Весь этот джакч.Дилогия

– Да, мать Сапога рассказывала тоже… вроде как горцы оттуда бегут… – вспомнил Лимон. – Парни, а ведь если это всё так… накрылся наш лагерь? Или какую-нибудь охрану пришлют, всё проволокой обнесут и нас выпускать не будут…

– Лучше б война, – сказал Шило.

– А ты здесь откуда? – оглянулся Лимон.

– А я за вами иду. Думаю, вдруг сзади кто будет подкрадываться – я вас и предупредю.

– Своим последним криком, – сказал Костыль.

– Размечтались, – сказал Шило. – Не дождётесь.

– Как раз твоя палатка, – сказал Лимон. – Иди, досыпай.

– Уже не хочу. Скоро и так подъём. Вы же не будете ложиться?

– Всё равно делать-то нечего, – вздохнул Лимон.

– Можно посидеть, поговорить.

– Ага. Среди палаток. Ты никого не видишь, но все тебя слышат. Думать надо, младший. Головой, – Лимон стукнул себя костяшками пальцев по лбу; получилось довольно громко.

– Вот почему когда ты себя по лбу стучишь, то как по ящику получается, а я себя – как по подушке? – спросил Шило.

– Значит, у тебя ещё башка мягкая, – сказал Порох.

– Не созрела, – добавил Костыль.

– Поэтому – никаких пока серьёзных разговоров, понял? – поднял палец Лимон. – Ни-ка-ких!

– Ну, ладно. Уговорили. А несерьёзные – можно?

– Ух. Давай не сейчас?

– Но вы же всё равно будете разговаривать?

– А может, просто так посидим.

– Ну да, знаю я вас…

Они дошли до конца линейки. Здесь лежали доски штабелем и под брезентом топорщилась тачка с какими-то инструментами. Дальше был только туман. Уже полупрозрачный, светлый.

– Скоро Мировой Свет появится, – почему-то тоненьким голоском сказал Шило.

– Кто-то хотел посидеть просто так, – задумчиво сказал Лимон в пространство.

– Ну да, ну да, – Шило первым плюхнулся на доски и заёрзал, устраиваясь. – Вы присаживайтесь. Змей нет, пауков нет…

– Ну, одна-то змея точно есть… – ещё более задумчиво сказал Лимон.

– Молчу, – сказал Шило и двумя руками зажал себе рот.

Лимону помогли сесть; Костыль и Порох разместились по сторонам.

– Парни, – сказал Лимон, – я, похоже, на пару дней отвалился. А группу надо набирать…

– Наберём, – сказал Порох.

– Я думаю, пусть пока Сапог будет за главного, – предложил Лимон.

– Я – за, – сказал Порох.

– Я не против, – одновременно с ним сказал Костыль.

– А почему? – спросил Шило.

Лимон занёс было руку, и Шило тут же прикрыл затылок.

– Потому что Сапог надёжный, – сказал Костыль. – Мы ему доверяем.

– А почему он тогда спит?

– Он не спит, – сказал Порох.

На самом деле Сапог уже спал. Предпринятый им поиск в тир, вернее, в оружейную кладовую тира, много времени не занял. Результат был самый что ни на есть обнадёживающий: кладовая представляла собой стоящую посреди палатки железную клетку, которая запиралась всего лишь на один висячий замок; сами же винтовки хранились хоть и в добротных, но деревянных ящиках; надо полагать, патроны тоже. Защита чисто символическая. Когда наступит время, достать всё это будет делом нескольких минут…

– …я ещё думаю о той девчонке, которую мы за шпионку приняли, – сказал Лимон. – Илли. Шило, скажи.

– Что сказать?

– Годится или нет?

– Ну… язва, конечно. Но – годится, да. Вполне. А сама она хочет, ты спрашивал?

– Нет, конечно. Договорились же – сначала обсуждаем между собой, только потом предлагаем.

– Я, кажется, знаю её, – сказал Костыль. – Тогда не вспомнил, а сейчас вспомнил. То есть знал маленькой… – он замолчал.

– И что? – спросил Порох.

– По деревьям хорошо лазила. Это второй класс, кажется, был… или даже первый…

– И что?

