Версия Барни

Отец вытащил из кармана бумажник, раскрыл его и показал бармену значок.

— Вы говорите с представителем закона!

Перегнувшись через стойку, я достал ближайшую бутылку «джонни уокера блэк лэйбл» и налил нам обоим виски не разбавляя.

— Где этот надутый болван? — заозирался я.

— Не надо, — сказал отец. — Такой чудесный вечер. Не сбивай меня с настроения.

Тесть обнаружился за столом на восемь человек, где он с важным видом вещал:

— «Как безумен род людской!» [246] — написал когда-то Шекспир, и был поразительно прав, этот Бард с Эйвона! Вот мы, например, джентльмены, — сидим здесь, ведем неторопливую беседу, размышляем о человеке и человечестве, о кратком нашем пребывании в сей юдоли скорби, обмениваемся мыслями в окружении родных и старых друзей. А ведь даже сейчас, покуда мы здесь сидим, с похвальной умеренностью вкушая благородный плод лозы, на стадионе «Форум» порядка семнадцати тысяч душ орут и беснуются, все силы своих крошечных мозгов сосредоточив на мельтешении черного резинового диска, которым перебрасываются по льду и отбирают друг у друга люди, никогда не читавшие Толстого и не слушавшие Бетховена. Уже одного этого достаточно, чтобы проникнуться отчаянием и утратить веру в человечество, не правда ли?

246

* «Как безумен род людской!»— Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

— Извините. Должно быть, произошла какая-то ошибка, — вклинился я. — Бармен говорит, будто вы распорядились не обслуживать меня и моего отца по части спиртного.

— Никакой ошибки нет, молодой человек. Моя дочь в слезах . На своей собственной свадьбе!А ваш уважаемый отец, молодой человек, весьма серьезно огорчил жену рабби. Кроме того, из-за него рано ушли мои добрые друзья Мендельсоны.

— Из-за того, что отец доктора Мендельсона торговал вразнос мелкой розницей и любил щупать девиц в борделях?

— Это вы так говорите. А я бы хотел вам напомнить, что девичья фамилия миссис Мендельсон — Гурски. Кому-нибудь следует отвести вашего отца домой, не то он примется рассказывать очередную отвратительную историю или вообще уткнется лицом в салат.

— Если кто-нибудь попытается вывести отсюда отца, я уйду с ним.

— И потом — как вы могли сюда, где собрались мои родные и друзья, притащить таких… таких… Хорошо, я скажу это: таких хулиганов! Вот тот ваш приятель, — сказал он, указывая на Макайвера, который сидел за столом один и что-то быстро писал, — едва поговорив с человеком, тут же убегает и что-то записывает. А вон тот, — он кивнул в сторону Буки, — был обнаружен за туалетным столиком в дамской комнате. Сидел и втягивал что-то носом через соломинку. В дамской — я повторяю — комнате!

Последовали еще какие-то упреки, но я уже не слушал: в поле зрения опять попала осаждаемая поклонниками Мириам, и я с видом лучезарного идиота направился к ней. Пол танцевальной части зала качался и уходил из-под ног, но я кое-как собрал моряцкие ноги в кучку и подплыл прямиком к ней, на ходу делая знаки другим поклонникам, чтоб расходились, причем в руке у меня была зажженная сигара, которой я орудовал не слишком осторожно.

— Нас не представили, — сказал я.

— Мое упущение. Вы ведь жених . Мазл тов! [247]

247

Традиционная еврейская здравица; букв.: добрая планета (иврит).

— Н-да. Возможно.

— Я думаю, вам лучше сесть, — сказала она, направляя меня к ближайшему стулу.

— Вам тоже.

— Разве что на минутку. Уже поздно. Я поняла так, что вы занимаетесь телевидением.

— Артель напрасный труд.

— Ну, зря вы так.

— Это название моей фирмы.

— Вы шутите, — сказала она.

И тут — бог ты мой, ура! — я удостоился легкой улыбки. Ах, эта ямочка на щечке! Эти голубые глаза, за которые и умереть не жалко. Эти нагие плечи.

— Ничего, если я задам вам нескромный вопрос?

— Какой?

— Какого размера обувь вы носите?

— Тридцать девятого. А что?

— Я бываю в Торонто довольно часто. Давайте как-нибудь вместе пообедаем?

— Думаю, это ни к чему.

— А мне бы очень хотелось.

— Что за странная идея, — проговорила она, пытаясь ускользнуть. Но я задержал ее, ухватив за локоть.

— У меня в кармане пиджака два билета на самолет, который завтра летит в Париж. Полетели вместе!

— А мы успеем попрощаться с новобрачной?

— Вы самая красивая женщина из всех, кого я видел в жизни.

— За нами наблюдает ваш тесть.

— Во вторник мы сможем позавтракать в «Брассери лип». Я возьму напрокат машину, и мы поедем в Шартрез. Вы были когда-нибудь в Мадриде?

— Нет.

— На узких улочках, разбегающихся от Пласа Майор, мы ели бы вкуснющие tapas. И cochinillo asado в «Каса Ботин».

— Знаете что? Я — так и быть — сделаю вам одолжение: притворюсь, что этого разговора не было.

— Переезжайте ко мне. Будем жить вместе и любить друг друга. Пожалуйста, а, Мириам?

— Если я не уйду сейчас же, я опоздаю на поезд.

— Я разведусь с ней, как только вернемся. Сделаю все, что хотите. Только скажите «да». Мы даже брать с собой ничего не станем. Все, что понадобится, купим на месте.

— Извините, — сказала она и ускользнула, оставив в моих ушах шелковистый шорох.

Посрамленный, я переместился к столу, за которым царил мой отец в окружении зачарованных молодых пар.

— А, вы про тот, что на Онтарио-стрит, — говорил он. — Мы были как раз напротив, в Четвертом отделе. Облавы в публичных домах — дело святое, а как же. Тут ведь в чем закавыка: тебя бросили на мораль, а ты молодой парень, ну и естественно — офицер внизу остается, а мы наверх, где спальни, всё тихой сапой, чтобы не спугнуть, вы ж понимаете! Ну, тут такое шоу начинается!..

Мириам была все еще в зале, но уже в пальто; она о чем-то поговорила с Букой и что-то ему передала. Затем Бука подошел к нашему столу (отец в это время уже начал следующую историю) и сунул мне сложенную бумажку, которую я развернул на коленях и под прикрытием скатерти прочел:

Окончательный счет: Монреаль — 5, Торонто — 3. Поздравляю. [Команда Торонто в третьем периоде забила дважды. На тринадцатой минуте Маховлич (подготовил Гаррис и Эйман) и на семнадцатой Олмстед в силовой игре с подачи Эймана. — Прим. Майкла Панофски.]

— Бука, — сказал я. — Я влюблен. Впервые в жизни я по- настоящему, всерьез, непоправимо влюблен.

Конечно же я не знал, что в этот момент вплотную за моей спиной стояла Вторая Мадам Панофски, которая тут же кинулась мне на шею.