Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
Пройдя широким коридором главного здания, мы очутились сперва во дворе, на котором, судя по всему, хранили навоз. По обе стороны тянулись низкие, похожие на сараи, постройки, набитые соломой. С четвертой стороны двора располагались конюшни; посредине имелся проход, через который мы и попали в сад.
Здесь расстилалась лужайка, где стояли многочисленные копны сена. Далее мы прошли вдоль грядок с овощами, среди которых цвели несколько цветков. Неужели так выглядит знаменитый Сад блаженных? Нет, в таком случае пророк не имел ни малейшего представления о вкусах мусульман.
Миновав эти
Это было круглое, очень обветшалое, но довольно высокое строение с четырьмя окошками, расположенными одно над другим. Стекол в окнах, как принято, не было. Вход был открыт.
На первом этаже имелось одно-единственное помещение, оттуда вела наверх ветхая лестница. Я заметил, что к стенам были положены циновки, на них оставлено несколько подушек. Посреди помещения на низких подпорках лежала четырехугольная доска, которая, вероятно, должна была служить нам столом. Больше в комнате ничего не было.
— Это ваше жилище, господин, — пояснил Хумун, вкатив сюда мою коляску.
— Здесь часто живут гости?
— Нет. Это наша лучшая комната, и повелитель особо отметил тебя, отведя вам эту комнату.
— Что за помещения над нами?
— Еще два таких же помещения, как это, а потом покои, из которых открывается чудесный вид вдаль, но они не обставлены, потому что никто никогда там не жил.
Стена, окружавшая нас, выглядела так, словно время от времени здесь случалось маленькое землетрясение, выворачивавшее камни из кладки. Не имелось ни штукатурки на стенах, ни камина. Это была голая дыра.
По пути мне, кстати, пришла мысль, как избавиться от этого слуги. Мы встретили работника с больными, гноившимися глазами, и я невольно вспомнил, что на Востоке все верят в дурной глаз. Как известно, итальянцы называют его jettatura — «сглаз».
Если человек с дурным глазом пристально поглядит на другого, тому остается ждать всевозможных бед. Если случится так, что кто-нибудь начнет поглядывать на других колким, пристальным взглядом, то его легко заподозрят в том, что он умеет наводить на других порчу, и тогда все стараются его избегать.
Чтобы защитить от сглаза детей, им повязывают на шею красные ленты или вешают кусочек коралла, имеющего форму руки.
Взрослые же знают лишь один-единственный способ избавиться от сглаза. Он заключается в том, что человек протягивает руку в сторону того, кто наводит порчу, и широко растопыривает пальцы. Сделав это, он быстро удаляется; это спасает его от дурного глаза.
— Я очень доволен этим жилищем, — сказал я. — Надеюсь, ты принесешь нам вечером лампу?
— Я принесу ее, когда отправлюсь за ужином. Еще что-нибудь желаешь, господин?
— Вода — это все, что нам сейчас нужно.
— Спешу принести ее и надеюсь, что вы будете довольны моей внимательностью и быстротой, с какой я выполняю поручения. Таким господам, как вы, надо прислуживать без промедления. Я слышал, что вы говорили моему повелителю. Вы умеете быть внимательными и преданными. Мое сердце задрожало, когда я узнал об опасностях, которые вам довелось испытать. Аллах хранил вас, иначе бы вы
давно погибли.— Да, Аллах нас всегда спасал. Он наградил меня одним талантом, который защищает меня в минуту опасности, вот почему ни один враг не может мне причинить никакой беды.
Его любопытство было задето.
— А что это, господин? — с нетерпением спросил он.
— Мой взгляд.
— Твой взгляд? Как это?
— Посмотри мне прямо и внимательно в глаза!
Он так и сделал.
— Ну, не замечаешь ничего?
— Нет, эфенди.
— Нет ничего в моих глазах, что бы тебе приметилось?
— Нет.
— Это хорошо для тебя, что ты ничего там не видишь. Мне стоит лишь взглянуть на своих врагов, и они пропали.
— Как это, господин?
— Им уже никогда в жизни не повезет. Стоит мне глянуть на кого-то, и я, если хочу, навлекаю на него одни лишь несчастья. Мой взгляд навеки пристает к нему. Отныне его душа неизменно внимает мне. Стоит мне лишь подумать о нем и пожелать ему чего-то плохого, как это обязательно свершится.
— Это правда, господин? — торопливо спросил он, заметно испугавшись. — У тебя, наверное, дурной глаз?
— Да, у меня дурной глаз, но вредит он лишь тем, кто замышляет мне зло.
— Заступись за меня, Аллах! Я не хочу иметь с тобой дело. Аллах, Аллах!
Он протянул в мою сторону руки, быстро повернулся и ушел. Мои спутники громко расхохотались.
— Хорошо ты это сделал, сиди, — сказал Халеф. — Он уже не вернется, у него ведь дурная совесть. Нам дадут другого слугу.
— Да, причем, наверное, того, кого мне угодно, — Яника, жениха молодой христианки.
— Почему ты так думаешь?
— Хумун ненавидит его из-за Анки. Он желает ему зла и потому сделает так, чтобы Хабулам отправил этого ненавистного соперника прислуживать нам. Сейчас помогите мне сесть на подушку, а потом осмотритесь-ка здесь. Мне надо знать, как выглядит эта башня.
Когда я уселся, мои спутники поднялись на верх башни, но скоро вернулись. Халеф доложил:
— Я не думаю, что нас может подстерегать здесь какая- то опасность. Обе комнаты на втором и третьем этажах выглядят точно так же, как эта.
— На окнах есть ставни, как здесь?
— Да, и их можно запереть толстыми деревянными засовами.
— Итак, мы можем позаботиться, чтобы ночью никто не мог проникнуть сюда бесшумно. А что на самом верху?
— Там имеется круглая, открытая площадка с четырьмя каменными колоннами; они поддерживают крышу. Вокруг тянется каменный балкон.
— Я видел его снаружи. Вот там и появляется эта «старуха», благословляющая своих детей.
— Сейчас ей не выйти оттуда, потому что дверь замуровали, — заметил Халеф.
— На это должна быть своя причина. А как попасть наверх, в эти покои, откуда открывается чудесный вид вдаль? Если вход туда будет все время открыт, то в дождливую погоду вода станет стекать по лестнице в помещения, расположенные внизу. Ведь как-то нужно этому помешать?
— Да, лестничный проем закрывают крышкой, но ее можно приподнять. Край крышки, как и край лестничного проема, обтянут резиной, которая не пропускает воду. Пол там слегка покатый, а в стене имеется отверстие, по которому стекает вода.