Весь Клайв Баркер в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Мне стыдно.
— Ничего тебе не стыдно. Тебе никогда в жизни ни за что не было стыдно.
— Я себя хреново чувствовал. Ни с кем не говорил.
Молчание.
— Мир?
Снова молчание.
— Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Мир?
— Я слышала и в первый раз. Ты эгоист, настоящий первостатейный эгоистичный сукин сын, ты это знаешь?
— Коппельман сказал, что ты считаешь меня гением.
— Я никогда не говорила «гений». Может быть, я использовала слово «талант», но думала, что ты сдохнешь, а потому была щедрой.
—
— Нет, на такую щедрость я не способна.
— Господи, до чего с тобой трудно.
— Ну хорошо, я плакала. Немного. Но я больше не повторю этой ошибки, даже если ты скормишь себя к хренам собачьим целой стае белых медведей.
— Ты мне напомнила. Что случилось с Гутри?
— На кладбище. В «Таймс» даже некролог был — хочешь верь, хочешь не верь.
— Некролог Гутри?
— Он был известный человек. Ну… так когда ты встанешь на ноги?
— Коппельман пока не говорит ничего определенного. Может, несколько недель.
— Но ты приедешь в Сан-Франциско?
— Еще не решил.
— Здесь есть люди, которым ты небезразличен. Тот же Патрик. Он все время спрашивает о тебе. Потом я. И Глен…
— Ты вернулась к Глену?
— Не меняй тему. Но я действительно вернулась к Глену. Я открою твой дом, все приготовлю, чтобы у тебя было настоящее возвращение домой.
— Такие возвращения — для людей, у которых есть дом, — сказал Уилл.
Ему никогда не нравился дом на Санчес-стрит. Строго говоря, дома ему вообще не нравились.
— Ну, тогда сделай вид, — сказала Адрианна. — Дай себе время прийти в себя.
— Я подумаю об этом. Кстати, как дела у Патрика?
— Я встретила его на прошлой неделе. За то время, что мы не виделись, он накопил немного жирку.
— Ты не позвонишь ему от моего имени?
— Нет.
— Адрианна…
— Звони сам. Ему это понравится. Очень. Ты даже сможешь загладить свою вину передо мной — позвонить Патрику и сказать, что с тобой все в порядке.
— Ну у тебя и логика.
— Это не логика. Так я воспитываю в тебе чувство вины. Научилась у матери. У тебя есть телефон Патрика?
— Вероятно.
— Нет, отговорки не принимаются. Запиши. Ручка есть?
Он нащупал авторучку на прикроватном столике. Она продиктовала номер, и Уилл покорно его записал.
— Я буду разговаривать с ним завтра, Уилл, и если ты ему не позвонишь — жди неприятностей.
— Я позвоню ему. Позвоню. Господи Иисусе!
— Рафаэль его бросил, так что не упоминай этого козла.
— Я думал, он тебе нравится.
— Ну, он умеет обаять, — сказала Адрианна, — но в глубине души любит развлекаться и ничего больше.
— Он молодой. Ему можно.
— Тогда как мы…
— …старые, мудрые и надутые.
Адрианна хохотнула.
— Мне тебя не хватало, — сказала она.
— Ну, это объяснимо.
— У Патрика, кстати, теперь есть гуру — Бетлинн Рейхле. Она учит его медитировать. В этом есть что-то ностальгическое. Теперь, когда я встречаюсь с Патом, мы садимся, скрестив ноги, на полу, курим косячки
и подаем друг другу знаки мира.— Что бы Патрик ни говорил, он никогда не был хиппи. Лето любви не добралось до Миннеаполиса.
— Он что — из Миннеаполиса?
— Откуда-то оттуда. Его папаша великий фермер-свиновод.
— Что? — спросила Адрианна в напускном гневе. — Он сказал, что его отец — пейзажист…
— И умер от опухоли мозга? Ну, это он всем говорит. Его папашка жив-здоров, обитает где-то в центре Миннесоты по колено в свином дерьме. И, могу добавить, зарабатывает кучу денег на беконе.
— Пат — гнусный врунишка. Ну подожди, я ему скажу.
Уилл усмехнулся.
— Только не жди, что заставишь его краснеть, — сказал он. — Этого с ним не случается. Как дела у тебя с Гленом?
— Да так, живем потихоньку, — сказала она без особою энтузиазма. — Лучше, чем у большинства. Ну, нет вдохновения — не велика беда. Я всегда хотела великой любви. Взаимной, конечно. Теперь, думаю, уже поздновато. — Она вздохнула. — Господи, услышь меня!
— Тебе нужен хороший коктейль — только и всего.
— Тебе уже разрешили пить?
— Спрошу у Берни. Не знаю. Кстати, он не пытался тебя соблазнить?
— Кто? Коппельман? Нет. А с чего ты взял?
— Мне кажется, он в тебя влюбился. Послушать, как он о тебе говорит…
— Так какого черта он мне ничего не сказал?
— Может, ты его напугала?
— Это я-то? Нет. Я же как котенок, ты прекрасно знаешь. Хотя это не значит, что я бы дала согласие, если б он предложил. Я хочу сказать, у меня есть определенная планка. Пусть и низкая, но есть, и я горжусь этим.
— Ты никогда не думала стать комиком? — не без удивления спросил Уилл. — Возможно, сделала бы неплохую карьеру.
— Это означает, что ты говорил серьезно там, в Бальтазаре? О том, что собираешься бросить все это?
— Думаю, все как раз наоборот, — сказал Уилл. — Это фотография от меня отвернулась, Ади. Мы повидали достаточно кладбищ — на одну жизнь хватит с избытком.
— И что теперь?
— Закончу книгу. Отдам в печать. И буду ждать. Ты же знаешь, как я люблю ждать. Наблюдать.
— Ждать чего, Уилл?
— Не знаю. Чего-нибудь необыкновенного.
Глава 2
На следующий день, вдохновленный разговором с Адрианной, он занялся физиотерапией с таким энтузиазмом, к какому его тело не было готово, а потому почувствовал себя хуже, чем в любой из дней после выхода из комы. Коппельман прописал ему болеутоляющее, и оно оказалось достаточно мощным, вызвав приятное головокружение. В этом состоянии он и сделал обещанный звонок Патрику. Трубку взял не Патрик, а Джек Фишер, чернокожий парень, который последние пять лет то появлялся в кружке Патрика, то исчезал. Если память не изменяла Уиллу, прежде Джек был танцором. Гибкий, длинноногий и невыносимо сообразительный. Голос его звучал устало, но доброжелательно.