Весь Роберт Хайнлайн в одном томе
Шрифт:
Я не могу разобраться в третьей параллели <"третья параллель" соответствует реальной истории США второй половины XX века; упоминаются войны во Вьетнаме и Корее, убийства Дж. Кеннеди, Р.Кеннеди и М.Л.Кинга, покушение на Р.Рейгана>, код "Нейл Армстронг", так что послушаем лучше Джубала Харшо, который в ней жил. "Мама Морин, — сказал он мне, — Америка моей параллели наглядно демонстрирует, что может произойти с демократией это самое и происходило со всеми демократиями на протяжении всей истории.
Истинная "поголовная" демократия, где каждый взрослый имеет право голоса, лишена обратной связи, служащей человеку для самоусовершенствования. Она
"Хлеба и зрелищ" — это раковая опухоль демократии, ее неизлечимая болезнь. Поначалу демократический режим работает превосходно. Но как только государство даст право голоса всем поголовно, будь то производитель или паразит — значит, этому государству придет конец. Как только плебс поймет, что можно сколько угодно голосовать за "хлеб и зрелища" и полезные члены общества не в силах его остановить — он будет голосовать за "хлеб и зрелища", пока не обескровит государство до смерти или пока оно, обессиленное, не уступит захватчикам, и варвары не войдут в Рим. — Джубал грустно пожал плечами. — Мой мир был прекрасен, пока им не завладели паразиты".
Джубал Харшо указал мне на еще один симптом, неизменно предшествующий, по его словам, крушению культуры: исчезновение хороших манер, обычной вежливости, уважения к правам других людей, "философы от Конфуция до наших дней не уставали это повторять. Но признаки этого рокового симптома разглядеть нелегко. Ну что такого, если упускается вежливое обращение к человеку? Или если младший самовольно называет старшего просто по имени? Подобным послаблениям в этикете не всегда придают значение. Но существует один безошибочный признак упадка хороших манер: это грязные общественные туалеты. В здоровом обществе общественные комнаты отдыха, туалеты, умывальные так чисты, опрятны и так хорошо пахнут, как ванная в приличном частном доме. В больном же обществе…" Джубал с отвращением замолчал.
Ему не было нужды продолжать: я это наблюдала и в своей параллели. В первой половине девятнадцатого века до самого начала сороковых годов люди всех слоев общества были по обычаю вежливы друг с другом, и само собой разумелось, что, пользуясь общественным туалетом, человек старался оставить его после себя таким же чистым, как нашел. Насколько я помню, опрятность в общественных туалетах, а с ней и хорошие манеры, пошла на убыль во время второй мировой войны. В шестидесятые и семидесятые годы грубость всякого рода стала делом обычным, а в общественные туалеты я старалась по возможности не заходить.
Ругательства, грубые манеры и грязь в туалетах — все это явления одного порядка.
Америка моей параллели тоже страдала от рака, именуемого "хлеба и зрелищ", но нашла более быстрый путь к самоубийству. Хвастаться нам нечем — во второй параллели народ Соединенных Штатов сам проголосовал за религиозную диктатуру.
Это случилось после 1982 года, так что меня, к большой моей радости, при этом не было. Когда мне стукнуло сто лет. Неемия Скаддер был еще малышом.
В американской культуре всегда наличествовала потенциальная религиозная истерия — я это знала, поскольку отец сызмальства тыкал меня в это носом. Отец говорил, что свобода вероисповедания в Штатах гарантирует только одно: не Первая поправка и не терпимость, а обилие соперничающих, нетерпимых друг к другу сект, каждая из которых есть хранительница "Истинной Веры", но не обладает большинством и посему не может навязать свою "Истинную Веру" приверженцам прочих "Истинных Вер".
(Разумеется, при этом всегда открыта охота на иудеев, иногда — на католиков и постоянно — на мормонов, мусульман, буддистов и прочих язычников.
