Вершители. Часть 1. Посох Велеса

Она знала этот обряд.

Помост посреди круга – крода. Ее складывали из бревен, переложенных корой, сухой травой и соломой. Как день к ночи клониться начнет, ее подожгут, чтобы уходящее за горизонт солнце, забрало дух их брата, мужа или отца. Там его встретит родня, проведет куда надо. И погибший воин будет защищать свою землю и свою семью. Только уже с той, с другой стороны.

Она видела, как Ярослава взошла на помост, положила цветы каждому из погибших воинов, легко сбежала с помоста, подошла к бабушке, встала с ней рядом.

Теплый ветер вместе с горьковатым запахом полыни донес зычный голос пожилой ведуньи:

– Отправляется Аким к Роду своему! – и подожгла один край кроды. – Отправляется Никанор к Роду своему! – и подожгла другой край кроды.

Яркий огонь, хватаясь за солому, загудел.

– Отправляется Перебей к Роду своему! Отправляется Коловрат к Роду своему! Прими, Сварог, братьев наших, проведи, вечномолодая Мара, их в мир Правный.

Огонь деловито занимался, поднимаясь все выше, цепляясь за бревна, перекидывая пламенные языки ярус за ярусом, пока не подобрался укутанным в саван телам. Перед ними замер на мгновение, как живой, преклонил колени, обвил тонкими руками–змеями, обнял, словно родных. И через минуту уже укрыл оранжево–алым одеялом.

Люди вышли за круг, взялись за руки, потянули хоровод. В начале медленно напевая слова, затем ускоряясь. Катя видела, как мелькает, подпрыгивая, Ярушкина коса с голубой лентой, да возносится к краснеющему небу темный дым кроды.

Сердце Кати тоскливо сжалось: ей вспомнился такой же костер, только в разы больший, собранный по погибшему близкому ей человеку.

Память напряглась, выхватывая из прошлого обрывки воспоминаний.

Крутая лестница. Укутанный белым погребальным саваном мужчина. Она наклоняется, целует восковой лоб, ей больно и она плачет. Рядом чья-то твердая рука ведет ее вниз, с лестницы. Она поднимает глаза и видит огромный корабль, ладью, словно сошедшую с иллюстраций сказки про Садко. И огонь так же почтительно взбирается по доскам. Оставляя лишь память о том человеке, с узким восковым лицом и шрамом через правую щеку.

Отчего так больно?

Кто он ей?

Воспоминание, полыхнувшее острым лезвием, заставило застонать: в той кроде был ее дед. И звали его Любомир.

***

Вернулись поздно.

Всю обратную дорогу от полыхающей кроды до дома, шли молча, слушая писк комаров да разномастное кваканье лягушек. Короткие сибирские сумерки уже сверкали синевой, а сверчки спели не одну песню, когда они, наконец, переступили порог дома Ярушкиной бабушки.

Катя, вытянув от любопытства шею, заглядывала через покатое плечо пожилой женщины: стоило ей только потянуться к двери в дом, как тот, словно ожил – внутри что-то скрипнуло, заклокотало, проем молодцевато расширился, пропуская внутрь хозяйку. В щель открывающейся двери Катя видела, как внутреннее пространство раздвигается, и вот остающийся простой деревянной избой дом внутри преобразился в просторный терем внутри.

Девочка ахнула, заметив, как полыхнула огнем затопленная сама собой печь, украшенная яркими, солнечными, изразцами, а большой дубовый стол по-солдатски подравнялся по стойке «смирно», пихнув в бок замешкавшуюся лавку.

Ярушкина бабушка, искоса поглядывая на незнакомую девочку, кивнула в сторону открывшегося перехода:

– Наверх пойдем, – тихо скомандовала, и проворно направилась через галерею.

В это же мгновение над ее головой с легким щелчком возник и торжественно поплыл впереди, освещая им дорогу, изумрудно-белый шар света.

Войдя в комнату Ярушки, старушка села во главе стола, уперлась острыми локтями в темную поверхность:

– Сказывайте.

Катя осторожно присела на край лавки. Ярослава – рядом с ней. Толкнула легонько в бок:

– Сказывай.

Катя выдохнула.

– У меня мама пропала, – решила она начать с главного. – Растаяла прямо посреди комнаты.

И она, в начале медленно, тяжело припоминая подробности произошедшего – и про кошку-Могиню в окне, и про шкатулку, и про трех грабителей, – пока не выпалила как скороговорку:

– Я от этого зверя бросилась, лампа стала гореть ярче у одной двери, я ее толкнула, что было сил, и оказалась здесь, в этой самой комнате.

Голос предательски дрогнул, и она заревела:

– Я заблудилась, понимаете? Я теперь не знаю, как мне домой вернуться, как мне маму найти!..

Ярушкина бабушка задумчиво уставилась в стол. Комната медленно открылась, в нее проскользнула молодая женщина, с девчонкой на руках:

– Ах, вот вы где! —воскликнула. – А мы с Марьюшкой обыскались вас.

Женщина заметила незнакомую ей девочку, с красными от слез глазами, торопливо вытиравшую их рукавом, напряжение, царившее за столом:

– Что это вы тут?

Бабушка кивнула ей приветливо, улыбнулась:

– Садись, Ефросинья, разговор сейчас будет, – и она внимательно посмотрела на гостью. – А теперь все в подробностях сказывай: матушка твоя как утренний туман рассеялась, али зорькой утренней?

Катя с трудом могла представить как тает вечерняя зорька:

– Как утренний туман, – предположила она и пояснила: – Только туман просто тает, а мама светилась, и будто в свет превратилась. Как облако.

– Значит, как зорька вечерняя, – задумчиво хмыкнула старушка, – сказывай дальше. Теперь про посох сказывай.

Катя подробно описала посох, каким увидела его на рисунке.

Старушка скривилась:

– Не Велесов посох начертан был. Что угодно, да токмо не он: на ем цепочкой тонюхонькой знаки начертаны тайные, а никаких кустов вокруг быть и не могло. Дальше говори: коридор опиши.

А сама встала, подошла к сундуку, из которого вывалилась Катя несколько часов назад. Сокрушенно поцокала языком на выломанный замок, осторожно заглянула внутрь, прислушалась.

Катя тем временем, иногда вытягивая шею и заглядывая под локоть Ярушкиной бабушке, послушно описывала коридор внутри шкатулки, многочисленные двери.

В конце рассказа аккуратно положила на стол шкатулку. Медленно, дрожащими пальцами, разложила перед хозяевами моток ярко-красный ниток со штопальной иглой и камень.

Искоса она глянула на старушку: вдруг, как и те трое бандитов, она не видит шкатулку. Но – нет. По удивленному взгляду цепких, совсем не старушечьих глаз, ясно – все видит, и, кажется, узнает.

Ярушкина бабушка задумчиво смотрела на шкатулку.

Все молчала и молчала. Думала. Катя ждала.

Тут старушка глянула на Ярославу, да так, что та аж подскочила со скамьи, будто ее кипятком ошпарили.

– А ну-ка, внучка, затвори-ка ставенки, да закрой так, чтоб ни одна живая душа не увидала – не услышала. Посмотрю заодно, чему тебя Стар научил…

При этих словах Ярушка изменилась, приосанилась, повзрослела.

Она вскочила на лавку, повернулась к окну и начала что-то тихо шептать, а руки у нее словно птицы то взлетали вверх, то замирали, то падали камнем вниз. То волной шли вдоль горизонта.