Весь Роберт Хайнлайн в одном томе
Шрифт:
— Нет, я спросила на всякий случай, пока мы не так далеко от твоей конторы.
Подъехав к дому, я поднялась наверх, Джордж за мной. Я прошла в главную спальню и начала раздеваться. Джордж просветлел.
— Морин, я так надеялся, что у тебя именно это на уме. — Он счастливо вздохнул и начал расстегиваться. — Уже столько времени…
— Слишком долго. Меня одолевали родительские заботы и учеба. Но вот я отучилась — пока что с меня довольно науки, с родительскими заботами, хочу надеяться, разобралась, и теперь смогу посвящать тебе больше времени, если хочешь.
— Я
— Я целый день думала о тебе и о том, как ты хорошо все умеешь. Но сначала надо было сплавить ребят. Хочешь раздеть меня? Или поторопимся и поскорей нырнем в постель?
— Вот это выбор!
Джордж не проявлял особого артистизма в постельных делах, но за те шесть лет, что я от случая к случаю спала с ним, ни разу меня не разочаровал. Он был внимательным, заботливым любовником и первым своим долгом почитал обеспечить партнерше оргазм.
А если он не был Адонисом, то и я не была Венерой. Когда-то, в возрасте Присциллы, я была недурна и, думаю, не менее аппетитна. Но мне уже стукнуло семьдесят, по бумагам сорок семь, и я выглядела на свои сорок семь, несмотря на все усилия. Женщина средних лет должна следить за собой (Джордж следил, и я это ценила). Она должна заботиться о свежести своего рта, упражнять свои внутренние мускулы, говорить тихо и мелодично, всегда улыбаться и никогда не хмуриться, проявлять дружбу и понимание. Отец когда-то говорил мне: "Вдовы куда лучше молодых жен. Вдовы всегда готовы, всегда здоровы, не скажут "ну что вы", не ждут обновы, а уж бедовы!"
Вот такой и была Морин Джонсон с сорок шестого по восемьдесят второй.
Услышав впервые отцовскую игривую формулировку, я только посмеялась и даже не подумала применить ее к себе — до того грустного дня, когда Брайан сказал мне, что на мое место пришла сожительница помоложе. Тогда я поняла, что отцовская шутка — это чистая правда. И сделалась "девушкой по вызову".
Старалась хорошо выглядеть и приятно пахнуть. И не рассчитывала на Адониса — меня вполне устраивая, честный дружеский обмен с джентльменом (но не с каким-нибудь придурком или хлюпиком!).
Я всегда оставляла время для второго раза, если партнеру того хотелось. А ему захочется, если с ним поработать как надо. Американцы потому такие паршивые любовники, что американки — паршивые любовницы. И наоборот. Что в лоб, что по лбу. За что платишь, то и получаешь.
И этот промежуток от двадцати минут до часу — самое лучшее на свете время для интимной беседы.
— Хочешь первым в ванную? — спросила я.
— Не к спеху. — Голос рокотал в груди у Джорджа, к которой я прижималась ухом. — А ты?
— Не горит. Джордж, это было здорово. Как раз то, что мне надо.
Благодарю, сэр.
— Морин, это про тебя Шекспир сказал: "Другие пресыщают, но она лишь разжигает голод".
— Полно тебе.
— Нет, правда.
— Если будешь почаще повторять, то я поверю. Джордж, когда ты встанешь, не достанешь ли те конверты? Погоди. Есть у тебя время на второй раз?
— Есть. Для этого время
и существует.— Хорошо. А то я не стала бы терять драгоценные минуты на разговоры о делах и уж заставила бы тебя воспрять побыстрей, если бы ты спешил.
— Ты — да не заставишь! Но я управился со всеми сегодняшними делами до десяти, чтобы остаток дня посвятить Морин. — Он поднялся, достал два конверта и протянул мне.
— Нет, я не хочу до них дотрагиваться. Осмотри их внимательно, Джордж — не могла ли я каким-то образом совершить подлог?
— Не вижу как. Я храню их с четвертого июля сорок седьмого года, — он улыбнулся мне, а я ему. В тот день мы с ним были в постели во второй раз.
— Это был твой день рождения, девочка, а подарок получил я.
— Нет, мы обменялись подарками, ко взаимному удовлетворению. Проверь все-таки конверты, Джордж — может быть, их вскрывали? Нет, ближе не подходи — вдруг наколдую.
— Мы с тобой тогда расписались на обратной стороне каждого конверта, прихватив клапан. Свою подпись я знаю и видел, как расписывалась ты.
По-моему, их не мог вскрыть даже Гудини.
— Тогда, пожалуйста, открой конверт номер один, Джордж, и прочти то, что в нем лежит, а потом спрячь обратно в свой карман на "молнии".
— Как скажешь, милая. — Он вскрыл конверт и прочел: "4 июля 1947 г. Весной 1951 года человек, называющий себя "доктор Пинеро", вызовет бурное негодование ученых и компаний по страхованию жизни, заявив, что может предсказать дату смерти любого человека. Он займетсясвоими предсказаниями, превратив это в бизнес, и несколько месяцев будет процветать. Затем его то ли убьют, то ли он погибнет от несчастного случая, а его аппаратуру уничтожат. Морин Джонсон".
Пока Джордж читал, я снова вспоминала ту ночь — 29 июня 1918 года.
Брайан уснул, а мы с Теодором совсем не спали. Я то и дело шмыгала в ванную и стенографически записывала все, что рассказывал мне Теодор, — а он говорил много такого, чего не сказал судье Сперлингу, Джастину и мистеру Чепмену.
— Интересно, — сказал Джордж. — Я лично никогда не верил этому доктору Пинеро. Должно быть, это было какое-то крупное надувательство.
— Не в этом же дело, Джордж. — Заметьте, что в моем голосе не было раздражения.
— А в чем же?
— Теперь уже не важно, был он шарлатаном или нет. Он погиб, его оборудование уничтожено, записей не осталось. Так писал и "Тайм", и все газеты. Все это произошло в прошлом, пятьдесят первом году. А конверт хранится у тебя с сорок седьмого. Откуда же я все это знала?
— Я и об этом подумал, — мягко сказал он. — Ты скажешь мне?
А как же, Джордж. Ко мне явился человек со звезд, из далекого будущего, он был со мной в постели и рассказал мне все это, думая мне помочь. А потом его убили на войне, которая была не его войной. Из-за меня. (Теперь я знаю, что он вернулся на свою звезду и я, потеряв его, нашла вновь… и вот сама потерялась, еду в темном фургоне в компании чокнутого кота. Пиксель, не уходи больше!) — Я прорицательница, Джордж.
— Прорицательница? Гадалка то есть?