Первая поправка была принята вовсе не для того, чтобы поощрять подобное кощунство. О, нет!) Выборы выигрывают, не переубеждая противников, а добиваясь участия в них своих сторонников. Организация Скаддера именно так и поступила. Из истории, которую я изучала в Бундоке, следует, что в выборах 2012 года приняло участие шестьдесят три процента зарегистрированных избирателей (которые, в свою очередь, составляли меньше половины всех имеющих право голоса). Партия истинных американцев (Неемии Скаддера) получила двадцать семь процентов голосов от общего числа проголосовавших и тем самым восемьдесят один процент голосов Коллегии выборщиков <кандидат в президенты, чтобы быть избранным, должен получить большинство голосов выборщиков, причем каждый штат отдает своих выборщиков той партии, которая победила на выборах в данном штате, что создает разрыв между результатами всеобщего голосования и голосования выборщиков>.В 2016 году выборов уже не было.
Бурные двадцатые… Огненная юность, потерянное поколение, стриженые головки, конкурсы поедателей тортов, гангстеры, обрезы, бутлегеры и спирт, подливаемый в пиво. Самолеты, дирижабли, "медведи Штутца в воздухе" и летучие цирки. Увеселительные полеты за пять долларов. Линдберг и "Дух Сент-Луиса" <летчик и самолет, совершившие первый беспосадочный перелет через Атлантику>. Юбки стремительно взлетают ввысь, и к середине двадцатых скатанные чулки выставляют напоказ голые коленки. Дорожка принца Уэльского и чарльстон. Рут Эттинг, Уилл Роджерс и "Фантазии Зигфельда" <популярные артисты эстрады и шоу того времени>. В двадцатых были свои дурные стороны, но в целом и почти для всех это были хорошие годы, а уж соскучиться точно не давали.
Я, как всегда, занималась своими домашними делами, не слишком интересуясь окружающим миром. В девятнадцатом году у меня родился Теодор Айра, в двадцать втором — Маргарет, в двадцать четвертом — Артур Рой, в двадцать седьмом — Элис Вирджиния, в тридцатом — Дорис Джин, и со всеми я вновь переживала радости и горести детства — скажите спасибо, что я не показываю вам их карточки и не повторяю их смешные словечки.
В феврале двадцать девятого мы продали свой дом на бульваре Бентона и сняли с условием последующей покупки старую ферму близ пересечения Рокхилл роуд и бульвара Мейера — вместительную, но не столь современную, как наш прежний дом. Это решение верхним чутьем принял мой муж, который всегда норовил заставить каждый доллар сработать дважды. Но со мной он посоветовался, и не только потому, что дом был записан на меня.
— Морин, — сказал он, — не хочешь ли сыграть в рулетку?
— Мы то и дело в нее играем, разве нет?
— Как когда. На сей раз мы пойдем ва-банк и сорвем этот банк — а если номер не пройдет, придется тебе выйти на улицу и подзарабатывать нам на картофельный супчик.
— Мне всегда хотелось знать, смогла бы я зарабатывать на жизнь таким манером. В июле мне будет сорок семь…
— Ну и ну. Тебе сейчас тридцать семь, а мне сорок один.
— Брайни, мы с тобой лежим в постели. Могу я быть откровенна хотя бы здесь?
— Судья Сперлинг требует, чтобы мы всегда и везде придерживались своего официального возраста. И Джастин согласен с ним.
— Слушаюсь, сэр. Обещаю исправиться. Мне всегда хотелось знать, смогла бы я заработать на жизнь, гуляя по панели. Только вот где гулять?
Насколько я знаю, девушке и глаза могут выцарапать, если она просто так выйдет и начнет промышлять, не разузнав, чья это территория. В постели-то я работать умею, Брайни, — надо только поучиться, как сбывать товар.
— Ну, разгорелась уже, Вертучая Задница. Может, это еще и не понадобится. Скажи, ты еще веришь, что Тед — Теодор — капрал Бронсон действительно прибыл из будущего?