– Полезли мы с ней на одно дерево. Кто выше…

– Ну?

– Она выше забралась. А я ещё тогда… В общем, я там застрял. Меня дядька Рум снял.

– Помню, – сказал Лимон.

– Ещё бы…

– Да если бы ты сейчас не вспомнил, я бы тоже не вспомнил. И ничего такого. Мало ли кто где застревал. Я вон в колючках один раз застрял.

– В колючках – ерунда, – сказал Шило. – Я когда на заборе повис…

– Это когда задницей за гвоздь зацепился?

– Ага. А под забором собаки. Вот смеху было.

Порох разглядывал ствол своего ружья. Увидел какое-то пятнышко, подышал на него, потёр рукавом.

– Меня как-то дикие собаки в лесу окружили, – сказал он. – Я на дерево залез, сижу. А потом они как рванут куда-то с визгом… как от огня. И мне вдруг так страшно стало… как никогда раньше. Едва за этими собаками не побежал. Не знаю, каким чудом удержался на дереве…

– И что? – тихо спросил Лимон.

– Не знаю. До вечера просидел на суку, потом стало как-то всё равно. Слез и пошёл домой.

– Чего же они испугались?

– Понятия не имею. Теперь вот, после твоего лося, думаю: может, тоже какой-то звериный урод мимо проходил? Собаки учуяли…

– Может, – сказал Лимон. – Ладно, парни, давайте по койкам, через полчаса подъём.

Лимон уснул, несмотря на мерзкую распирающую боль в ступне, особенно в пальцах, и сквозь сон слышал, как кто-то негромко велел его не будить. Потом он почувствовал почти безболезненный укол в плечо, что-то пробормотал, вяло отмахнулся. Кто-то хихикнул. И почти сразу начало сниться тягучее и невнятное, как будто это вообще был чужой сон, полный совершенно неизвестных ему обстоятельств и подробностей, причём увиденный откуда-то с середины, так что следить за происходящим было скучно, но и отвернуться не получалось.

А дальше – навалилась глухая тоска.

…Он был один в целом мире – вернее, он был единственный живой. Голый, тощий, с узловатыми коленками и с пальцами, похожими на барабанные палочки. Кожа отливала тёмно-серым, почти чёрным, с графитовым блеском – как голенище сапога. Почему-то так и надо было, и Лимон даже знал во сне, почему, но не мог сосредоточиться и поймать это знание. Всё вокруг было каменное и ледяное; ветер гнал мелкий снег пополам с песком. Над головой Лимона вместо Мирового света громоздился совсем чёрный ледяной свод с какими-то мерцающими точками. Так тоже было надо. Города не было, ничего не было – скалы и мёртвый вымороженный лес. По лесу бродили мёртвые, что-то бессмысленное делали. Они были белокожие, в оборванной одежде, и обязательно держали что-нибудь в руках. Мёртвые были безмолвными и безопасными, – а то опасное, что пряталось или в глубине леса, или под водой, или в подземельях, пока не показывалось, но Лимон помнил о нём постоянно и был настороже. Он привык к этому вечному ощущению угрозы, которая всё время за спиной, иногда далеко, иногда совсем рядом. Но сегодня что-то случилось (он не мог вспомнить, что), и он просто устал, он окончательно устал. Он знал, что если это наконец подойдёт вплотную, то он ничего не сможет сделать. Не осталось ни сил, ни смысла. И ещё – он был один. Наверное, последний живой. Один. Последний. Ничего уже не сделать…

Он проснулся от удушья, хотел закричать, не смог. Из последних сил повернулся на бок, свесил голову с койки. Закашлялся.

Было полутемно и совершенно тихо. Нет, не тихо. Кто-то тихонько скулил, невидимый.

То отчаяние, которое Лимон испытал во сне, вдруг настигло его и здесь. Но здесь оно не было частью сна, а потому сдавило сильнее. Всё, всё было кончено, всё было напрасно, он один, больше никого нет, а скоро и его не будет, потому что… потому что… Он не знал, почему.

И тогда Лимон заплакал, громко и неумело, не сдерживаясь и не стыдясь – от тоски, от одиночества, от ужаса и от непонимания.