Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Роджер начисто лишён всяких следов трусости. Он может испугаться, но струсить? Никогда. Пустяк. Роджер написал это слово вполне искренне.
Снаружи лил дождь, читать в полутёмной тряской карете было невозможно, разговаривать — не с кем, так что долгую дорогу в Кембридж оставалось коротать сном и размышлениями. Сравнивая свой страх перед мистером Уайтом (очень похожий на тот, что он испытывал перед Джеффрисом) и своё отношение к камню, лежащему теперь в кармане, Даниель составил новую гипотезу касательно трусости. Камень заставлял его горевать, бояться смерти, тревожиться, но страх перед ним не шёл ни в какое сравнение с тем, что внушал Даниелю Джеффрис, а сейчас Уайт. Однако эти люди всего лишь угрожали ему на словах. Даже животный страх, сковавший
В голову приходило только одно различие: Гук любил Даниеля, Уайт — ненавидит. Может быть, его трусость заключена в том, что он не может выносить чужого презрения?
Странная форма трусости, однако гипотеза удовлетворительно объясняла всё, пережитое Даниелем до сего дня. То была его биография в одной фразе. Более того, возможно, дело в том, что некоторые люди, такие, как Джеффрис и Уайт, распознают этот конкретный тип страха, культивируют его и обращают против своих врагов. У мистера Джона Хэммонда, кучера, был длинный бич, который он частенько пускал в ход, но никогда на самом деле не стегал лошадей. Он щёлкал бичом в воздухе над упряжкой и подгонял лошадей их собственным страхом.
Когда Даниель отправил Джеффриса в Тауэр и на эшафот, он думал, что сразил дракона и покончил с этой частью своей жизни. И вот теперь откуда ни возьмись является мистер Уайт! Пугающий тип! Однако куда больше пугает вывод, а именно, что в мире не один дракон — мир ими кишит — и человек, боящийся драконов, обречён дрожать до конца дней.
Мысль была отнюдь не праздная, поскольку Даниель знал: отыскав завтра Исаака, он не сможет осуществить требуемое, если не победит свой страх.
В Кембридже случая превозмочь страх не представилось. Даниель прибыл в Тринити-колледж довольно рано, так что успел помыться и вздремнуть в комнате для гостей. Наконец пробил колокол. Даниель надел мантию, пошёл в трапезную и занял место за почётным столом. Довольно близко к главе стола. Апоплексия и оспа месяц за месяцем неуклонно расчищали ему место среди старейших членов колледжа. К нему обращались уважительно и даже приязненно. Теперь он понял, почему люди, страдающие его конкретной разновидностью малодушия, тяготеют к таким заведениям, несмотря на то, что колледж переживал трудные времена и кормили здесь не лучше, чем в богадельне.
Когда он спросил про Ньютона и Фатио, все повернулись к молодому человеку, сидевшему в конце стола — слишком далеко от Даниеля, чтобы разговаривать. К нему обращались «Доминик Мэшем». Это многое подсказало Даниелю, знавшему, что Мэшемы — близкие друзья и покровители Джона Локка. Локк жил в их поместье в Оутсе с самого возвращения из Голландии во время Славной революции. Даниель предполагал, что Локк устроил там что-то вроде алхимической лаборатории, потому что Ньютон и Фатио часто надолго приезжали в Оутс, как и Роберт Бойль до своей кончины два года назад. У Мэшемов было много детей; Даниель решил, что Доминик — один из них и Ньютон ему покровительствует.
Ему объяснили, что Ньютон, Фатио и Локк до недавних пор жили в ньютоновых (а прежде их общих с Уотерхаузом) комнатах, а вчера утром уехали, оставив Мэшема доделывать какие-то мелочи. Ньютон и Фатио вместе отправились в Оутс. Локк двинулся по Бартонской дороге, то есть на юго-восток, но куда именно, не сказал.
— Я проехал как раз мимо них, — заметил Даниель. (Поместье Мэшемов лежало неподалёку от дороги из Лондона в Кембридж, милях в двадцати к северу от столицы.) — Что они там затевают?
Все трое занимались ещё и теологическими изысканиями. Вопрос явно поверг присутствующих в смущение.
— Я хочу спросить, какого рода увлекательные беседы я пропустил в своё долгое отсутствие за этим столом? Уж наверняка трое достойных мужей не сидели за трапезой в безмолвии?
