Весь Роберт Хайнлайн в одном томе

Свои мысли он даже не пытался облечь в земную символику. Тот примитивный английский язык, которому он недавно обучился, был пригоден для этой цели еще меньше, чем, скажем, для базарного крикливого торга индуса с турком. Смит пользовался английским как словарем с запутанным и неточным переводом. И его мысли — абстракции, рожденные чуждой и ни на что не похожей культурой, насчитывающей уже более полумиллиона лет, ушли в такую даль и так оторвались от человеческого опыта, что стали совершенно непереводимы.

В соседней комнате доктор Таддеус играл в криббедж [231] с Томом Мичумом — медбратом, специально приставленным к Смиту. Таддеус одним глазом поглядывал на циферблаты и шкалы приборов. Когда мерцающий огонек внезапно упал с девяноста двух пульсаций до двадцати, он кинулся в палату Смита; за ним последовал и Мичум.

Пациент плавал на мягчайшей поверхности гидравлической кровати. Он казался мертвым.

— Доктора Нельсона сюда! — рявкнул Таддеус.

Мичум отозвался:

231

Криббедж — карточная игра.

— Слушаюсь, сэр! — И добавил: — А не приготовить ли аппаратуру для вывода из шока?

— Доктора Нельсона! И без разговоров!

Медбрат выскочил за дверь. Интерн осмотрел пациента, стараясь, однако, не дотрагиваться до него. В палату вошел пожилой врач, с затрудненными движениями человека, долго пробывшего в космосе и еще не привыкшего к земной силе тяжести.

— Что случилось, доктор?

— Почти прекратилось дыхание, температура и пульс две минуты назад внезапно упали очень резко.

— Что вы предприняли?

— Ничего, сэр… Ваши инструкции…

— Отлично. — Доктор Нельсон осмотрел Смита, взглянул на приборы — точно такие же, как и в дежурной комнате врачей. — Дайте мне знать, когда будут изменения. — И двинулся к выходу.

Таддеус был поражен.

— Но, доктор…

Нельсон остановился и спросил:

— Да, доктор? Каков ваш диагноз?

— Хм… Мне не хотелось бы вмешиваться в ваше лечение, сэр…

— Я только спросил, каков ваш диагноз?

— Хорошо, сэр. Шок, может быть, несколько нетипичный, — промямлил Таддеус, — но все равно шок, ведущий к летальному исходу.

Нельсон кивнул.

— Резонно. Но это особый случай. Я видел этого пациента в таком состоянии не менее десятка раз. Смотрите! — Нельсон поднял руку Смита и отпустил ее. Рука неподвижно замерла в воздухе.

— Каталепсия? — спросил Таддеус.

— Называйте, как хотите. В общем, старайтесь не беспокоить больного и зовите меня, если произойдут изменения. — Он осторожно вернул руку Смита в прежнее положение.

Нельсон ушел. Таддеус поглядел на пациента, тряхнул головой и вернулся в дежурку. Мичум взял свои карты.

— Продолжим?

— Нет.

— Док, если хотите знать, он сыграет в ящик еще до утра.

— Я тебя об этом не спрашивал. Поэтому сходи-ка ты покурить с охраной. Мне тут надо подумать кое о чем.

Мичум пожал плечами и присоединился к охранникам в коридоре. Они было вытянулись, но, увидев, что это всего лишь Мичум, снова расслабились. Тот морской пехотинец, что был повыше, спросил:

— Из-за чего переполох-то?

— Да пациент у нас разродился пятью близнецами, так мы все спорили, как их назвать. Слушайте, рожи, а у вас в заначке не найдется окурка? И огоньку заодно.

Другой морской пехотинец вытащил из кармана пачку сигарет.

— Ты что — окосел, что ли?

— Разве что самую малость. — Мичум сунул сигарету в рот. — Богом клянусь, джентльмены, я об этом пациенте ни хрена не знаю.

— А что это за приказ «Никаких женщин не допускать»? Он что — сексуальный маньяк?

— Все, что я знаю, так это то, что его сюда притащили с «Победителя» и предписали полный покой.

— С «Победителя»? — сказал первый пехотинец. — Ну, тогда все понятно.

— Что понятно-то?

— Да все. Не видал баб, не имел баб, не щупал баб вот уже несколько месяцев. И заболел, понял? Боятся, что ежели он доберется до бабы, то так и помрет на ней. — Он подумал. — Я бы на его месте обязательно помер, это уж точно…

Смит ощущал присутствие врачей, но он грокк, что их намерения исполнены добра. Никакой необходимости снова будить основную часть своего сознания не было.

В ранний утренний час, когда сестры милосердия начинают обтирать пациентов влажными полотенцами, Смит вернулся. Он ускорил биение сердца, участил дыхание и безмятежно оглядел помещение. Он рассматривал комнату, вознося хвалу всем деталям ее обстановки. Он видел ее впервые, так как когда его сюда доставили, он был слишком сжат, чтобы раскрыться ей навстречу.

Комната была интересна. Такого на Марсе не увидишь, да и на нарезанные, как торт, клиновидные стальные каюты «Победителя» она тоже не походила. Восстановив в памяти события, связывающие эту комнату с Гнездом, Смит готов был принять ее, приласкать и, в какой-то степени, возлюбить.

И тут он почувствовал, что рядом с ним находится еще одно живое существо. «Дядюшка Долгоног» медленно спускался с потолка, тихонько вращаясь на своей паутинке. Смит рассматривал его с восторгом, гадая, не принадлежит ли он к его Гнезду.

Доктор Арчер Фрейм — интерн, сменивший Таддеуса, вошел в палату как раз в эту минуту.

— Доброе утро, — сказал он. — Как мы себя чувствуем?

Смит всесторонне рассмотрел этот вопрос. Первую фразу он расценил как чистое проявление вежливости, не требующее ответа. Вторую он перевел в нескольких вариантах. Если бы ее произнес доктор Нельсон, она означала бы одно; если бы капитан Тромп — другое, опять же скорее просто знак внимания.

Он ощутил ту тревогу, которая всегда охватывала его при попытках общения с этими существами, но силой принудил свое тело к покою, рискнув ответить:

— Чувствую себя хорошо.

— Хорошо! — эхом отозвалось существо. — Через минутку появится и доктор Нельсон. Готовы ли вы к завтраку?

Все эти символы были в словаре Смита, но ему было трудно поверить, что он расслышал верно. Он прекрасно знал, что он сам и есть пища, но не был уверен, что ему нравится чувствовать себя едой. Не было и предупреждения, что ему выпала такая высокая честь. Он не знал, что ситуация с продовольствием здесь такова, что наступил час снизить численность живых. Ему стало немного грустно, что так много вещей останутся неувиденными, и он их не сможет грокк, но тем не менее ему даже в голову не пришло уклониться от этой чести.