Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Следовательно, рассуждал Андрей, лежа на мягкой широкой койке умеренно комфортабельного лайнера «Рубен Симонов», приняв за правду версию, которая чуть не стала трагедией для Лидочки, мы имеем дело с экспериментом, поставленным самой природой. Тот же самый генетический уникум, взращенный на другой почве, в ином окружении и проживший жизнь в неблагоприятных для его роста условиях, сгинет, так и не проявив черт великого злодея, ограничившись убийствами и поджогами. А вдруг все еще впереди?
Где тогда истина? В расчетах ли генетиков, определяющих все наследственностью и отрицающих влияние окружающей среды, или все же в утверждениях лжемарксистов,
Андрей оказался как бы на краю раскопа. Вот он, пошел культурный слой! Конечно же — разумнее остановиться, и тогда не выпустишь наружу духов прошлого. Проклятие фараонов не настигнет тебя, гробокопатель! Но разве археолога остановишь такой угрозой, хоть и смертельной? Привычный, со стесанным лезвием, широкий нож уже дрожит, готовый хирургически врезаться в ссохшуюся глину, чтобы догрызться до сверкнувшей бусинки или обломка золотых ножен…
«Черта с два он теперь отступит! Не зря же я — младший хранитель времени на этой планете, и долг мой — оберегать будущее Земли от катаклизмов более жестоких, чем она сможет выдержать. И где гарантия того, что под давлением возродившегося гения революции вкупе с темными силами, готовыми использовать его, планета не опрокинется в бездну гибели и войн?»
Понять это можно, лишь находясь рядом с ними, добившись их доверия и став если не одним из них, то кем-то нужным им. А у Андрея было странное чувство, что он им не только любопытен, но и на самом деле нужен. Зачем?
В дверь постучали. Коротко и уверенно, так, чтобы ты не успел спрятать девицу, если таковая имеется, или съесть секретный документ.
И тут же вошел Алик.
На этот раз он был в тонком, обтягивающем покатые накачанные плечи свитере, и дверь он распахнул одной рукой, сам не занимая проема, а вжавшись в косяк и оставляя пространство двери свободным; если бы Андрей начал стрелять, то Алик был бы в относительной безопасности.
— Добрый вечер, — сказал он, широко усмехнувшись и обнаружив золотой клык, что было старомодно и провинциально. — Антонина Викторовна прислала меня напомнить, что вас ждут.
— Вы в армии служили или сами тренировались?
— Что имеется в виду? — спросил Алик.
Он был похож на молодого Муссолини, но вряд ли сам об этом подозревал.
— Ничего не имеется, — сказал Андрей. — Одеться позволите?
— Валяйте, — сказал Алик.
— Тогда закройте дверь, — сказал Андрей.
Алик без слов сделал шаг в каюту и закрыл за собой дверь.
— Послушайте, Алик, — сказал Андрей. — Я вас к себе не приглашал, а вы меня не арестовывали.
Алик был удивлен и чуть приоткрыл рот, чтобы лучше слышать и понимать.
Андрей понял, что Алик в недоумении. Пришлось пояснить:
— Подождите в коридоре, я не люблю переодеваться при посторонних. А еще лучше — идите к себе, я найду вашу каюту.
Алик не догадался, как себя вести дальше. Угрожать, пугнуть, отступить, промолчать — видно, не было инструкций.
Андрей сразу нажал сильнее.
— Я жду, — сказал он голосом лорда, отправляющего дворецкого чистить серебро.
Когда Алик ушел, Андрей понял, что одним недоброжелателем у него на свете больше. Но тем не менее он полагал, что был прав, потому что опаснее всего слуги сильных мира сего — они отождествляют себя с хозяевами, но, как правило, лишены воображения.
Когда
Андрей вошел в каюту № 512, встретили его радостно и громко, как запоздавшего родственника. Антонина крупными шагами ринулась к двери, схватила Андрея за плечи, как Тарас Бульба вернувшегося до хаты сынка, и встряхнула:— Добро пожаловать в нашу скромную компанию.
Бегишев сидел в одиночестве на низком диване, растекшись по нему студенистой тушей, которую не мог удержать воедино синий с белыми полосами спортивный тренировочный костюм. Он изобразил улыбку и гостеприимство, что далось ему нелегко — лицо Оскара Ахметовича не было приспособлено для теплых чувств. Он приподнял пухлую руку и щелкнул пальцами. Андрей увидел, что на руке вспыхнул синим камнем золотой перстень.
Алик стоял спиной у письменного стола и открывал бутылки. Он видел приход Андрея в отражении иллюминатора, так что поза была намеренной. Младенец Фрей был возбужден, щеки горели, будто нарумяненные. Виски и скулы были наверняка подкрашены. Любопытно будет спросить у Лидочки, красил ли Фрей волосы, пока жил у Сергея.
Фрей стоял справа от двери, у занавески, отделявшей гостиную от спального алькова, в компании незнакомого Андрею странного маленького человека со сплющенным с боков лицом, густо заросшим черной щетиной — только острый горбатый нос толщиной в закладку для книги выдавался из этих зарослей. Глазам человека также было тесно на лице, они круглились, а брови были поломаны опрокинутыми галочками. Когда Фрей подвел этого человечка, к которому благоволил, очевидно, потому, что тот уступал ему в росте сантиметров десять, Андрей понял, что незнакомец позволяет волосам столь густо закрывать лицо, чтобы не был виден скошенный подбородок — его место занимали волосяные джунгли.
— Профессор Маннергейм, — представил бородатого мужчинку Фрей. — Борис Анатольевич, экстрасенс, ведущий специалист по Шамбале и Тантре. Член Нью-Аркской академии трансцендентальных знаний.
— Член-корреспондент, — сердито поправил профессор Маннергейм Фрея. — Всего-навсего член-корреспондент.
— Но это немало, — искренне порадовался Андрей.
— Вы так думаете? — спросил профессор.
Андрей ощутил, что Фрей понял издевку, оценил ее и затаил знание о ней.
Произошла пауза — Фрей и профессор внимательно смотрели на Андрея, Антонина стояла рядом с ним, не снимая ладони с его плеча. Все ждали очередного действа. И Андрей догадался, чего они ждут.
— Вы приходитесь родственником генералу Маннергейму? — спросил он.
И ему показалось, что окружающие вздохнули с облегчением. Угадал.
— Мои предки — крестьяне, — сообщил Борис Анатольевич. — Одного из имений пресловутого барона.
— Он несет это как крест, — сказала Антонина.
— Ну уж не сейчас, не сейчас, — вдруг заявил тонким голосом Бегишев. — Сегодня я был бы счастлив иметь такую фамилию. Да на нее такие сделки бы клевали, офигеть.
— А я предпочел бы быть Ивановым, — храбро возразил Маннергейм.
— Никто не мешает — перемени фамилию, возьми псевдоним, я тебе за двести баксов эту процедуру в мэрии в два дня проверну.
— Простите, Оскар Ахметович. — Маннергейм демонстративно и обиженно развел руками. — У меня нет двухсот баксов! — Последнее слово он произнес с искренним презрением.
Бегишев хмыкнул и ответил после короткой паузы, словно не сразу сформулировал мысль:
— Заработай.
Пауза кончилась, потому что Антонина поняла, что пора брать руководство веселой пирушкой в свои руки.