Верю, судьба!
Шрифт:
– Это ты к чему?
– спросил Пятый.
– Это я так, - уклончиво ответил Лин.
– К слову пришлось.
Нарелин приподнял почти полную бутылку сладкой водки, присмотрелся к этикетке с изуродованным Кремлем, вздохнул и поставил бутылку обратно. Выпить это дикое пойло никто так и не сумел.
– Да нет, Рыжий, все правильно, - сказал он.
– Люди-то в этом мире, по сути дела, в ловушку попали, они же не виноваты, что их мир вляпался в такую беду. Так что, можно сказать, это было не вмешательство, а исправление ошибки. Искажения.
–
– Не соверши в свое время люди ошибку, конклав бы туда не пришел. На самом деле тут еще обошлось, такой конклав далеко не самое страшное, что может произойти с миром, случается, что всё значительно хуже. Но у этих был шанс… скажем, Маджента-шанс. И они сумели им воспользоваться.
– Мирок офигенный, особенно то, что из Москвы получилось, - Лин засмеялся.
– Я эти подземелья до конца дней не забуду. А лялямбы… о, эти лялямбы…
– Да уж, именно что лялямбы, - согласился Нарелин.
– Жуть черная, не хотел бы я с такой повстречаться. А ты, Пятый, конечно, прав по большому счету, только вот на практике всегда получается, что виноваты одни, а несчастья огребают совсем другие люди. Которые ни в чем не виноваты, и никакого выбора не делали, просто родились в уже искаженном мире.
– Ничего не происходит просто так, - возразил Пятый.
– Ничего, Нарелин. Нельзя ничего "огрести", будучи ни в чем невиновным. Иногда, правда, мы сами не знаем, кому и за что посылается испытание или наказание, но не нам дано это знать. Увы.
– Да ладно вам, - Лин пододвинул к себе коробку с марципанами, взял один, откусил.
– Нечего делать трагедию из того, что трагедией не является. Всё кончилось нормально, настолько, насколько это возможно. Касси поет в местных клубах и воспитывает отпрысков, Атис работает начальником небольшого склада, принадлежащего Соулу, и выращивает цветы, и покуривает грибы, а…
– Да, Соул и компания - это тема, - засмеялся Пятый.
– Вам интересно, что сталось с Люсией?
– Сбежала обратно к своим "небожителям"?
– предположил Клео.
– Дожидайся, как же. Люсия теперь вторая любимая жена Соула. Они же мусульмане, как выяснилось. Весь Второй Род - "священные воины". А Люсия… ну, в общем, она в Соула влюбилась с первого взгляда, они тут же сговорились, как вызволить Свери и малыша, и теперь живут отлично. Пожалуй, они самые счастливые из всех участников событий. Семеро детей, огромный домина в самом центре Тобольска, бизнес. Кстати, Серафима и Рибху тоже неплохо устроились, - Лин снова откусил от марципана.
– Между прочим, вы зря ругали эти штуки. Вполне съедобная вещь.
Нарелин только скривился, глядя, как Рыжий ест конфету. На эту приторную гадость даже смотреть было тошно.
– Эти "счастливые" удачно накопили первоначальный капитал, - усмехнулся Клео.
– Вот уж действительно уникальная компания. Но что ни говорите, а тюрьма по ним плачет.
– Плачет, плачет, - покивал Пятый.
– Еще как. Но с их точки зрения они не совершили ничего предосудительного,
– Убивали бестолково, убивали всех, кто попадался под руку, убивали ради наживы… - нравоучительно начал Клео. Лин слушал его, подперев подбородок кулаком и понимающе кивая.
Нарелин ткнул Пятого локтем, наклонился к нему и демонстративно прошептал:
– Заметь, сам факт убийства у него возмущения не вызывает. Только то, что это делалось без реальной пользы для общества.
– Конечно, - согласился Пятый.
– Он ведь официал, сразу видно. Воплощенный рационализм. Сама доброта и толерантность, как же, как же.
Клео смолк и с возмущением посмотрел на Нарелина и Пятого.
– Бесстыжие вы, - подытожил Лин.
– Хватит торчать тут, пошли на пляж, что ли. Холодно у них в этом Тобольске, тепла хочется. Пошли, пошли, а то уже вечер скоро. Заболтались мы что-то.
Нарелин поднялся и потянулся всем телом, почти по-кошачьи. Сообщил:
– По мне, так самая главная жуть того мира - вечный холод. Вот так посмотришь и начинаешь ценить свое счастье. Идемте!
Солнце тонуло в мареве надвигающегося вечера, окрашивало песок в нежный персиковый цвет, ветер стих совершенно, и море превратилось в гладкое прозрачное стекло. Где-то у горизонта небо и вода сливались, и взгляд помимо воли стремился в эту даль, по уходящей в никуда закатной солнечной дорожке.
Все расположились на песке, под легким тентом из материи. Чуть позже Лин встал, ходил в дом и вернулся с гитарой.
Нарелин и Клео улеглись на песок.
– А иногда он выходит на порог своего дома, по вечерам, и долго-долго сидит один, - тихо говорил Пятый.
– И смотрит в небо, словно ждет чего-то. Но ничего, конечно, не происходит, потому что уже не имеет права произойти.
Лин тихонько наигрывал что-то, видимо, ему было неважно, слышит его кто-нибудь или нет, поэтому пел он негромко, словно про себя. Спокойная, неторопливая мелодия плыла над застывшим в безветрии морем, и сейчас уже можно было различить слова:
Быколай Оптоед совсем не знал молодежь, Быколай Оптоед был в бегах за грабеж. Но он побил лицо лифтом, он вышел в январь, Он сосал бирюзу и ел кусками янтарь, Океан пел, как лошадь, глядящая в зубы коню. Он сжег офис Лукойл вместе с бензоколонкой, Без причин, просто так, Из уваженья к огню… [2]2
"Нога судьбы" БГ