Все погрузились в безмолвие на несколько минут, но тут, по счастью, обед закончился. Они встали, пропели латинскую молитву и начали расходиться. Даниель увидел Доминика Мэшема в главном дворе и нагнал его у ворот, когда тот открывал
калитку в личный садик Ньютона. Вид у Мэшема был рассеянный и торопливый, что устраивало Даниеля как нельзя лучше. Он фонарём посветил юноше в лицо.— Скоро возвращаетесь домой, мистер Мэшем?
— Завтра, доктор Уотерхауз, как только соберу некоторые…
Даниель выждал, пока пауза станет неловкой, потом сказал тихо:
— Вы оскорбляете меня своей напускной робостью. Я не барышня, чтобы со мной кокетничать.
На юношу эти слова подействовали как щелчок бича на лошадей. Он застыл и начал выдумывать приличествующие извинения, но Даниель не дал ему опомниться.
— Вам поручили собрать необходимое для продолжения Великого делания, которым господа Ньютон, Локк и Фатио занимаются в Оутсе. Книги, химикалии или реторты, мне не важно. Для меня главное, что вы едете в Оутс утром и можете передать мистеру Ньютону пакет, прибывший ко мне в Лондон третьего дня. Это Ньютону от Лейбница.
При имени «Лейбниц» большие зелёные глаза Мэшема стали ещё больше.
— Здесь письмо и книга. Письмо существует в единственном экземпляре и более важно. Книга, как вы можете видеть, первое издание лейбницевой «Протогеи». Советую почитать её в дороге — узнаете много такого, о чём никогда не думали.
— А письмо?
— Считайте его увертюрой, попыткой загладить то, что случилось здесь в 1677-м.
— Сэр! Вы знаете, что случилось здесь в 1677-м?! — Зависть в голосе Мэшема подразумевала, что сам он пребывает в неведении.
— Я при этом присутствовал.
— Хорошо, доктор Уотерхауз, я не спущу с письма глаз, пока не передам его мистеру Ньютону.
— От письма, которое вы держите в руках, зависит будущее натурфилософии, — сказал Даниель. — Пожалуйста, сообщите этим трём джентльменам, что буду у них через два дня.
— Прошу прощения, сэр, но сейчас их там только двое. Мистер Локк уехал в… другое место.
— И вновь вы со мной лукавите. Я прекрасно знаю, что мистер Локк уехал в Апторп-хаус.
— Сэр!
Загородная резиденция сэра Ричарда Апторпа располагалась на полпути между Лондоном и Кембриджем, неподалёку от тракта, ведущего из столицы на северо-запад в Бирмингем. Ближайший городок звался Блетчли; здесь Даниелю пришлось остановиться и узнать дорогу, поскольку сэр Ричард явно не стремился сделать свой дом заметным. Унылая местность определённо располагала к тому, чтобы прятать секреты на виду. Так или иначе, Даниелю не пришлось сказать ни слова; не успел он открыть окошко, как трое младших конюхов вскочили и наперегонки бросились показывать дорогу к Апторп-хаусу. Тем временем конюх постарше завязал весёлый разговор с мистером Джоном Хэммондом. Он сообщил, что стойла Апторп-хауса давно переполнены, и сэр Ричард временно арендовал его конюшенный двор — сразу за углом — для лошадей приезжающих.
И впрямь аллея, вьющаяся меж невысоких холмов к Апторп-хаусу, была сплошь укатана конским навозом, а когда Хэммонд остановил упряжку перед усадьбой — очередной барочной неоклассической постройкой сплошь в мраморных языческих божествах, — Даниелю предстал лучший флот карет, какой он когда-либо видел иначе как у королевского подъезда. Гербы рассказали ему, кто в доме. Граф Мальборо, Стерлинг Уотерхауз, Роджер Комсток, Апторп, Пепис, Локк и Кристофер были близкие знакомцы Даниеля. Дальше шли те, кого он про себя называл «такие, как Стерлинг», — сыновья и внуки великих торговцев-контрабандистов-бунтарей кромвелевской эры, в том числе несколько очень богатых квакеров, владеющих обширными землями в Америке. Присутствовали люди с французскими и испанскими фамилиями: соответственно гугеноты и амстердамские евреи, осевшие в Англии за последнее десятилетие. Присутствовали несколько знатных особ, в частности, принц Датский, супруг принцессы Анны. Однако аристократы явно уступали в численности толстосумам. Среди них преобладали те, кого Даниель называл «такие, как Бойль», — сыновья лордов, которых не интересовало величие в древнем феодальном смысле этого слова; следуя духу нового времени, они отирались в Королевском обществе либо отправлялись за моря на поиски богатства или открытий.