Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Ему приятно? Вряд ли что-то в этом пейзаже радовало его глаз. Вероятно, он, как и хотелось Одраде, нервничал, все время задавая себе один и тот же вопрос: «Какова истинная причина того, что она так часто выводит меня в эту сельскую идиллию?»
Одраде очень раздражало, что они так и не осмелились применить к этому маленькому человечку более мощные средства убеждения из арсенала Бене Гессерит. Но она была вынуждена согласиться с доводом, что если эта попытка провалится, то другого шанса у них не будет. Тлейлаксианцы были известны своей решимостью умереть, но не раскрывать
— Меня ставят в тупик некоторые вещи, — сказала Одраде, направляясь по тропинке, вьющейся среди подстриженных виноградных кустов. — Почему ты настаиваешь на том, чтобы тебе предоставили лицеделов до того, как ты согласишься с нашими требованиями? И почему ты проявляешь такой интерес к Дункану Айдахо?
— Дорогая леди, у меня нет никого, кто скрасил бы мое одиночество в заключении. И в этом ответ на оба вопроса. — Он с отсутствующим видом потер грудь, где под одеждой хранилась капсула с нулевой энтропией.
Почему он так часто потирает это место? Это был вопрос, на который не было ответа ни у нее, ни у аналитиков. Там нет ни рубцов, ни кожного воспаления. Может быть, это привычка, оставшаяся с детства? Но это было так давно!
Может быть, в технику его частного перевоплощения вкралась какая-то техническая ошибка? Никто не знал этого. Откуда эта серая кожа, которая не пропускает через себя никакие зонды? Сциталь был защищен даже от воздействия более сильного жесткого излучения, словно знал, что и их попытаются применить. Но нет, сейчас речь идет только о дипломатии. Будь проклят этот маленький монстр!
Сциталь, в свою очередь, тоже недоумевал: неужели у этой женщины-повиндах нет слабостей, на которых можно было бы сыграть? Типичные ответы в данном случае были двусмысленны.
— Вехт из Джандолы перестал существовать. Миллиарды наших людей убиты этими шлюхами. На всем протяжении Ягиста мы уничтожены, в живых остался один я.
Ягист, подумала Одраде. Страна непокоренных. То были слова откровения на исламияте — языке, на котором говорили тлейлаксианцы.
Она тоже перешла на этот язык.
— Магия нашего Бога — это единственный мост, способный соединить нас.
Она опять заявляет претензию на единую с ним веру, Великую Веру, экуменизм Суфи-Дзенсунни, который оплодотворил Бене Тлейлаксу. Она говорила на исламияте безупречно, знала нужные слова, но Сциталь уловил фальшь. Эта женщина называет Посланца Бога Тираном и не подчиняется основным установлениям!
Встречаются ли эти женщины в кехле, чтобы почувствовать присутствие Бога? Если бы они действительно общались на Его языке, то давно знали бы то, что они сейчас хотят выудить у него с помощью грубой торговли.
Когда они с Одраде преодолели последний склон и вышли на мощеную дорогу, ведущую к Централу, Сциталь воззвал к Богу о помощи. Бене Тлейлаксу дошел до последней степени истощения! Зачем Ты возложил на нас этот гнет? Мы — последние, кто исполнял законы Шариата, и я — Мастер своего народа, смею обратиться к Тебе, ибо Ты не можешь больше говорить со мной в кехле.
Одраде снова заговорила на безупречном
исламияте.— Тебя предал твой собственный народ, который ты послал в Рассеяние. У тебя нет больше братьев Малика, остались только сестры.
Но где в таком случае твои покои сагра, повиндахская обманщица? Где подземная молельня без окон, куда могут войти только братья?
— Это большая новость для меня, — сказал он, — сестры Малика? Эти два слова несут в себе свое собственное отрицание. Сестры не могут носить имя Малик.
— Вафф, ваш покойный махай и абдль, очень страдал от этого заблуждения и довел свой народ почти до полного исчезновения.
— Почти? Ты знаешь, что кто-то выжил? — Сциталь не смог скрыть неподдельного волнения, охватившего его.
— Мастеров не осталось ни одного, но мы слышали о домелях, которые, правда, все находятся в руках Досточтимых Матрон.
Она молчала, пока они не поравнялись с входом в Централ и стены не скрыли от них вид заката. Потом Одраде на тайнам языке Тлейлаксу сказала:
— Солнце — не Бог.
Эти слова выкрикивает на рассвете и на закате махай!
Сциталь почувствовал, как зашаталась его вера, когда следом за Одраде вошел в сводчатый проход между двумя приземистыми зданиями. Ее слова были истинными, но произносить их имел право только махай или абдль. Они вошли под своды. Сзади гулко звучали шаги стражи. В этот момент Одраде поразила Сциталя еще больше.
— Почему ты не произносишь в ответ нужных слов? Разве ты не последний Мастер? Разве это не делает тебя махай или абдлем?
— Меня не избирали братья Малик. — Этот ответ показался не слишком убедительным даже самому Сциталю.
Одраде вызвала подъемник и остановилась у двери лифтовой шахты. В Другой Памяти возникла нужная подробность — Верховная Мать увидела кехль и почувствовала, что такое право гхуфрана, услышала слова, которые шептали в минуты страсти любовники своим давно умершим женщинам. «И тогда мы…», «И если мы говорим эти священные слова…». Гхуфран! Принятие в лоно тех, кто жил среди повиндах, кто вернулся и просит прощения за общение с чужаками, погрязшими в грехах. Машейхи встретились в кехле и восчувствовали присутствие своего Бога!
Дверь шахты открылась. Одраде пропустила вперед Сциталя и стражу. Когда он проходил мимо, она подумала: Скоро что-то должно произойти. Мы не можем закончить эту игру по его правилам.
Когда Одраде и Сциталь вошли в кабинет Верховной Матери, Тамалейн стояла спиной к входу в амбразуре окна. Косые лучи заходящего солнца отбрасывали резкие тени на крыши близлежащих домов. Солнце скрылось, и наступившая тьма казалась еще гуще по контрасту с последним всплеском уходящего света.
В наступивших туманных сумерках Одраде знаком велела стражницам удалиться, что они выполнили с большой неохотой. Вероятно, Беллонда велела им остаться, но они не посмели ослушаться приказания Верховной Матери. Она указала Сциталю на кресло-собаку напротив стола и подождала, когда он сядет. Сциталь опасливо покосился на Тамалейн, но прикрыл свой страх словами:
— Почему не включают свет?
— Это успокоительная интерлюдия, — ответила Одраде.
Теперь я знаю, что темнота вселяет в тебя тревогу!