Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Он решился на новое наступление. Мелкое мужское коварство подсказывало ему, что любовница должна размягчиться. Ведь не чужие они теперь.
— Мы не чужие теперь, — сказал он.
— Ты о чем, цыпочка?
— Мне в самом деле придется посмотреть марки. С каталогом. Надо состояние их увидеть, наконец. А вдруг у них тонкие места?
— Тонкие места, говоришь? Это хорошо или плохо?
— Плохо, Тоня, очень плохо.
Леонид Саввич мысленно извивался у ее ног, как дрессированный угорь.
— А ты чем сам-то занимаешься в своем институте?
— Антонина, я бы тебя попросил! — сказал строго Леонид Саввич. Даже кончик узкого носа покраснел от гнева. — Есть на свете вещи, над которыми издеваться некрасиво.
— Понимаю, — быстро согласилась Антонина.
— А я — главный библиограф института.
— Главный? А сколько вас всего?
Леонид Саввич несколько секунд размышлял, обидеться или нет, потом улыбнулся и ответил:
— Я один.
— И чем же занимается библиограф в таком важном институте?
— В моем ведении архив. — Леонид Саввич отвечал автоматически. Сердце его было в альбоме.
— А ты когда решение примешь? — спросила Антонина.
— Надо срочно?
— До моего отъезда. Я обещала — если у тебя не выйдет, отнесу в комиссионку.
— А там обманут. Раз в пять меньше дадут.
— С тобой вместе пойдем, зайчик, ты же не разрешишь обмануть свою птичку?
— Не разрешу, — согласился Леонид Саввич. — Но взять альбом с собой придется. Все равно придется. Нужна уверенность. — Мысль о том, как он будет сопровождать птичку к другому торговцу, была ужасна и тошнотворна.
— И чтобы завтра вернул.
— Ну разумеется!
— Принесешь сюда, после обеда. И деньги чтобы были с тобой.
— Но я же еще не оценил!
— Это меня не колышет, козлик. Не будешь же ты обманывать родственников своего друга.
«Кто же это мой друг? — вдруг смутился Леонид Саввич. — У меня кто-то умер?»
Пока он собирался с мыслями, Антонина завершила свой туалет. Налила себе полную рюмку, кавалеру на этот раз не предложила.
— Ты на работе будешь? — спросила она.
— В какое время?
— Я до обеда тебе позвоню, сговоримся.
— Разумеется, — сказал Леонид Саввич.
Краткое любовное безумие, поразившее их, умчалось далее с порывом ветра. Теперь чувства Леонида Саввича принадлежали альбому.
Какие чувства волновали Антонину, Леонид Саввич и не хотел догадываться. Это не значит, что страсть не оставила следа в его душе, но душа его была невелика размером, и в ней с трудом умещались три, а то и два сильных чувства. В конце концов, большинство людей устроены именно так. Естественно будет, если взбаламученные мужские эмоции вновь заявят о себе, как только наступит ясность с коллекцией.
— А сколько ты примерно думаешь дать? Навскидку?
— Боюсь сказать, — ответил Леонид Саввич. — Но не меньше пятисот долларов.
— Ты уверен?
«Надо было меньше сказать! Ошибся, ошибся…»
— Может быть, поменьше, триста…
— А она рассчитывала тысячи на две-три, так и сказала.
Это тоже опасно.
— Для того и хочу взять
домой, — сказал Леонид Саввич.— В холодке, за бутыльцом «Будвайзера»?
— В переносном смысле именно так.
— Ах ты мой умница! Ах ты мой хорошенький.
Она сжала ладонями его щеки, так что губы сложились бантиком, и быстро-быстро принялась облизывать его губы острым язычком.
— О-о-о-о, — замычал Леонид Саввич.
— До завтра! — Она отпустила его. — Звоню в двенадцать. Чтобы решение было принято, бабки на столе — и я твоя. Только, как понимаешь, я в финансовую сторону не вхожу. Я — бесплатное приложение!
Она отворила дверь в коридор.
Там стоял Алик.
Неужели он все слышал?
— И чтобы сегодня ты с Сонькой не спал. Любой предлог найди! Завтра ты мой — чтобы было чем и как.
Она засмеялась и пошла по коридору.
Алик задержался, запирая за ними дверь.
Леонид Саввич покраснел: он чувствовал себя прегадко, единственное утешение — чемодан с альбомом. Чемодан оттягивал руку, хотя ценности, заключенные в нем, были почти невесомыми.
Что делает относительно честный человек, которому надо за ночь совершить два бесчестных поступка: подготовить к покупке коллекцию марок так, чтобы она ему досталась как можно дешевле, и солгать жене, которой почти никогда не лгал.
Первая ложь защитила его от разоблачения второй.
— Я ездил за коллекцией. Вот она, смотри.
— С каких пор коллекции тебе выдают в американских кейсах?
Соня человек въедливый и не то чтобы умный, но хваткий.
— Здесь есть ценные экземпляры.
— Покупать будешь? — Это было сказано без всякого уважения к Леониду Саввичу, так как у того свободных денег не было. Если не считать полутора тысяч, собранных с помощью Сониной мамы на отпуск в Анталии.
— Может быть выгодная сделка.
Соня пошла на кухню ворчать, а ее муж, уже не спеша, с лупой, с каталогом, принялся рассматривать потенциальную добычу.
И Леваневский, и блок были настоящими, состояние на четыре с плюсом.
Проще всего подменить марки. Блок вставить обычный, он ничем, кроме нескольких строчек надписи текста, не отличается. А марка и того более схожа — буква побольше, буква поменьше — кто поймет! И даже если кто-то сделал любительские фотографии и потом, охваченный подозрениями, станет выяснять истину, можно от всего отречься. По крайней мере нет такой фотографии, на которой увидишь разницу между буквами.
Понятно, что мысли Леонида Саввича граничили с уголовщиной.
И он стал думать — то ли остаться честным и предложить две тысячи, чего от него ждут, то ли просто подменить марки, предложить цену ничтожную и отказаться от сделки вообще. Так или так?
Так или так?
А у Антонины серые выпуклые глаза, она открыла их в тот самый момент, и в них была несказанная боль наслаждения! И он увидел себя в этих глазах, увидел потрясение впервые в жизни полученной радостью, хоть и опозорился.