Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
— Он человек честный?
— Да. За свое бескорыстие он стал притчей во языцех. Честен, как бродячий портной, — так говорят у нас.
— Откуда он едет сегодня?
— Из Слетово, что к северу от нас.
— А куда держит путь?
— В Ускюб и еще дальше. Я думал отрекомендовать его тебе, раз ты едешь туда. Тебе придется ведь ехать в объезд — прямую дорогу туда найти трудно.
— Ты с ним уже говорил о нас?
— Нет, господин. Он даже не знает, что здесь чужеземцы. Он спросил только, может ли он остановиться здесь до утра. Я хотел дать ему работу, но он не мог взять ее, ведь
— Где он сейчас?
— За домом; он повел лошадь на пастбище. Ты видишь по этой кляче, как он беден.
— Позволь ему позже присоединиться к нам. Пусть он будет нашим гостем.
Вскоре человечек вернулся. Он был очень мал, тщедушен и бедно одет. Казалось, он был очень подавлен; он скромно занял место в углу. Кроме ножа, у него не имелось с собой никакого оружия; немедля он достал из сумки кусок черствой кукурузной лепешки, чтобы подкрепиться им. Наверняка этот бедняк не был пособником бандитов. Я пригласил его присесть к нам и вкусить остатки нашей трапезы, еще стоявшие на столе.
— Ты любезен, господин, — вежливо сказал он, — а я и впрямь чувствую голод и жажду. Но я бедный портной, и мне не пристало сидеть рядом с такими господами. Если хочешь со мной чем-нибудь поделиться, я приму угощение с благодарностью, только позволь мне остаться здесь, в стороне.
— Как хочешь. Халеф, поставь ему еду!
Хаджи наложил ему столько еды, что хватило бы накормить досыта нескольких человек; он поставил ему также пиво и ракию.
Подкрепившись, портной подошел ко мне, протянул руку и поблагодарил в самых почтительных выражениях. У него было такое удручающе честное лицо, а взгляд его был столь искренним, что я проникся симпатией к нему.
— У тебя есть родные? — спросил я его.
— Никого. Два года назад жена и дети умерли от оспы. Я теперь один.
— Как тебя зовут?
— Меня кличут «бродячим портным», а мое имя — Африт.
— Ты можешь сказать, откуда ты родом?
— Почему нет? Я же должен знать, где я родился! Я из маленькой горной деревушки в Шар-Даге; она зовется Вейча.
Ага, это было место, о котором мне сказал умирающий тюремщик; по его словам, там находилось то, что я искал, — Каранорман-хане. Быть может, встреча с этим бедняком окажется для меня большой удачей.
— Тебя знают там? — спросил я.
— Очень хорошо; я ведь часто там бываю.
— Когда ты снова туда пойдешь?
— А вот сейчас и иду. Я доберусь туда через Ускюб и Каканделы.
— Навестить кого-то из знакомых?
— Нет. Там живет знахарь, вот его помощь мне и нужна; я ведь серьезно заболел.
— А почему ты не хочешь обратиться к обычному врачу?
— Я пытался, но все напрасно, а вот знахарь мне уже помогал.
— Что у тебя болит?
— Похоже, камни в печени.
Он выглядел так, будто его одолевали какие-то внутренние боли. Мне было очень жалко его.
— Когда ты отправляешься в путь?
— Завтра утром.
— В Ускюб?
— Не совсем так. Туда далековато; за один день не доберешься.
— В дороге есть где остановиться?
— О, есть хорошие места.
— Возьмешь нас с собой?
— Как же я поеду с вами! Я даже не разумею, как говорить с такими господами.
— Пустяки, мне очень
нравится, как ты со мной сейчас говоришь. Если ты согласен, мы поедем вместе, и я награжу тебя как проводника.— He говори так! Помочь вам — большая честь для меня; к тому же компанией путешествовать интереснее, чем одному. Так что, если ты позволишь, я поеду с вами.
Дело было сделано, и он вновь расположился на своем месте. Позже он пожелал нам приятного отдыха и удалился на ночлег. Все мои спутники согласились, что мы имеем дело с честным человеком, а хозяин еще раз подтвердил это.
Постепенно двор и прихожая опустели; самое время было улечься спать. Хозяин постелил мне на софе; остальным пришлось спать возле лошадей, которых я никоим образом не хотел оставить без присмотра.
Оставшись один, я запер дверь изнутри. Оконные ставни были крепко закрыты, и, полагаясь на свой чуткий слух, я спокойно заснул.
Глава 5
Утром я пробудился, лишь когда в дверь застучал Халеф. Я на ощупь провел рукой вдоль стены, чтобы открыть дверь. В комнату ворвался яркий дневной свет. Я спал слишком долго, а в доме, очевидно, избегали любого шороха, стараясь не мешать нам.
Портной завтракал с нами; потом я заплатил за всех, и мы стали готовиться к отъезду.
Хозяин ненадолго удалился, а вернувшись, обратился ко мне с восторженной прощальной речью. Напоследок он сделал одно замечание:
— Господин, мы расстаемся в дружеских чувствах, хотя ты и доставил мне немало хлопот. Все хорошо окончилось, но все же хочу предостеречь тебя. Я только что побывал наверху, у мясника: мне надо было принести соболезнования соседу. Но брата убитого я не видел там. Мне сказали, что он уехал. А во дворе стояла лучшая лошадь мясника, оседланная и взнузданная. Это относится к тебе.
— Может, он хотел уладить какие-то дела?
— Не верится в это. Если он так ранен, как сказал пристав, то выгнать его из дома могла лишь кровная месть. Будь начеку!
— Что за лошадь у него?
— Гнедая, с длинным, широким белым пятном на лбу. Это лучшая лошадь в округе. Если этот человек намерен следовать за тобой, он не свернет назад, пока ты не будешь убит. Ведь, по законам кровной мести, на него ляжет бесчестье, ежели он позволит тебе улизнуть.
— Ладно, спасибо за предостережение. Прощай!
— Прощай! И не пугайся, когда выйдешь за ворота!
— Чего мне бояться?
— Ты увидишь и услышишь.
Мы тронулись в путь. Ворота были открыты. Я скакал впереди. Как только я очутился под аркой ворот и голова моего жеребца показалась в их проеме, раздался какой-то щелчок, будто бы сверкнула молния и за ней последовал ужасный грохот.
Мой вороной встал на дыбы и принялся лягаться всеми четырьмя ногами. Я с трудом заставил его опуститься на землю.
Что за адский шум? Туш! Нас хотели встретить прекрасным, почетным тушем. Снаружи выстроился весь вчерашний военный оркестр. Первым вступил тромбон, издав ужасный щелчок, и теперь он грохотал и громыхал, поддержанный всеми остальными инструментами. Наконец, тромбонист, энергично качнув зурной, подал знак — настала тишина.