Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Зловонные прибрежные испарения вызывают в памяти Еноха другой болотистый, грязный, наполненный грамотеями и миазмами городок: Кембридж в Англии.
— В заросли, потом через ручей вброд, — предлагает Бен. — Так мы отвяжемся от профессоров и, может быть, найдем Годфри. С парома я видел, как он шёл сюда с ведром.
— Годфри — сын доктора Уотерхауза?
— Да, сэр. На два года младше меня.
— Его второе имя, часом, не Вильям?
— Откуда вы знаете, мистер Роот?
— Он, весьма вероятно, наречён в честь Готфрида Вильгельма Лейбница.
— Это друг ваш и сэра Исаака?
— Мой — да, сэра
— Хватило бы на книгу?
— Даже на несколько — и она до сих пор не завершена.
— Когда же она завершится?
— Порой я страшусь, что никогда. Однако сегодня мы с тобой, Бен, должны приблизить её развязку. Сколько ещё ехать до Института технологических искусств Колонии Массачусетского залива?
Бен пожимает плечами.
— Он на полпути между Чарльстоном и Гарвардом. Ближе к реке. Больше мили, но, наверное, менее двух.
Лошадь не хочет входить в подлесок, поэтому Бен спрыгивает и на своих двоих отправляется выслеживать юного Годфри. Енох находит место для переправы через ручей и, обогнув лесок с другой стороны, видит Бена, который затеял перестрелку яблоками с более бледным и маленьким пареньком.
Енох спешивается и в роли миротворца предлагает мальчикам поехать верхом. Сам он идёт впереди, ведя лошадь под уздцы, но вскоре ту осеняет, что их цель — бревенчатое строение вдалеке, поскольку это единственное строение, и к нему ведёт более или менее протоптанная тропа. Теперь лошадь уже не надо вести, достаточно идти рядом и время от времени подкармливать её яблоками.
— Двое мальчишек, затеявших потасовку из-за яблок в унылом, населённом пуританами краю, напомнили мне примечательное событие, свидетелем коего довелось быть давным-давно.
— Где? — спрашивает Годфри.
— В Грантеме, Линкольншир. Это часть Англии.
— Когда, если быть точным? — в эмпирическом запале вопрошает Бен.
— Легче спросить, чем ответить, ибо эти события перемешались в моей памяти.
— А зачем вы отправились в тот унылый край?
— Чтобы мне перестали докучать. В Грантеме жил аптекарь, именем Кларк, человек исключительно назойливый.
— Тогда почему вы поехали к нему?
— Он докучал мне письмами, прося доставить нечто потребное для его ремесла, и делал это в течение долгих лет — с тех пор, как вновь стало возможным отправлять письма.
— Почему это стало возможным?
— В наших палестинах — ибо я обретался в Саксонии, в городе под названием Лейпциг — благодаря Вестфальскому миру.
— В 1648 году! — менторским тоном сообщает Бен к сведению Годфри. — Конец Тридцатилетней войны.
— А в его краях, — продолжает Енох, — благодаря тому, что королевскую голову отделили от остального короля, каковое событие положило конец Гражданской войне и принесло в Англию некое подобие мира.
— В 1649-м, — торопится сказать Годфри, пока не встрял Бен.
Енох удивлен: неужто Даниель забивает ребенку голову россказнями о цареубийстве?
— Если мистер Кларк докучал вам письмами долгие годы, вы должны были отправиться в Грантем не раньше середины пятидесятых, — говорит Бен.
— Как ему может быть столько лет? — спрашивает Годфри.
— Спроси своего отца, — отвечает Енох. — Я лишь пытаюсь ответить на вопрос «когда». Бен прав. Я не рискнул бы отправиться в путь до, скажем, 1652 года, ибо даже после цареубийства Гражданская война продолжалась ещё пару лет. Кромвель разгромил
роялистов — надцатый и последний раз в Вустере. Карл II вместе с недобитыми сторонниками еле унес ноги. К слову, я видел его по пути в Париж.— Почему в Париж? Это огромный крюк по дороге из Лейпцига в Линкольншир.
— В географии ты сильнее, чем в истории. Как, по-твоему, мне следовало добираться?
— Через Голландскую республику, разумеется.
— И впрямь, я завернул туда, чтобы навестить господина Гюйгенса в Гааге. Но я не стал отплывать из Голландии.
— Почему? Голландцы — куда лучшие мореходы, чем французы!
— Что сделал Кромвель, как только победил в Гражданской войне?
— Даровал всем, включая евреев, право исповедовать любую религию! — шпарит Годфри будто по катехизису.
— Да, естественно, ради этого и затеяли весь сыр-бор, А что ещё?
— Перебил кучу ирландцев, — предполагает Бен.
— Правда твоя, но я спрашивал о другом. Ответ — Навигационный акт и морская война с Голландией. Так что, как видишь, Бен, путь через Париж пусть окольный, но куда более безопасный. К тому же люди, жившие в Париже, тоже мне докучали, а денег у них было больше, нежели у Кларка. Так что мистеру Кларку пришлось обождать, как говорят в Нью-Йорке.
— Почему столько людей вам докучали? — спрашивает Годфри.
— Столько богатых ториев! — добавляет Бен.
— Ториями мы стали называть их значительно позже, — поправляет Енох. — Впрочем, вопрос дельный: что такое было у меня в Лейпциге, в чём нуждались и грантемский аптекарь, и кавалеры, дожидающиеся в Париже, пока Кромвель состарится и умрёт от естественных причин?
— Это что-то имеет отношение к Королевскому обществу? — предполагает Бен.
— Догадка делает честь твоей проницательности. Однако в те времена не существовало Королевского общества. Не существовало даже натурфилософии в нашем нынешнем понимании. О да, были люди — такие как Фрэнсис Бэкон, Галилей, Декарт, — которые видели свет и всемерно стремились показать его другим. Но тогда большинство тех, кто интересовался устройством мира, находились в плену у совсем другого подхода, именуемого алхимией.
— Мой отец ненавидит алхимиков! — объявляет Годфри с явной гордостью за отца.
— И я, кажется, знаю почему, — говорит Енох. — Тем не менее сейчас 1713 год, довольно многое изменилось. В эпоху, о которой я повествую, была либо алхимия, либо ничего. Я знал многих алхимиков и снабжал их ингредиентами. Среди них попадались английские кавалеры. Тогда это было вполне аристократическим занятием, даже король-изгнанник держал собственную лабораторию. Получив от Кромвеля хорошую трёпку и дав дёру во Францию, они не знали, чем себя занять, кроме как… — Тут, если бы Енох беседовал со взрослыми, он мог бы перечислить некоторые их занятия.
— Кроме как чем, мистер Роот?
— Кроме как изучением скрытых законов Божьего мироздания. Некоторые — в частности, Джон Комсток и Томас Мор Англси, — близко сошлись с мсье Лефевром, аптекарем французского двора. Они довольно много времени тратили на алхимию.
— Но разве это всё не вздорная чушь, ахинея, белиберда и злонамеренное шарлатанское надувательство?
— Годфри, ты — живое свидетельство, что яблоко от яблони недалеко падает. Кто я такой, чтобы спорить в таких вопросах с твоим отцом? Да. Всё это чепуха.