Вершинины, старший и младший

Потом они переплывали в лодке реку. Лешка держался за скользкие борта и думал: не в этом ли месте была партизанская переправа, где молочное животное по кличке Трижды удостоилось фрицевского креста?

Наконец они куда-то пришли. Лешка почувствовал под ногами ступеньки. Спускаясь, он их сосчитал - одиннадцать. Считал потому, что сопровождающий его человек перед каждой ступенькой подталкивал Лешку в затылок. Толчков было десять, а потом благодатный лесной воздух вдруг сразу сменился нестерпимой вонью. Пахло кислыми овчинами, махоркой, портянками, керосином, горелым салом. И было сыро, как в погребе.

Они и пришли в погреб. В огромную, глубоко спрятанную под лесом землянку. С Лешкиных глаз стащили повязку, больно оцарапав ухо, потом кто-то надавил ему на плечо и посадил на круглый обрезок бревна.

Первое, что разглядел Лешка, - это свечку. Нелепо толстая и кособокая, она стояла на большом фанерном ящике и трещала языком пламени шириной в ладонь. От свечи несло жареным салом. Вокруг нее валялись на ящике куски хлеба, огурцы, стояла алюминиевая кружка и рядом на полу - большая канистра.

До углов землянки свет не доставал, и в этих темных углах слышалось дыхание людей.

–  Живые?
– коротко бросил в темноту Бородатый.
– Встать! Почему вчера не вышли по ракете?

В углах - тишина. Потом Лешка услышал кряхтенье и ругань сквозь зубы. Так обычно ругается человек, натягивая тесные сапоги. Действительно, через полминуты на свет свечи вышел длинный, под самый потолок землянки, человек в высоких и твердых сапогах, в распахнутом кителе с немецким железным крестом на нагрудном кармане. Волосы его падали на воротник кителя густыми, сальными прядями. Он сказал Бородатому низким голосом:

–  С какой такой благодати ты на басы перешел? Чего орешь на резерв? Мы одному Фельдфебелю подчиняемся, а на бороду твою… это самое.

От короткого удара в живот длинная лохматая фигура снова скрылась в темном углу. Вторым движением Бородатый сорвал с плеча автомат. Внятно клацнул язычок предохранителя.

–  Всем сидеть!
– рявкнул он.
– Сейчас подчиняться будете мне! Пока… не вернется Фельдфебель.

За спиной Бородатого плотной кучкой встали четверо пришедших. У всех навскидку «шмайссеры». Заговорил человек в заплатанном пиджаке.

–  Фельдфебель, братки, попал, похоже, к чекистам. Команду принял Борода. Законно принял, по чину. Он старший полицай.

–  Кто ему давал повязку старшого!
– закричал в углу Лохматый.
– Фрицы давали? Так их давно черви едят. Ихние указы нам сегодня не закон. Сами себе начальники.

Бородатый внушительно сказал:

–  Тебя самого черви быстренько обгложут, если оставить без командира хоть на день. Ну, нет немцев, а что изменилось? Мы как при них воевали против большевиков, так и теперь воюем. Продержимся - американцы с англичанами помогут. Заднего хода нам все равно нет. Вдолби это себе в лохматую башку.

Он подошел к ящику, налил в кружку из канистры мутную жидкость.

–  Помянуть надо наших парней. Трое вчера переселились на небеса.

Из углов потянулись фигуры. Лешка насчитал их пять. С пришедшими - десять… Значит, еще вчера банда Фельдфебеля насчитывала четырнадцать человек. Лешка отметил все это про себя не машинально, а вполне сознательно. Хотя от тревожного напряжения у него все внутри окоченело, он уже понял, что расправы над ним пока не будет и надо думать… думать о жизни, о своем спасении, постараться помочь Мите, который, конечно же, где-то уже идет на выручку.

Лешка даже начал соображать, зачем он понадобился бандитам. «Не иначе, взяли заложником, - подумал он.
– Будут и дальше играть в сыщики-разбойники…»

Сидя на обрубке бревна, он постарался вспомнить книжки, где приходилось читать о заложниках, о том как их благополучно выпускали или обменивали. Впрочем, иногда и убивали… Хм!

Но это были книжки. Если становилось очень страшно, можно было перелистнуть две-три страницы или совсем закрыть жуткую повесть и убежать играть во двор.

А эту вонючую землянку не закроешь… И от ее обитателей, чужих злобных людей, не убежишь. Все это - настоящее. Слишком настоящее.

Почему именно с ним, с Лешкой Вершининым, произошла такая нелепая и страшная история? Может, все это - сон?

Лешка зажмурил глаза, чтобы потом открыть их и увидеть свою комнату в родном доме тихого сибирского городка, коврик на полу у кушетки, портрет отца над ней, мамин халат на гвоздике…

–  Хлопчик, не спи!
– услышал над ухом Лешка голос Бородатого.
– Иди поешь. Чтобы не говорил потом в НКВД, будто мы тебя морили голодом. Жуй, что на столе видишь, а после ложись храпануть. Твое дело телячье: ждать. Попался бы братан твой - разговор другой.

–  Мне выйти надо, - сказал Лешка.

Бородатый подумал и понял.

–  Эй, выведи мальчишку по надобности, - сказал он молодому парню с толстым носом и унылыми глазами.

Тот послушно поднялся с нар, вытащил из-под них автомат и повел Лешку к выходу.

Лешка так глубоко вдохнул теплый лесной воздух, что закашлялся. Его конвоир постоял рядом, а потом присел на траву.

–  Ты не дуже спеши, трошки подыши, - милостиво разрешил он.
– И скажи мне такую штуку… Сам-то с города?

Лешка промолчал. Станет он еще разговаривать со всяким толстоносым бандитом. Все равно тот не имеет права ничего ему сделать.

Но парень не обиделся. Он вздохнул и продолжал миролюбиво:

–  Ишь, гордый… А только все ж таки скажи: про амнистию ничего не чул?

Лешка кое-что слышал об амнистии. Еще в вагоне о ней упоминала Соня, а потом в райкоме он видел листовку, в которой говорилось, что до 1 августа действует закон о прощении лиц, сотрудничавших с фашистскими оккупантами, если они явятся к советским властям с повинной и с оружием.

Лешка подумал и коротко сказал обо всем этом своему конвоиру. Потом еще подумал и добавил, что сам видел, как в районное НКВД вошли вчера двое мужиков с винтовками и гранатами и через пять минут вышли обратно пустые и отправились в разные стороны.

–  Ну, с винтовками-то наши не ходят, - усомнился парень.
– Карабины разве… Сам, говоришь, видел? И грамотку сам читал?

Лешка подтвердил. Коротко. Так звучало, по его мнению, убедительнее.

Конвоир посопел носом и вдруг заорал: