Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Адамец вышел из гостиницы минут через десять.
Он волочил ноги в нечищеных ботинках.
— Лучше бы вы надели сандалии, — сказал я.
Он почему-то не ожидал русских слов, удивился и даже испугался.
— Вы кто? — спросил он.
— Немного ваш коллега, — сказал я, — немного ваш поклонник. Я принадлежу к славному племени фэнов. Хотя не профессионал.
— Ага. — Адамец потерял ко мне интерес.
Он пошел к речке. Я догнал его.
— А вы кого хотели увидеть? — спросил я.
— Издателя, — ответил Адамец. — В крайнем случае редактора журнала. Я не
— Скорее я — турист. Но люблю фантастику. Появилась возможность побывать в Словакии, заодно поглядеть на братьев по увлечению, я ею воспользовался.
— Вы в самом деле любите фантастику?
— А почему бы мне ее не любить?
Пока дул ветерок, я не ощущал запаха, но в узком переулке, который вел к псевдоготическому собору, мне в ноздри ударил запах его давно не мытого тела. Обязательно надо будет спросить, какого черта он не моется. Но не сейчас. Перед тем как я его убью. В конце концов, такой грязный человек не имеет права жить на свете и портить экологию. Кстати, вы не заметили, в какой момент название науки превратилось в синоним природы?
— Странно, — сказал Адамец. — Я никогда не читаю фантастику. Если кто-то пишет лучше меня, таких немного, но пока еще есть — например, Стругацкие или Филип Дик, — я расстраиваюсь от того, что они коптят небо. А к остальным испытываю презрение.
— А вам не приходило в голову избавиться от Стругацких?
— Как?
— Убить их. Нанять киллера и убить.
Только не подумайте, что я навязывался на работу к жертве. Мне было интересно, как тикает этот грязнуля.
— Вы псих какой-то, — искренне ответил Адамец. — Зачем убивать, они не Моцарты, а я не Сальери. У фантастов проще, чем у композиторов. Требования ниже.
Он расхохотался, показывая желтые зубы. Нет, он мне не нравился. Но убивать его мне не хотелось.
— Я не знаю, что вы написали, — сказал я.
— Для широкой публики я еще терра инкогнита. Но специалисты меня знают, — сказал Адамец. — Недаром пригласили. И знаете — за их счет. У меня бы и денег не нашлось на самолет. А они бесплатно пригласили.
Он искренне радовался.
— Это ваш первый успех? — спросил я.
— Вы что, мою фамилию не слышали?
— А как ваша фамилия?
— Учтите, — ответил Адамец, — в гостинице все звуки распространяются, как в банке с огурцами. Вы сегодня за завтраком спросили у Ливии, живу ли я в гостинице. Если бы я был подозрителен, то убежал бы от вас.
Я совершил непростительную ошибку. Попался как мальчишка.
— Простите, — я изобразил смущение, — мне сказали, что вы здесь будете.
Сейчас он спросит, почему я спрашивал… Но что-то его остановило.
Иначе мне бы пришлось принимать меры здесь, а это почти невозможно.
— Допускаю, — сказал он, — что вам попался весенний «Искатель», там моя повесть…
Он сделал паузу, давая мне возможность произнести название, но я, естественно, промолчал.
Когда пауза стала невыносимой, он с сожалением произнес:
—
«Второй рассвет».— Правильно, — согласился я.
Мы пошли дальше примиренные.
— Ее выдвигали на «Странника», но там своя мафия, — вздохнул Адамец. — Лучше бы не выдвигали.
— А у вас с собой этой повести нет?
Мы повернули направо, к собору, густая тень от каштанов прикрывала скамейки, на них сидели старички и дремали совсем по-московски.
— Вы что, читать ее будете?
— С удовольствием.
— Чепуха какая-то… у меня случайно с собой есть номер «Искателя». В самом деле случайно. Возьмете? Только до завтра.
— Мне хватит времени.
Если вы решили стать киллером, то предупреждаю — в нашем ремесле нет ничего вреднее, как знакомство с объектом. Из коровы, которую требуется зарезать, он превращается в человека. И в сердце киллера поселяется жалость. Впрочем, я не знаю, чтобы кто-нибудь из нас отказался от работы. Работа — это святое.
Мы перешли открытое раскаленное место, ветер уже стих, у разноцветных пастельных домиков торговали цветами.
— Вы знаете, что одна сторона бульвара называется Зимней улицей, а другая, вот эта, — Летней? — сказал я.
— Не может быть!
— Честное слово! — Я понял, что он еще совсем молод, ему, наверное, и тридцати нет.
Перед боковым входом в оперу, там, где золотыми буквами выложено «ресторация», висела матерчатая вывеска «Паркон-92», около нее в тени расположились фэны, которых мой спутник не выносил. Большей частью они были вполне похожи на людей, которые отличаются от прочих обывателей тем, что имеют определенную цель в жизни — ведь любовь к фантастике — это цель.
Адамеца встретили как знакомого. Некоторые заготовили журнал с его повестью. Оказывается, ее уже успели перевести на чешский и издать в Праге. А мой заказчик сейчас сидит за письменным столом и не знает, куда приткнуть такую же повесть, только что завершенную рукой мастера.
Никто не спросил, как меня зовут и каким образом я сюда проник. Так что даже не пришлось лгать. Я старался не приближаться к Адамецу, чтобы в памяти участников Паркона я никак с ним не был связан. Кроме меня, здесь оказались два или три украинца, больше компатриотов я не обнаружил и не искал.
В перерыве между скучными и непонятными, так как произносились по-чешски, речами о достижениях фантастики я взял высокий бокал пива «Жаждущий монах» и присел к столику, где в одиночестве томился Адамец.
— Как вы относитесь к Заказчику? — спросил я.
Имени его я не упоминаю, не знаю уж почему. Но раз не назвал его с самого начала, сохраню тайну.
— Он был мастером, — сказал Адамец. — Я на его штуках учился. Мне даже кажется порой, что мы с ним похожи. И в то же время я его не люблю. Знаете, у меня бывает ощущение, что он мне мешает. Я хочу что-то сделать, а он кричит из-за угла: стой, это мое! Какого черта он лезет со своими вышедшими из моды идеями? Впрочем, я, наверное, ему завидую. Перед ним все двери открыты, в любом издательстве, а я куда ни приду — у нас нет свободных мест, люкс занят Булгаковым, а номер с одинарной кроватью — вашим другом.