Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция

— Мерзость, — говорила тогда госпожа Джессика, — это понятие, относящееся к предрожденным, оно имеет долгую драматичную историю печального и горького опыта. Путь, которым проходит Мерзость, определяется тем, что внутренние личности или жизни, живущие в предрожденном, можно разделить на два класса — добрые и злые. Добрые легко управляемы и очень полезны. Злые же, наоборот, объединяются в одну мощную «Психе» и пытаются овладеть живой плотью хозяина и его сознанием. Известно, что этот процесс продолжается довольно долго, но его признаки хорошо известны.

— Почему ты покинула Алию? — спросила Ганима.

— Я бежала в ужасе от того, что я породила, — ответила Джессика тихим голосом. — Я сдалась. И теперь меня это очень сильно гнетет… возможно, я сдалась слишком рано.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не могу это объяснить, но… может быть… нет! Я не хочу внушать тебе несбыточных надежд. Гафла, мерзостное совращение, имеет длинную историю в человеческой мифологии. Это совращение с истинного пути называли по-разному, но чаще всего для этого употребляют слово «одержимость». Вот так скорее всего обстоит дело. Ты теряешь свой путь среди злокозненных жизней, и они овладевают тобой, ты становишься одержимой ими.

— Лето… очень боялся Пряности, — сказала Ганима, поняв, что может спокойно говорить о брате. Какую страшную цену пришлось ему заплатить!

— Это мудро, — сказала Джессика и замолчала.

Однако Ганима рискнула взорвать мир своей предковой памяти и заглянула сквозь туманную завесу, которую тщетно натягивала над древним страхом Бене Гессерит. Объяснение того, что произошло с Алией, ни на йоту не облегчило страданий Ганимы. Накопленный Бене Гессерит опыт говорил о том, что из этой ловушки можно выпутаться, и Ганима призвала на помощь Моха-лату, добрые жизни, которые могли защитить ее от злых.

Сейчас она, стоя на краю сада на крыше Убежища в лучах заходящего солнца, вспоминала испытанное ощущение. В тот же миг она почувствовала присутствие своей матери. Чани, словно призрак, стояла здесь же, между Ганимой и дальними скалами.

— Только войди сюда и тебе придется отведать плод Заккума, пищу ада! — сказала Чани. — Закрой эту дверь дочь; это твое единственное спасение.

Суета между тем усилилась, перед внутренним взором Ганимы замелькали многочисленные лица, зазвучали голоса. Она ускользнула от них, погрузив сознание в Кредо Общины Сестер, больше подчиняясь отчаянию, нежели истинной вере. Шевеля губами, Ганима шепотом начала быстро произносить слова Кредо:

— «Религия есть соперничество взрослого и живущего в нем ребенка. Религия — это инкапсулированные прошлые верования: мифология, которая построена на иносказаниях, скрытых допущениях веры во вселенную, те верования, которые возвещали попытки человека найти в себе силу, все это смешивалось с мизерным просвещением. И всегда окончательной невысказанной заповедью является: «Ты не станешь вопрошать!» Но мы вопрошаем. Мы нарушаем эту заповедь походя. Работа, которой мы должны себя посвятить, заключается в освобождении воображения, чтобы затем впрячь его в чувство творчества, которое немыслимо без воображения».

Постепенно мысли Ганимы потекли ровно и упорядоченно. Она чувствовала, как трепещет ее тело, и знала, насколько хрупок этот обманчивый покой, которого она сумела достичь — туманная пелена продолжала висеть в ее мозгу.

— Леб Камай, — прошептала она. — Сердце моего врага, не стань моим сердцем.

Она вызвала в памяти лицо Фарад'на — угрюмое молодое лицо с тяжелыми надбровными дугами и упрямо сжатым твердым ртом.

Ненависть сделает меня сильной, подумала она. В ненависти я смогу избежать судьбы Алие.

Но сознание ненадежности ее положения не покидало Ганиму, и все, о чем она могла думать, — это о том, насколько похож Фарад'н на ее покойного дядю — Шаддама Четвертого.

— Вот ты где!

Справа вдоль парапета к Ганиме своей солдатской походкой приблизилась Ирулан. Повернувшись к принцессе, Ганима подумала: А это дочь Шаддама!

— Почему ты все время проводишь в уединении, избегаешь нас? — нахмурившись, спросила Ирулан, став лицом к Ганиме.

Ганима не стала говорить, что никогда не бывает одна, что охрана прекрасно знает, где она и куда направилась. Гнев Ирулан был вызван тем, что они стояли на возвышенном открытом месте и представляли собой идеальную мишень.

— Ты не носишь защитный костюм, — сказала Ганима. — Ты знаешь, что в старые времена всякого, кто оказывался вне сиетча без защитного костюма, убивали. Он терял воду, подвергая опасности все племя.

— Воду, воду! — передразнила Ганиму Ирулан. — Меня больше интересует, почему ты подвергаешь опасности себя, гуляя по крышам? Возвращайся в дом. Ты создаешь проблемы для всех нас.

— Какая здесь может быть опасность? — удивилась Ганима. — Стилгар покарал всех предателей. Кругом охранники Алие…

Ирулан посмотрела вверх, в темнеющее небо. На серо-синем небосклоне зажглись первые звезды. Она снова посмотрела на Ганиму.

— Не буду с тобой спорить. Меня прислали сказать, что Фарад'н прислал свое слово. Он принимает предложение, но по некоторым причинам хочет отложить церемонию.

— Надолго?

— Этого мы пока не знаем, ведутся переговоры. Но Дункана отослали домой.

— А что с бабушкой?

— Она пожелала остаться на Салусе на неопределенное время.

— Кто сможет ее за это осудить? — спросила Ганима.

— Это была совершенно глупая стычка с Алией!

— Не пытайся меня одурачить, Ирулан! Это была не глупая стычка, я же слышала рассказы о ней.

— Страхи Общины Сестер…

— … вполне реальны, — закончила Ганима фразу Ирулан. — Ты доставила мне сообщение. Воспользуешься ли ты теперь возможностью разубедить меня в моем намерении?

— Нет, я сдалась.

— Ты же знаешь, что мне не стоит лгать, — сказала Ганима.

— Ну, хорошо. Да, я буду пытаться разубедить тебя. Этот план безумен.

Зачем я ее так раздражаю, подумала Ирулан. — Последователи Бене Гессерит не должны раздражаться ни при каких обстоятельствах.

— Я очень обеспокоена большой опасностью, которая над тобой нависла, — сказала Ирулан. Ты это знаешь. Гани, Гани, ты же дочь Пауля. Как ты можешь…

— Именно потому, что я — дочь Пауля, — ответила Ганима. — Мы, Атрейдесы, восходим к Агамемнону и знаем свою кровь. Никогда не смей об этом забывать, бездетная жена моего отца. У нас, Атрейдесов, кровавая история, и мы не остановимся перед необходимостью ее пролить.