Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция

— Помогите! — взмолился он. — Пожалуйста! Нам надо во что бы то ни стало выбраться отсюда!

— Неприятности? — спросила женщина. — Авария или что другое?

— Да! Авария! Пожалуйста, подвезите нас в Барримор-Кроссинг, в полицейский участок! Я заплачу! Только отвезите нас туда, я вас очень прошу!

Женщина неуверенно посмотрела на них, быстро оглянулась на ребятишек в маскарадных костюмах, потом жестом указала на заднее сиденье.

— Так и быть, залезайте.

Они благодарно забрались в машину; женщина надавила на педаль газа. Карен укачивала на коленях всхлипывающую дочку, а голос Дэна, когда он сказал «теперь порядок; теперь-то все будет хорошо», дрожал. Одетые призраками детишки с любопытством пялились на них через спинку сиденья.

— В аварию попали, говорите? — спросила женщина и, когда Дэн кивнул, посмотрела в зеркало заднего вида. — А где ваша машина? — Один из малышей тихонько хихикнул.

И в это мгновение что-то сырое и липкое шлепнулось Дэну на щеку и медленно потекло по ней. Он коснулся этой жидкости и посмотрел на свои пальцы. Слюни, подумал он. Это похоже на…

Еще одна капля угодила ему на лоб.

Он задрал голову и посмотрел на крышу салона.

У фургона были зубы. Из влажной серой крыши выступали длинные зазубренные клыки; такие же клыки медленно поднимались из пола. С них капала густая тягучая слюна.

Дэн услышал истошный крик жены и захохотал — захохотал страшно, безудержно, и этот смех, который невозможно было обуздать, стремительно отбросил его за грань безумия.

— Кто не хочет горя знать, отступного должен дать, Дэн, — промолвило существо, сидевшее за рулем.

Последней связной мыслью Дэна была та, что уж Дьявол-то само собой может позволить себе явиться в таком вот сногсшибательном карнавальном костюме.

Клыкастые челюсти захлопнулись и задвигались, словно мельничные жернова.

А потом фургон, теперь больше похожий на огромного таракана, сполз с дороги и быстро побежал через поле к темным холмам, где торжествующе визжал хэллоуиновский ветер.

Чико

— Все — дерьмо, — объявил Маркус Саломон после очередного изрядного глотка эликсира мудрости. Он допил пиво и поставил глухо звякнувшую бутылку на ободранный стол возле своего кресла. Шум выпугнул из-под выступающего края переполненной пепельницы прятавшегося там таракана, и тот бежал в поисках более надежного укрытия. — Матерь Божья! — возопил Саломон, поскольку таракан — блестящий, черный экземпляр добрых два дюйма длиной — перепрыгнул на ручку кресла и заскользил по ней, неистово перебирая лапками. Саломон ахнул по таракану пивной бутылкой, промазал, таракан пробежал по креслу вниз, очутился на полу и пулей метнулся к одной из трещин, которые во множестве тянулись вдоль плинтуса. У Саломона было выпирающее «пивное» брюхо и целый каскад подбородков, однако проворства он все еще не утратил; во всяком случае, он оказался шустрее, чем ожидал таракан. Выскользнув из кресла, Саломон грузно протопал по комнате и придавил таракана ногой, прежде чем насекомое сумело втиснуться в щелку.

— Гаденыш! — негодующе кипел он. — Ну, сволочь маленькая! — Он перенес на ногу всю свою тяжесть, и раздавшееся хруп превратило его презрительную ухмылку в довольную усмешку. — Что, взял я тебя за жопу, а?

— Он растер таракана по полу, точно это был окурок, и задрал ногу, чтоб полюбоваться итогом кровавой расправы. Таракана разорвало почти пополам, брюшко вдавилось в половицы. Единственная лапка слабо подергивалась. — Вот тебе, паразит! — сказал Саломон… но не успел он договорить, как еще один черный таракан, выскочив из щели под плинтусом, побежал мимо своего мертвого товарища в противоположном направлении. Яростно взревев (крик этот сотряс тонкие стены и грязное стекло в открытом окошке, выходящем на пожарную лестницу), Саломон погнался за ним, тяжело бухая ногами в пол. Второй таракан оказался проворнее и хитрее первого и попытался забраться под вытертый коричневый коврик, лежавший за порогом гостиной, там, где начинался ведший в глубь квартиры узкий коридорчик. Однако Саломон был опытным убийцей; дважды он промахивался, но на третий раз оглушил таракана, и тот сбился с курса. Четвертый удар башмака о пол смял насекомое; от пятого таракан лопнул. Саломон опустил на таракана все свои двести тридцать семь фунтов, растирая его по доскам. В пол снизу застучали — вероятно, шваброй, — и чей-то голос прокричал: «Эй, там, наверху! Хватит шуметь! Весь дом развалите, будь он неладен!»

