Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

Тут Саския прервала его раздумья: прошла мимо него, слегка задев в тесноте купе, и сама закрыла дверь. А потом заперла.

— Нет покоя от людей, желающих посмотреть на королеву, — объяснила она. — Видно, нечасто здесь появляются царственные особы!

— А сколько здесь еще этих, как вы говорите, царственных особ?

— Нисколько. Я одна. Но понимаю, почему вы решили, что нас много.

Здесь, в Техасе, со своим беглым английским она походила на обычную американку, состоятельную городскую даму. Таких легко встретить в каком-нибудь фешенебельном торговом центре, где они с подругами завтракают после занятий пилатесом. Однако, в отличие от многих таких дам, она не задается. Он помнил, как она резала сельдерей.

— «Царственная особа» — это король, королева или кто-то из их ближайших родственников. Таких людей, кроме меня, здесь нет.

— А эта Корнелия?

— Она из очень древнего и знатного рода. Намного древнее моей семьи. Но она из Венеции. А в Венеции никогда не было королей. Ею правили несколько аристократических домов, выбиравших себе лидера.

— Похоже, она готова любому глотку перегрызть за свою Венецию.

— Я тоже это заметила, — мягко улыбнулась Саския.

— А лорд-мэр?

— И его избирают. Эта должность не передается по наследству. Правда, выиграв эти выборы — очень странные, надо сказать, выборы, типично английские, — становишься лордом. Но это совсем не то же, что принадлежать к королевской семье, — можно даже сказать, нечто противоположное.

— Как это?

— Вообще говоря, большую часть времени и в большинстве мест короли со знатью живут вот так! — И она ударила одним кулачком о другой.

— Ничего себе! А я думал, вы все на одной стороне.

— Будь вы средневековым крестьянином, «все эти богатеи» действовали бы заодно! На самом же деле обычно не так. Разумеется, все это древняя история; мало что оттуда приложимо к нынешним временам конституционной монархии.

— Кстати, — вставил вдруг Руфус. — А чем вы занимаетесь? Я как-то так и не спросил. В Википедии пишут, что у вас в основном символическая роль…

— Ну, прежде всего, лично я владею значительной долей «Ройял Датч Шелл».

— «Шелл»? Той самой «Шелл»? Нефтяной компанией?

— Да. Так что, даже не будь я королевой Нидерландов, все же имела бы определенное влияние на совет директоров… и так далее.

— А «Шелл» ведь в глобальном потеплении виновата побольше многих прочих.

— Это уж точно!

— Интересно… И все же вы — она.

— Кто «она»?

— Королева Нидерландов.

— Верно.

— И как королева…

— Я не могу ни-че-го, — закончила Саския. — Разве что менять выражение лица, когда зачитываю написанную для меня речь в Бюджетный день.

— Стоп-стоп, помедленнее! — рассмеялся Руфус.

— Примерно через десять дней, — объяснила Саския, — состоится первое в году заседание нидерландского парламента. По традиции король или королева приезжают на заседание в старинном экипаже…

Тут Руфус затряс головой.

— Ясно-ясно, все это вы читали в Википедии.

— Ну да. Извините, не хотел перебивать. Просто хочу сэкономить ваши силы. Значит, вы приезжаете, садитесь в центре зала, вокруг толпа народу, все дамы в публике в шикарных старинных шляпах — и вы зачитываете вслух свою речь.

— Очень точное описание. Естественно, речь составляю не я. Где видано, чтобы монарх сам писал себе тексты?

— А кто пишет речь?

— Парламент. У нас в Нидерландах он называется Генеральными штатами.

— А кому зачитываете?

— Генеральным штатам.

— Выходит, вас можно просто выключить из цепочки и сэкономить ваши силы?

— Это имеет символическое значение. И потом, у меня остаются разные выражения лица.

— Точно. На этом месте я и понял, что ничего не понимаю.

— Еще я могу делать паузы. Повышать или понижать голос. Принимать разные позы. Говорить быстрее или медленнее. И когда я так делаю, все думают, что в этом, возможно, выражается отношение или приоритеты нидерландского народа.

— Должно быть, у вас это отлично получается!

— Вы очень добры ко мне, Руфус. А почему вы так решили?

Руфус вдруг ощутил, что у него горит лицо. Кажется, он ступает на опасную почву.

— Да нет, я… я ничего такого не имел в виду. Просто… когда вы выражаете какие-то чувства, у вас выходит… очень красиво. И тепло.

Саския покраснела.

Надо было срочно выходить из неловкой ситуации — и Руфусу пришло в голову, что можно перевести ее в шутку, заговорив о ком-то другом:

— А вот у старины Сильвестра Лина такое бы вряд ли вышло!

Она улыбнулась и покачала головой.

— Нет, речь-то он произнесет, но о том, что он при этом чувствует, нипочем не догадаешься!

Саския кивнула, все еще улыбаясь, и отвела взгляд. Кажется, она думала о чем-то своем.

— И вы говорите, — продолжал Руфус, — что этим можете влиять на события в стране?

— Так говорят, — ответила Саския. — Да, кстати, раз уж зашла об этом речь…

— Что?

— Хочу выразить свои чувства.

— Э-э…

— С первой минуты, когда мы встретились в Уэйко и вы храбро бросились наперерез опасности, чтобы помочь Леннерту, я восхищаюсь вами, Рэд, и глубоко вам благодарна. Когда вы помогли нам выбраться с аэродрома и добраться до Хьюстона по реке, эти чувства усилились и стали глубже. Но дальше программа, подготовленная Т. Р., развела нас в разные стороны, и я так и не успела выразить вам благодарность — и восхищение вами, Рэд, всем, что в вас так привлекательно. Теперь вдруг оказывается, что мне завтра уезжать. В Северном море бушует шторм, и вылететь придется рано утром, чтобы успеть приземлиться до закрытия аэропорта. Боюсь, немало времени пройдет, прежде чем наши пути пересекутся снова. И я не хочу упускать эту возможность.

— Возможность?

Она подняла брови и пожала плечами, как бы говоря: «Кто знает?»

— Возможность чего?

— Ну… — неторопливо ответила королева, с таким видом, словно обдумывает важную фразу из своего ежегодного послания к Генеральным штатам: каким тоном, с каким выражением ее произнести, чтобы миллионы голландцев ощутили то же, что и она. — Минет я тоже не исключаю, но вообще-то надеюсь стянуть с тебя штаны!

Руфус ждал, что ему вручат медаль или благодарственное письмо — но минет… такое ему и в голову не приходило! На миг в глазах потемнело и сердце заколотилось в груди, словно он снова стоял на взлетной полосе в Уэйко и разряжал в Пятачка свой калашников. Жаль, что он не потратил лишнюю минуту и не надел трусы: член его затвердел и болезненно терся о грубые армейские швы.