Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
— У них были при себе лампы?
— Нет, не было, хотя ночью без лампы ходить запрещено, но рядом не было ни одного хаваса. Я проводил обоих до самого монастыря дервишей.
— Ты точно расслышал слово «Эн-Наср»?
— Абсолютно точно.
Рассказ Омара навел меня на глубокие размышления. Мне вспомнились слова Абрахим-Мамура, когда она связал меня в развалинах Пальмиры. Он считал меня тогда покойником и выболтал много лишнего, в том числе и то, что является главарем шайки убийц. Если это правда, то она должна действовать на территории Турции, а связи иметь в Дамаске и Египте. Константинополь же никогда не был в стороне от преступных троп, а в это время особенно. В последние месяцы здесь часто находили опустошенные квартиры без жильцов — люди бесследно исчезали. В бухте Золотой Рог и в Босфоре вылавливали трупы
Мои мысли прервал Омар, сообщивший, что дервиш Али Манах живет в пятой келье от входа. И я снова отправился в монастырь. Недолго думая, я прошел через двор и зашел в первую залу. Дверь в большое помещение была открыта. Дервиши находились в своих кельях. Я медленно прошел по коридору, заглядывая внутрь каморок, но ни один человек не обратил на меня внимания.
В пятой келье сидел молодой дервиш лет двадцати с небольшим, он смотрел в окно и перебирал 99 шариков своих четок.
— Салам! — сказал я проникновенно.
— Алейкум-ас-салам! — отозвался он. — Что тебе нужно?
— Я приехал из дальней провинции и незнаком с обычаями этого дома. Я видел ваш танец и хочу поблагодарить вас за зрелище. Ты можешь принять от меня дар?
— Могу. Давай же!
— Как велик он может быть?
— Чтобы мог донести любой дервиш.
— Тогда прими.
Я вручил ему некую сумму, по моим скромным средствам. Он, мне показалось, остался доволен, ибо произнес:
— Благодарю тебя! Это для меня или ордена?
— Для тебя.
— Тогда скажи мне свое имя, чтобы я знал, кого мне благодарить.
— Пророк говорит, что дар от неизвестного удваивается, так что позволь мне скрыть свое имя, но скажи свое, чтобы я знал, с каким верным сыном ислама разговаривал.
— Меня зовут Али Манах бен Баруд эль-Амасат.
— Где же ты родился?
— Искендерия — моя родина, — ответил он.
Совпадало! Исла еще в Египте рассказывал мне, что Баруд эль-Амасат, продавший Зеницу, жил в Скутари.
Я задал еще вопрос:
— Члены твоей достойной фамилии все еще живут там?
— Нет.
Больше спрашивать было нельзя, иначе бы я возбудил его подозрения, поэтому я что-то сказал из вежливости и распрощался. У Каведжи меня с нетерпением поджидали Омар и Исла.
— Что ты узнал? — спросил Исла.
— Он сын того самого Баруда эль-Амасата. Родом из Скутари, и, скорее всего, Хамд эль-Амасат, называвший себя Абу Эн-Наср, — его дядя.
— Эфенди, он должен сказать нам, где его отец.
— Должен? Как мы его заставим?
— С помощью кади. [1111]
— Тогда он назовет вымышленное место, или если скажет правду, то заранее предупредит его. Нет, надо соблюдать осторожность. Сначала необходимо осмотреть дом, где он был вчера. К тому же, надо сходить с Омаром в Бахаривекей, а уж потом решать, что делать дальше.
— Ты волен поступать как знаешь, эфенди. Мы сейчас расстанемся, но потом ты приведешь Омара бен Садика, он будет жить у нас, хватит ему служить хаммалем.
Исла пошел домой, а я с Омаром направился к воде, где мы взяли лодку и поплыли в Золотой Рог и чуть позже пристали к Эюпу. Отсюда пешком пошли в Бахаривекей — северо-западный квартал Константинополя. То был удручающий марш-бросок через кучи мусора и нечистот, по узким улочкам, мимо смрада и грязи.
1111
Кади — судья в мусульманской общине, принимавший решения в соответствии с Кораном и мусульманским правом (шариатом).
