Весь Клайв Баркер в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Что он такое, Кэрис? Что делает его таким уверенным в своей ненаказуемости?
Она уставилась на пылкое лицо Преподобного Блисса. «Крещение в Святом Духе!» — обещал он счастливо.
— Что это значит «что он такое»? — сказала она.
— Во всех смыслах.
Она не ответила. Он прошел к раковине и вымыл лицо и шею холодной водой. Пока Европеец о них заботится, они как овцы в загоне. Не только в этой комнате, в любой. Где бы они ни спрятались, он со временем найдет их убежище и придет. Может, даже случится маленькое сражение — овцы ведь сопротивляются грядущему забою, не так ли?
Он отвернулся от раковины, вода капала со скул, и поглядел на Кэрис. Она уставилась на пол, царапая себя.
— Иди к нему, — сказал он без предупреждения.
Он рассмотрел добрую полудюжину способов начать этот разговор, пока ехал сюда, но зачем пытаться подсластить пилюлю?
Она подняла глаза на него, они были пусты.
— Почему ты это сказал?
— Иди к нему, Кэрис. Иди в него, так же, как и он в тебя. Переверни это.
Она почти смеялась — в ответ на такую бессмыслицу ему был брошен один презрительный взгляд.
— В него? — спросила она.
— Да.
— Ты сошел с ума!
— Мы не можем бороться с тем, чего мы не знаем. А мы не можем узнать, пока не поглядим. Ты можешь сделать это, ты можешь сделать это для нас обоих, — он двинулся через всю комнату к ней, но она снова склонила голову. — Выясни, что он такое. Найди слабость, намек на слабость, что-нибудь, что поможет нам выжить.
— Нет!
— Потому что, если ты этого не сделаешь, что бы мы ни пытались предпринять, куда бы мы ни ушли, он придет сам или пришлет кто-нибудь из своих прислужников и перережет мое горло, так же, как Флинну. А ты? Бог знает, я думаю ты захочешь умереть так же, как я.
Это было грубо, и он чувствовал, как пачкается, произнося это, но знал также, что ее сопротивление велико. Если такая подначка не сработает, у него есть героин. Он сел на корточки перед ней, глядя в лицо.
— Подумай об этом, Кэрис. Подумай об этой возможности.
Ее лицо посуровело.
— Ты видел его комнату, — сказала она. — Это будет то же самое, что закрыться в сумасшедшем доме.
— Он, может быть, и не узнает, — сказал он. — Он не будет готов.
— Я не собираюсь это обсуждать. Дай мне порошок, Марти.
Он встал, лицо было вялым. «Не озлобляй меня», — подумал он.
— Ты хочешь, чтобы я вколол тебе и затем сидел и ждал, так?
— Да, — сказала она слабо. Затем сильнее: — Да.
— Ты думаешь, ты этого достойна?
Она не ответила. На лице ничего нельзя было прочитать.
— Если ты так думаешь, то зачем сожгла себя?
— Я не хотела уходить. Не… увидев тебя еще раз. Быть с тобой, — она дрожала. — Мы не можем победить в этом.
— А если не можем, то нам нечего терять?
— Я устала, — сказала она, качая головой. — Дай мне. Может быть, завтра, когда я почувствую себя лучше, — она поглядела на него снизу вверх, глаза светились в окружении синяков на веках. — Дай мне мой порошок!
— И тогда ты сможешь забыть все это, а?
— Марти, не надо. Это испортит… — она прервалась.
— Что испортит? Наши последние несколько часов вместе?
— Мне нужен наркотик, Марти.
— Это очень удобно. И наплевать, что случится со мной.
Он неожиданно почувствовал,
что это неоспоримая правда: ей действительно нет дела до того, как он страдает, и никогда не было дела. Он вломился в ее жизнь, и теперь, принеся ей наркотик, он может спокойно из нее исчезнуть и оставить ее грезам. Ему хотелось ударить ее. Он отвернулся, прежде чем сделать это.Из-за его спины, она сказала: — Мы можем принять наркотик вдвоем: и ты, Марти, почему нет? Тогда мы будем вместе.
Он долго молчал, прежде чем произнес:
— Никакого героина.
— Марти?
— Никакого героина, пока ты не пойдешь к нему.
Кэрис потребовалось несколько секунд, чтобы осознать эту дурную весть. Не говорила ли она, еще давно, что он разочаровал ее, потому что она ожидала грубости? Она слишком рано это сказала.
— Он узнает, — прошептала она. — Он узнает в тот же миг, как я окажусь рядом.
— Подходи тихо. Ты можешь, ты знаешь, что можешь это. Ты умная. Ты достаточно часто заползала в мою голову.
— Я не могу, — запротестовала она. Неужели он не понимает, о чем ее просит?
Его лицо скривилось, он вздохнул и пошел к своему пиджаку, который был там, куда он его бросил, — на полу. Поискал в карманах и нашел героин. Это был жалкий маленький пакетик, и насколько он знал Флинна, стоил меньше ста фунтов. Но это ее дело, а не его. Она уставилась, замерев, на пакет.
— Это все твое, — сказал он и бросил его ей. Пакет приземлился на кровать рядом. — На здоровье.
Она все еще смотрела, теперь на его пустую руку. Он помешал ей, подняв свою грязную рубашку и отбросив ее снова.
— Что это с тобой?
— Я видела тебя в разгар всего этого бреда. Я слышала, как ты его произносил. И я не хочу запомнить тебя таким.
— Это было необходимо.
Она ненавидела его, глядела на него, стоящего в лучах позднего солнца с голым брюхом и голой грудью, и ненавидела каждую его клетку. Черная весть, которую она поняла. Это было жестоко, но действенно. Это дезертирство было худшим, что случалось между ними.
— Даже если я решу сделать так, как ты говоришь… — начала она; мысль, казалось, избегала ее, — я ничего не выясню.
Он пожал плечами.
— Слушай, порошок твой, — сказал он. — Ты получила, что хотела.
— А как насчет тебя? Что ты хочешь?
— Я хочу жить. И думаю, что это наш единственный шанс.
Даже тогда это был хрупкий шанс, тончайшая трещинка в стене, через которую они могли, если удача им улыбнется, проскользнуть.
Она взвесила все, не зная, почему она даже рассматривает эту идею. В какой-нибудь другой день она могла бы сказать: «Ради нашей любви». Наконец, она произнесла:
— Ты победил.
Он сидел и смотрел, как она готовится к предстоящему путешествию. Сначала она вымылась. Не только лицо, но и все тело, стоя на расстеленном полотенце у маленькой раковины в углу комнаты, а газовая колонка рычала, пока нагретая вода выплевывалась в кувшин. Глядя на нее, он ощутил эрекцию и устыдился того, что может думать о сексе, когда столь многое было поставлено на карту. Но это все глупое пуританство; он должен чувствовать все, что чувствует. Так она его научила.