Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
У одного из танцующих на шляпе было страусовое перо, и Элизе вспомнился Джек. Когда они ехали через Германию, при ней были только её перья, его сабля и их общая смекалка, и все-таки она чувствовала себя куда безопаснее, чем теперь. Что надо, чтобы вновь почувствовать себя в безопасности?
— Хорошо иметь друзей в тёплых краях, — рассеянно отвечала она, — однако я там никому не нужна. Вам прекрасно известно, что я не знатного и даже не благородного происхождения. Для голландцев я чересчур диковинна, для французов — слишком заурядна.
— Королевская фаворитка родилась в тюрьме, а теперь она маркиза, — напомнил д'Аво. — Как видите, важны только ум и красота.
— Увы, ум подводит, а красота вянет. Я не
— И где же на земле сыщется подобное чудо?
— Деньги, — отвечала Элиза. — Здесь я могу сделать деньги.
— Деньги, о которых вы говорите, не более чем химера, порождённая воображением нескольких тысяч евреев и голодранцев, орущих друг на друга посреди площади Дам.
— И все же мало-помалу я смогу обратить их в золото.
— Неужели это все, к чему вы стремитесь? Не забывайте, мадемуазель, золото имеет цену лишь постольку, поскольку некоторые люди говорят, что оно ею обладает. Позвольте рассказать вам кое-что из современной истории: мой король отправился в место под названия Оранж… слышали про такое?
— Княжество на юге Франции, неподалёку от Авиньона, — земли Вильгельма, насколько я понимаю.
— Мой король отправился в Оранж — вотчину принца Вильгельма — три года назад. Каким бы воителем ни воображал себя Вильгельм, король вошёл в его земли без боя. Он поднялся на городскую стену, отколупнул крошечный кусок отвалившейся кладки — не больше вашего мизинца, мадемуазель, — и бросил на землю. Потом ушёл. Через несколько дней полки короля сровняли стены и укрепления Оранжа с землёй, и Франция проглотила княжество так же легко, как господин Слёйс — дольку спелого апельсина.
— Зачем вы рассказали эту историю, если не из желания объяснить, откуда в Амстердаме столько беженцев из Оранжа и за что Вильгельм так ненавидит вашего короля?
— Завтра король может взять кусок гауды и бросить его псам.
— Вы хотите сказать, Амстердам падёт, а мое золото станет добычей пьяной солдатни?
— Ваше золото — и вы, мадемуазель.
— Я понимаю это куда лучше, нежели вы думаете, мсье, но не понимаю другого: зачем вы притворяетесь, будто вам интересна моя судьба. В Гааге вы увидели во мне смазливую девчонку, которая умеет кататься на коньках и потому способна привлечь внимание Монмута, причинить Марии боль и внести раздор в семейство Вильгельма. Тогда всё вышло по-вашему. Однако чем я могу быть полезна вам теперь?
— Живите интересной и прекрасной жизнью… и время от времени беседуйте со мной.
Элиза рассмеялась — громко, от души, вызвав неодобрительные взгляды женщин, которые никогда не смеялись так или не смеялись вообще.
— Вы хотите, чтобы я стала вашей шпионкой?
— Нет, мадемуазель. Я хочу, чтобы вы были моим другом, — просто и почти грустно проговорил д'Аво.
Элиза растерялась. В этот миг д'Аво ловко развернулся на каблуках и схватил её под локоть. Элизе ничего не оставалось, кроме как пойти с ним, и постепенно стало ясно, что они направляются к Этьенну д'Аркашону. А тем временем в самом дымном и тёмном углу комнаты все смеялся и смеялся господин Слёйс.
Париж
весна 1685
С тобой, как вижу, уже что-то приключилось. На твоей одежде грязь топи Уныния. Но топь — только начало скорбей, которые ожидают идущих этим путём. Послушайся меня, ведь я намного старше тебя.
Джек сидел по шею в навозе от белых, красноглазых коней герцога д'Аркашона, стараясь не корчиться от того, что целые легионы жирных личинок объедают мёртвую
кожу и мясо по краям раны. Рана чесалась, но не болела, только пульсировала. Джек не знал, сколько дней здесь пробыл; слушая колокола и глядя, как пятна солнечного света пробираются по конюшне, он догадывался, что сейчас около пяти часов дня. Послышались приближающиеся шаги, затем скрежет ключа в замке. Если бы его удерживал в конюшне один этот замок, Джек давно сбежал бы, однако он был прикован за ошейник к колонне белого камня, и цепь длиной в несколько ярдов позволяла ему самое большее зарыться в тёплый навоз.101
Перевод издательства «Свет с востока».
Засов отворился, и в клин света вступил Джон Черчилль. По сравнению с Джеком он был не то что не в дерьме — как раз наоборот! На нём был украшенный самоцветами тюрбан из блестящей парчи, что-то вроде халата, тоже очень богатое, и старые стоптанные сапоги; кроме того, он был вооружён до зубов — ятаганом, пистолетами и гранатами.
Черчилль с порога произнёс:
— Заткнись, Джек, я иду на бал-маскарад.
— Где Турок?
— Я поставил его в стойло. — Черчилль указал глазами на соседнюю конюшню. У герцога было много конюшен; эта, самая маленькая и неказистая, служила только для перековки лошадей.
— Значит, бал, на который вы собрались, будет здесь.
— Да, в особняке д'Аркашона.
— И кем вы будете? Турком? Или берберийским корсаром?
— Я похож на турка? — с надеждой спросил Черчилль. — Насколько я понимаю, ты лично их видел.
— Нет. Лучше назовитесь корсаром.
— По крайней мере этих я видел лично.
— Ну, если бы вы не путались с любовницей короля, он бы не отправил вас в Африку.
— Да, было такое дело. В смысле, он отправил меня в Африку, но я вернулся.
— И теперь он в могиле, а у вас с Аркашоном будет тема для разговора.
— О чём ты? — мрачно спросил Черчилль.
— Вы оба хорошо знаете берберийских корсаров.
Черчилль опешил — мелкое удовольствие и незначительная победа для Джека.
— Ты хорошо осведомлен. Хотел бы я знать, всему свету известно, что герцог Аркашон имеет дело с Берберией, или это ты такой особенный?
— А что, похоже?
— Говорят, что Эммердёр — король бродяг.
— Тогда почему герцог не поселил меня в лучших своих покоях?
— Потому что я немало постарался, чтобы твоя личность осталась неизвестной.
— А я-то гадал, почему до сих пор жив.
— Если бы они узнали, кто ты, тебя бы несколько дней кряду рвали железными клещами на площади Дофина.
— Отличное место — вид оттуда красивый.
— Это всё, что ты хочешь сказать в благодарность?
Молчание. По всему особняку со скрипом открывались двери, словно мобилизуясь для бала. Джек слышал, как бочонки катят через двор, и (поскольку к дерьму уже принюхался) ловил аромат жаркого на вертелах и пирожных, вынимаемых из печей.
— Мог бы по крайней мере ответить на мой вопрос, — сказал Черчилль. — Все ли знают, что герцог тесно связан с Берберией?
— Здесь не помешала бы встречная любезность.
— Я не могу тебя выпустить.
— Я вообще-то думал о трубочке.
— Забавно; я тоже. — Черчилль подошёл к двери конюшни и, знаком подозвав мальчика, потребовал des pipes en teire, du tabac blonde и du feu [102] .
— Так король Луй тоже будет на маскараде у герцога?
102
Глиняные трубки, светлый табак и огонь (фр.).