Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

— Вряд ли меня везут туда, просто чтобы предать анафему, так что, наверное, меня ждёт прежняя жизнь. — Я обвёл взглядом их лица, озарённые пламенем костра. — Но я уже не буду прежним.

— Ещё бы, — сказал Юл. — После таких головных травм.

Ганелиал Крейд сообщил:

— Я остаюсь с ними.

Мы не сразу поняли, что он имеет в виду орифенян.

— Я поговорил с Ландашером, — сказал Гнель, забавляясь нашей реакцией. — Он пообещал назначить мне испытательный срок и, если я не буду очень назойливым, возможно, позволит остаться.

Юл встал, обошёл круг, обнял двоюродного брата со спины и хлопнул по плечу. Мы подняли за здоровье Гнеля полипластовые стаканчики со сладкой водой.

Все повернулись к Самманну, который развёл руками и объявил:

— Всё случившееся заметно повысило мой рейтинг.

Он замолчал и с довольным видом выслушал наши шутливые упрёки.

— Я лечу на конвокс вместе с фраа Эразмасом, но, вероятно, в другом отсеке.

Это меня так проняло, что я встал и обнял его, пока ещё можно.

Наконец общее внимание переключилось на Юла и Корд, которые сидели в обнимку.

— Мы теперь ведущие арбские эксперты в технологии Геометров, — начал Юл. — Будем предлагать свои услуги в таком качестве.

— Кроме шуток, — подхватила Корд. — Очень многие хотят задать нам вопросы. А поскольку спускаемый аппарат погиб, то, что мы видели, — очень важно. Может, мы тоже окажемся в Тредегаре.

— Юлов фургон тоже погиб, — заметил я. Мне смутно помнился его обгорелый остов, несущийся в потоке огня мимо фраа Ороло.

Юл молча смотрел на море.

Корд напомнила:

— Мой кузовиль в Норслове. Когда всё немного уляжется, мы его заберём. А потом думаем поехать в горы на медовый месяц.

Наступила тишина. Корд длила паузу, сколько могла, потом спросила:

— Я не говорила, что мы обручились?

Накануне вечером Юл с заговорщицким видом подошёл ко мне и достал из кармана что-то блестящее: металлическое кольцо из парашюта Геометров, которое он раскалил на костре, раздуваемом самодельными мехами, и подогнал (как надеялся) под безымянный палец Корд.

— Я хочу предложить Корд… ну… ты понимаешь… Не сейчас, а позже, когда всё устаканится.

Я понял, что Юл спрашивает у меня, как у брата, разрешения, поэтому обнял его и сказал: «Знаю, ты о ней позаботишься». Юл стиснул меня так, что чуть не сломал хребет, — я уже думал, придётся звать долистов, чтобы разжать его хватку.

Немного успокоившись, он заставил меня посмотреть кольцо.

— Конечно, не золото, — признал он, — но… оно ведь с другой планеты и всё такое… так что вроде бы редкая штучка, да?

— Да, — заверил я. — Редчайшая.

Мы оба невольно покосились на мою сестру.

Видимо, накануне он сделал ей предложение, и она согласилась. Некоторое время все как сумасшедшие вопили и обнимались. Вскоре вокруг собралась толпа орифенян, привлечённых слухами, что церемония состоится прямо сейчас. За ними подтянулись солдаты, а затем и представители конвокса, хотевшие знать, что происходит. У нас возникла безумная мысль сыграть свадьбу прямо на пляже, но через несколько минут все остыли, и дело ограничилось праздником по случаю помолвки. Орифенские сууры нарвали в придорожной канаве охапки полевых цветов и сплели венки. Солдаты, проникшись общим духом, извлекли ниоткуда выпивку и принялись грубыми голосами поздравлять Юла и Корд. Вертолётный механик подарил ей свою любимую фигурную отвёртку.

Через час я уже летел на самолёте в Тредегар.

Арсибальт немного успокоился. Я услышал его тихий, прерывистый вдох.

— Как я понимаю, он принял свою участь хладнокровно?

— Да.

— Ты знаешь, что означает символ, который он начертил на земле? Аналемма?

Меня поразила неожиданная мысль.

— Постой! А ты откуда про неё знаешь? Вам что, разрешают спили смотреть?

Арсибальт обрадовался случаю меня просветить. Даже повеселел сразу.

— Я забыл, ты ведь ничего не знаешь про конвокс. Если всем хотят что-нибудь сообщить — например, когда Джезри вернулся из космоса, — нас собирают в унарском нефе, это единственное место, куда все помещаются. Правила смягчены — нам показывают спили. У нас был пленарий на весь день — страшно выматывающий — сразу после Посещения Орифены.

— Вы так это называете?

Арсибальт кивнул. Через полипласт лицо было толком не разглядеть, но у меня возникло нехорошее чувство, что он снова начал отпускать бороду.

— Ясно, — сказал я. — Так вот, мы провели вместе несколько дней до того… до того, что вам показали. Разумеется, я видел орифенскую аналемму, древнюю, на полу храма.

— Вот, наверное, было зрелище… Повезло тебе!

— Ещё бы! Тем более что теперь её уже никто не увидит. Что до аналеммы, которую начертил Ороло, боюсь, он не говорил мне ничего такого, что бы…

— В чём дело? — спросил Арсибальт, потому что я осёкся на полуслове.

— Я только что вспомнил одну вещь. Слова Ороло. Последнее, что он мне сказал до того, как аппарат включил двигатели. «Они расшифровали мою аналемму!»

— Они, надо понимать, Геометры?

— Ага. Тогда я не успел спросить, что это значит…

— А потом было уже поздно, — закончил Арсибальт.

Мы ещё настолько не свыклись с утратой, что замолкали всякий раз, когда разговор касался смерти Ороло. Однако мы продолжали думать.

— Фототипия в его келье. На Блаевом холме, — сказал я. — Там была аналемма. Древняя.

— Да, — сказал Арсибальт. — Я её помню.

— Такое ощущение, что она была для него подобием религиозного символа. Как треугольник для некоторых скиний.

— Тем не менее это не объясняет его слова о Геометрах, — заметил Арсибальт.

Мы довольно долго размышляли, но так ни до чего и не додумались.

— На том пленарии, — сказал я, — после возвращения Джезри, ты видел, что произошло с небесным эмиссаром?

— А ты?

Мы помолчали, провоцируя друг друга на неуместную шутку, но время для этого, видимо, ещё не пришло.

— Как остальные?

Арсибальт вздохнул.

— Я их почти не вижу. Нас приписали к разным лабораториумам. На переклинии, разумеется, дурдом. И мы выбрали разные лукубы.

Я мог только гадать, что означают эти слова.

— Ты можешь хотя бы рассказать, как у них дела?

— Тебе надо понять: для Джезри и Алы всё было по-другому, — начал он.

— В каком смысле?