Весь Клайв Баркер в одном томе. Компиляция

Когда заключенные вышли из камер, чтобы поужинать, Клив посмотрел вокруг в поисках Девлина, нашел его и попросил уделить время для короткого разговора, что и было даровано. После ужина Клив предстал перед надзирателем.

— Вы просили меня присматривать за Билли Тейтом, сэр.

— А что такое?

Клив мучительно обдумывал, что сказать Девлину, чтобы добиться немедленного перевода. Ничего на ум не приходило. Он запнулся, надеясь на вдохновение, слова, как назло, не подыскивались.

— Я… я… хотел подать прошение о переводе в другую камеру.

— Причина?

— Мальчик неуравновешен, — ответил Клив. — Боюсь, он собирается причинить мне неудобства. Впасть в очередной припадок…

— Ты можешь его уложить на лопатки одной рукой, он отощал — одни кости остались.

В этот момент, если бы он разговаривал с Мейфлауэром, Клив, возможно, обратился бы к тому напрямую. С Девлиным подобная тактика была изначально обречена.

— Не знаю, почему ты жалуешься. Он был почти золотой, — сказал Девлин, иронически передразнивая тон любящего отца. — Спокойный, всегда вежливый. Не представляет опасности ни для тебя, ни для других.

— Вы не знаете его…

— Что ты пытаешься втолковать?

— Посадите меня в Исправительную камеру 43, сэр. Куда угодно, все равно. Просто уберите меня от него. Пожалуйста.

Девлин не отвечал, но озадаченный смотрел во все глаза на Клива. Наконец произнес:

— Ты боишься его.

— Да.

— Что же не так? Ты сидел в одной камере с крутыми мужиками, и ни волоска с твоей головы не упало.

— Он не такой, — ответил Клив. Он мало что мог сказать, кроме: — Он сумасшедший. Говорю вам, он сумасшедший.

— Весь мир сошел с ума, Смит, кроме тебя и меня. Разве ты не слышал? — рассмеялся Девлин. — Возвращайся в свою камеру и прекрати нытье. Ты не хотел каравана призраков? А теперь?

* * *

Когда Клив вернулся в камеру, Билли писал письмо. Сидя на койке, углубившись в свое занятие, он выглядел чрезвычайно уязвимым. То, что сказал Девлин, подтверждалось: мальчик иссох до костей. Трудно было поверить, глядя на тростник его позвоночника, выпирающий сквозь футболку, что эта болезненная фигурка смогла бы пережить муки перевоплощения. А теперь, кто знает? Может быть, мучительные перевоплощения со временем разорвут его на части. Но не слишком скоро.

— Билли…

Мальчик не сводил глаз с письма.

— …то, что я говорил о городе…

Он перестал писать.

— …может быть, я все это вообразил. Просто приснилось…

Билли опять принялся за письмо.

— …я сказал тебе, потому что тебя боялся. Вот и все. Я хочу, чтобы мы были друзьями…

Билли поднял глаза.

— Это не в моих силах, — сказал он очень просто. — Теперь. Это ушло к Деду. Он может быть милосердным, а может и не быть.

— Зачем ты сказал ему?

— Он знает, что во мне. Он и я… мы как одно. Вот откуда я знаю, что он не обманывает меня.

Скоро наступит ночь, свет выключат во всем блоке, придут тени.

— Значит, мне остается только ждать? — спросил Клив.

Билли кивнул.

— Я позову его, тогда посмотрим.

Позовет, промелькнуло в голове Клива. Нуждается ли старик в вызове со своего места успокоения? Было ли это тем, что он видел: Билли стоял в середине камеры с закрытыми глазами, с лицом, обращенным к окну? Если так, вдруг мальчику можно помешать вызвать мертвеца?

Пока вечер сгущался, Клив лежал на своей койке, обдумывая возможности. Лучше ли ждать и видеть, какой приговор вынесет Тейт, или лучше попытаться перехватить контроль над ситуацией, помешать прибытию старика? Если это сделать, возврата назад не будет, не будет места оправданиям и мольбам, агрессия несомненно породит агрессию. Если не удастся помешать мальчику вызвать Тейта, это будет конец.

Свет погасили. В камерах на всех пяти этажах блока в люди поворачивались лицом к подушке. Некоторые, вероятно, лежали без сна, планируя свою карьеру, когда незначительный перерыв в их профессиональной жизни наконец минует, другие сжимали в объятиях невидимых любовниц. Клив прислушивался к звукам в камере, к гремящему передвижению воды по трубам, к неглубокому дыханию на нижней койке. Иногда казалось, будто он живет второй жизненный срок на этой засаленной подушке, оставленный в темноте, без выхода.

Дыхание снизу стало вскоре неразличимым, не было и шорохов. Может, Билли ждал, пока Клив уснет, и тогда уже собирался что-то предпринять. Если так, мальчик ждет попусту. Клив не сомкнет глаз и не даст зарезать себя во сне. Он не свинья, чтобы быть безжалостно вздетым на нож.

Двигаясь так осторожно, как только мог, чтобы не возбудить подозрений, Клив расстегнул ремень и вытащил его из штанов. Он мог бы смастерить нечто более подходящее, разорвав наволочку и простыню, но боялся привлечь внимание Билли. Теперь он ждал с ремнем в руке, делая вид, будто спит.

Сегодня ночью он был благодарен, что шум в блоке причиняет беспокойство, не дает задремать, потому что прошло полных два часа, прежде чем Билли поднялся с койки, два часа, за которые, несмотря на страх перед тем, что может случиться, если он заснет, веки Клива несколько раз отказывались подчиниться. По этажам нынешней ночью плыла печаль, смерть Лауэлла и Нейлера заставила даже самых огрубевших заключенных нервничать. Крики и переговоры тех, кто не спал, наполняли ночные часы. Несмотря на усталость, сон не одолел его.

Когда Билли наконец встал с нижней койки, было глубоко за полночь, и этаж почти совсем угомонился. Клив слышал дыхание мальчика, оно не было ровным, появились перерывы. Он смотрел между сощуренных век, как Билли пересекает камеру, направляясь к знакомому месту против окна. Несомненно, он собирался позвать старика.

Когда Билли закрыл глаза, Клив сел, отбросил одеяло и соскользнул с койки. Мальчик ответил не сразу. До того, как он вполне понял, что произошло, Клив пересек камеру и прижал его спиной к стене, зажав ладонью рот Билли.

— Нет, не выйдет, — прошипел он, — я не собираюсь последовать за Лауэллом.

Билли боролся, но Клив был физически намного сильнее.

— У него нет намерения появляться сегодня ночью, — сказал Клив, уставившись в широко раскрытые глаза мальчика, — потому что у тебя нет намерения звать его.

Билли стал сопротивляться еще яростнее, чтобы освободиться, он крепко укусил нападающего за ладонь. Клив инстинктивно убрал руку, и мальчик в два прыжка оказался у окна. В горле его возникла странная полу песня, на лице выступили неожиданные и необъяснимые слезы. Клив оттащил его прочь.