— Я тебе жопу развалю, рыло обезьянье! — заорал Саломон, адресуясь к миссис Кардинса, старухе, которая жила этажом ниже. Сразу же раздался тонкий, взвинченный до бабьего визга голос мистера Кардинсы, в котором звучало плохо скрываемое бешенство: «Нечего так разговаривать с моей женой! Да я к тебе легавых вызову, сволочь!»

— Давай-давай, вызывай! — прокричал Саломон и притопнул еще разок. — Может, им захочется потолковать с твоим племянничком про то, кто же это в нашем доме всю наркоту продает! Давай, звони! — Это утихомирило супругов Кардинса, а Саломон обеими ногами нарочито громко затопал по полу у них над головой. Под его тяжестью половицы пронзительно заскрипели. Но тут завелся сосед-пьянчуга Бриджер: «Да заткнитесь вы там! Дайте человеку поспать, чтоб вас черти побрали!»

Саломон подкрался к стене и заколотил по ней. Стояла середина августа, было душно, парило, и воздух в квартире словно бы загустел; лоб Саломона блестел от пота, а футболка была в мокрых пятнах.

— Сам туда катись! Кого это ты посылаешь к черту? Вот приду, намылю жопу твою тощую, ты… — Его внимание привлекло какое-то движение: по полу, точно надменный черный лимузин, мчался таракан. — Сукин сын! — взвизгнул Саломон, в два прыжка догнал насекомое и обрушил на него башмак. Для таракана настал Судный День. Скрипя зубами, Саломон безжалостно давил. С подбородков капал пот. Хруп — и Саломон размазал внутренности насекомого по полу.

Уловив уголком глаза еще какое-то движение, он обернулся — сплошная стена живота — и посмотрел на того, кого считал тараканом другой породы.

— А тебе какого черта надо?

Разумеется, Чико [276] не ответил. Он на четвереньках вполз в комнату и теперь сидел на корточках, слегка склонив набок непомерно большую голову.

— Эй! — сказал Саломон. — Хочешь поглядеть что-то занятное? — Он ухмыльнулся, показав гнилые зубы.

Чико тоже осклабился. С мясистого смуглого лица глядели разные глаза; один был глубоко посаженный, темный, а другой — совершенно белый: мертвый слепой камушек.

276

Сhico (исп.) — малыш.

— Взаправду занятное! Хочешь поглядеть? — Саломон, продолжая ухмыляться, утвердительно качнул головой, и, подражая ему, Чико тоже ухмыльнулся и кивнул. — Тогда иди сюда. Сюда, сюда. — Он показал пальцем на желтые, поблескивающие тараканьи внутренности, лежавшие на полу.

Ничего не подозревающий Чико энергично пополз к Саломону. Тот отступил.

— Вот туточки, — сказал он и притронулся к влажно поблескивающей кашице носком ботинка. — А на вкус-то чисто конфета! Ням-ням! Ну-ка, давай, лизни!

Чико уже был над желтым мазком. Он посмотрел на пятно, потом единственным темным глазом снизу вверх вопросительно взглянул на Саломона.

— Ням-ням! — повторил Саломон и погладил себя по животу.

Чико нагнул голову и высунул язык.

— Чико!

Высокий, нервный женский голос остановил Чико, прежде чем он добрался до пятна. Чико поднял голову и сел, глядя на мать. Шея под тяжестью головы незамедлительно начала напрягаться, отчего череп склонился несколько набок.

— Не делай этого, — сказала женщина Чико и помотала головой. — Нет.

Чико заморгал здоровым глазом. Он поджал губы, беззвучно выговорил нет и отполз от дохлого таракана.

София вся дрожала. Она сердито сверкала глазами на Саломона, тонкие руки висели вдоль тела, пальцы были сжаты в кулаки.

— Как ты мог… такое?

Он пожал плечами; ухмылка стала чуть менее широкой, точно рот Саломона был раной, оставленной очень острым ножом.

— Я просто шутил с ним, вот и все. Я не позволил бы ему сделать это.

— Иди сюда, Чико, — позвала София, и двенадцатилетний мальчик быстро подполз к матери. Он притулился головой к ее ноге, как могла бы притулиться собака, и София коснулась курчавых черных волос.