На дом мы взглянули, проходя мимо, чтобы не привлекать внимания. Это было, на первый взгляд, небольшое здание с выдающимся первым этажом, но, как видно, довольно обширное внутри. Дверь была
обшита железом, а вся передняя стена являла собой, кроме небольшого входа, сплошную глухую стену. Это я заметил, просто пройдя по улице. Стоящий рядом дом был похожего вида, на его двери была прикреплена грязная бумажка со словами «Арарим бир кираджи». [1112] Недолго думая, я взялся за ручку двери и вошел внутрь. Омар — за мной, удивленный тем, что меня здесь могло заинтересовать. Мы оказались в небольшой прихожей, откуда вела вверх лестница. Потом — еще одна дверь, и я вышел во дворик шириной локтей восемь, а длиной — немногим больше. Три стороны двора замыкали собой деревянные стены других зданий, находящихся на последней стадии развала. Справа и слева были еще двери, скорее напоминавшие дыры, на верхний этаж можно было с риском для жизни вскарабкаться по полуразвалившейся лестнице в тринадцать ступенек, шесть из которых отсутствовали. Двор представлял собой одну большую кучу мусора, который за долгое время был практически высушен солнцем и превратился в твердую единую темную массу. Посреди этой кучи в массу вросла деревянная колода, назначение которой уже невозможно было угадать, а на колоде восседал некто и курил старую трубку. Этот некто имел шарообразную форму и был одет в разорванный кафтан. На шаре сверху лежал тюрбан, бывший когда-то голубым, а может, и красным. Между шаром и тюрбаном выступали похожий на человеческий нос и такой же длины чубук. При нашем появлении это похожее на ежа существо издало какой-то неопределенный звук и попыталось выбраться из кафтана.1112
Ищу жильца (тур.). Далее автор употребляет это слово и в другом значении — «возчик».
— Салам! — приветствовал его я.
— С-сс-с х-м-м-м! — прошипело мне в ответ существо.
— Дом сдается?
В одно мгновение этот тип спрыгнул с колоды и предстал перед нами.
— Да-да! Сдается! Красивый дом, хороший дом, прямо для паши, совсем новый дом! Изволите осмотреть, ваша честь?
Все это произошло так быстро, что я не успел среагировать. Ясно, что как съемщики мы представляли для него интерес, но во всех других отношениях были посетителями явно нежелательными. Человечек был очень маленького роста, к тому же толстый. На нем были соломенные туфли, кафтан, тюрбан, трубка и нос — все, кроме носа, древнее как мир. Из туфель выглядывали все десять пальцев. От трубки остался лишь кончик, все остальное обкусано; тюрбан напоминал перезрелую и к тому же запеченную сливу. Он обратился ко мне на «вы», и я отплатил ему тем же:
— Вы владелец этого дома?
— Нет, но ваша честь может быть уверена, что я не беден и…
— Будьте так добры, — прервал я его, — отвечайте только на мои вопросы. Кому принадлежит этот дом?
— Богатому пекарю Мохаммаду. Он поручил мне его.
— А что вы здесь делаете?
— Я его охраняю и жду клиентов.
— Что вы получаете за это?
— Один пиастр в день и на полпиастра хлеба.
— Дом не населен?
— Я один.
— А сколько просит пекарь?
— В неделю десять пиастров, но вперед.
— Покажите мне помещения!
Он открыл обе дверцы. Мы увидели кельеобразные комнатушки, в которых валялся только мусор. Затем поднялись по лестнице и оказались в трех комнатах, первую из которых я мысленно окрестил голубиной, вторую — куриной, а третью — кроличьей.
— Это селамлык, это жилая комната, это гарем… — рассказывал он с такой важностью, будто распахивал перед нами двери дворцовых покоев.
— Хорошо, а что это за постройки во дворе?
— Для лошадей и слуг.
— Как вас зовут?
— Барух Шебет бен Барух Хереб бен Рабби Баррух Мизха. Я покупаю и продаю бриллианты, украшения и древности. Если вам нужен слуга — пожалуйста, могу убирать жилище, чистить одежду, ходить куда требуется.
— У вас очень воинственное имя. Но где же ваши сокровища?
— Ваша честь, как раз сейчас все продано!
— Тогда ступайте к богатому пекарю Мохаммаду и скажите ему, что я сниму этот дом. Вот для него десять пиастров, которые он будет получать еженедельно, а вот десять для вас — на табак.