы захотел, не смог бы ее забрать, понимаете? Меня будто парализовало. Нет, поначалу я, конечно, решил, что у бабы крыша поехала, но потом она бросила вот это… про «долбаную скрипачку», и я онемел… Ведь никто кроме меня и Веры не знал, кто был моей матерью. Я и сам это выяснил совсем недавно!
– Вот… Данил и Савелий, – повторила женщина.
– Мы с Германом поженились двадцать лет назад, когда мне девятнадцать было, а ему почти тридцать пять… А сыновья вот только спустя двенадцать лет родились. Не получалось ничего. И одно время мы даже смирились, что будем жить бездетными… Тебя-то найти не получалось! Знал бы ты, сколько усилий Герману стоило на тебя выйти! Поначалу никто с ним даже не разговаривал. Ну, что с него взять, с курсанта? Потом, когда чего-то достиг, оброс связями, дело сдвинулось с мертвой точки. Но ты уже выпустился из интерната, и мы опять тебя потеряли. Ты хотя бы понимаешь, что он чувствовал? Если у тебя нет детей – тебе не объяснить… Я и сама не понимала, как страшно знать, что где-то в этом мире живет твой ребенок, и не ведать… как он живет? Чем? Не обижают ли его? Сыт ли он? Не болеет ли…
– Как вас зовут? – заставляя голос подчиниться, поинтересовался я. Женщина запнулась. Удивленно осмотрелась по сторонам, будто не понимая, кто она, и что здесь вообще происходит.
– Екатерина Васильевна Гончарова я... То есть Катя… Какая я тебе Васильевна?
– А теперь, Катя, давай присядем. И ты мне все по порядку расскажешь. Потому что, клянусь, я ни черта не понимаю…
– Что именно ты не поймешь? – устало растерев глаза, поинтересовалась… моя мачеха?!
– Давай вернемся к началу нашего разговора, хорошо? К твоим обвинениям…
– Извини. Я… сорвалась. Хотя с того момента, как я дала разрешение на съемку в своей гимназии, только и думала о том, как бы мне не сорваться.
– Ты очень зла на меня. Это я понял. Уточни, в чем я, по-твоему, виноват?
– В том, что не дал ему ни единого шанса! Это же… это же ничего тебе не стоило… А Герман, он ведь сам не свой. Сколько лет уже…
– Это какая-то ошибка, - покачал я головой.
– Я никогда ему не отказывал. И никогда с ним не встречался.
– Правильно! Ты передавал это через своих людей! Как будто… он не заслужил хотя бы разговора с тобой.
– Никому из своих людей я не давал такого поручения. Я вообще впервые от тебя это все слышу.
– Не может быть. Мы с Германом встречались с твоим – как это у вас называется? Концертным директором? И он ясно дал нам понять, что ты даже видеть отца не хочешь. И потом Герман несколько раз писал тебе лично… Я точно знаю, что он писал. В социальные сети…
Я зачем-то кивнул… Мне казалось, что еще немного подробностей… и моя голова просто к чертям взорвется. Где-то на периферии сознания зародился довольно странный звук, я опустил взгляд и лишь тогда понял, что его порождали мои же собственные трясущиеся пальцы, которые дробно постукивали по крышке стола. Я сжал руки в кулаки, не привыкший давать волю слабости, поднес их к лицу и что есть сил вжался лбом в костяшки. Не помогло… Тогда я до боли закусил щеку – тоже мимо.