Весь сантехник в одной стопке (сборник)

– Проси Прощения!

И простила бы! Но он ответил матерно, и теперь непонятно, кому она нужна, такая нелепая, неспособная отказаться от булочек. И в институте… она же сама видит, какая тупая, все смеются. И кому нужны эти ноги с педикюром, если счастья нет!

Сокурсница вскакивала, убегала в туалет рыдать. Потом возвращалась, обнимала Кешу, благодарила. Говорила, что она всё поняла. Зрители восхищённо трясли головами.

Кешу подозревали в применении тайных монастырских методик.

«Он всех в транс вгоняет, суггестор хренов», – говорили завистники. Но Кеша не практиковал ни просветляющей схимы, ни тем более каббалы с алхимией. Девицы сами теряли контроль. Они же видели, как закидываются их вчера ещё нормальные подруги. Садясь напротив Раппопорта, они уже готовы были выжать из себя всё. Проваливались в детство, в полуобморок, открывали страшные тайны, утирали распухшие носы и в финале лезли обниматься. Потом делились потрясением со следующими жертвами:

– Понимаешь, реву, не могу остановиться! И главное, такая лёгкость после терапии!

– Примерно так и выглядит настоящий катарсис, – бурчал супервизор с завистью.

За один только семинар по трансовым модальностям Кеша вылечил три тика, четыре анорексии, спас два брака и один развалил, избавив супругов от мучительной связи. Преподаватели требовали убить Иннокентия прежде, чем он закончит институт. Иначе этот тип вылечит весь город. А мы, доктора психологии, все пойдём водить трамваи, – говорили психотерапевты, с тревогой глядя в будущее.

Чем странней и угрюмей гений, тем он интересней. Женщины липли. Но Раппопорт видел в них лишь ту часть функций математического анализа, чей предел бесконечно стремится к побегу. И чем симпатичней барышня, тем бегство ближе. «Их нельзя удержать, только очаровать на время», – повторял он.

Мне нравилась грустная концепция Раппопорта. Я бы тоже хотел отказаться от страстей. Он стал бы мне хорошим наставником. Тем более, что такие виды любви, как «навек» или «до гроба», в мои планы не входят. То есть, я бы рад, но давайте будем реалистами, она – не для меня. Мне только разлучить Катю с Генрихом и всё. Кто кого бросит – даже не важно. Пусть оба будут счасливы вдали от меня. И друг от друга.

Сейчас Раппопорт доктор психологии, доцент и чего-то ещё. С утра преподаёт, потом съедает в студенческой столовой вкусный шницель – и ну практиковать. Вторая половина его рабочего дня состоит из женских истерик. За двадцать латов в час он объясняет, что несчастье – это норма. У него шикарный кабинет в Институте какой-то там страшной психологии.

Я пошёл к нему. В прекрасном кабинете, на дорогущем кожаном диване рыдала дева. По распухшему носу, по тушевым ручьям было видно, какой выдающийся специалист занимается её проблемами. Такие синие разводы получаются, только если консультант гений или, наоборот, бесконечный тупица. Я вошёл, поздоровался. Пациентка встала, одёрнула юбочку и вышла. Спина прямая, каблуки грохочут. Кеша проводил её грустным есенинским взглядом. Он сидел за пустым столом, подперев голову рукой.

– Почему я не пошёл в сварщики? – спросил он. – Сосед варит двадцать стыков в день. Зарабатывает столько же, но никто не посвящает ему предсмертных записок. Его не зовут отравителем. Вот, почитай.

Он протянул листок. Написано было аккуратно, с завиточками:

Ты выбросил меня из каменного сердца,Замёрзла говорливых чувств вода,Захлопнулась невидимая дверца –Я для тебя пропала навсегда.Меня теперь не встретишь на дорогеИ не услышишь нежный мой «Привет!».И пусть на свете женщин очень много.Таких, как я, с тобою больше нет.Мои слова тобою позабыты.Я в подсознании твоём всего лишь тень.Моя любовь – разбитое корыто,И дольше года длится каждый день.Прощай. Навек твоя, Елизавета.

– Ловко же она скрестила Пушкина с Пастернаком. На музыку уже положили?

– Это элегия. Музыки не надо.

– За грамотность пятёрка.

– Она хорошая, – сказал Кеша.

– Да кто б сомневался. Чуть-чуть несовершеннолетняя. Если тебя сейчас не посадят, то однажды она родит тебе маленького кривого мозгоправчика.

– Она мой пациент.

– И что? Ты видел эти бёдра?

– Она для меня бесполое существо.

– Придумай ответ поинтересней. Например: она маньяк, ты её лечишь и боишься одновременно.

– Нет. Точно не маньяк. У неё анорексия.

– А по виду не скажешь. Ладная такая. И с чего всё началось? Подружки обозвали жирной коровой?

– Она бы их поубивала. Экспрессивная. Там семейная драма.

– Расскажи. Мне сюжеты нужны.

Кеша пожал плечами, потрогал нос, посмотрел на часы. Видимо, не смог придумать, под каким предлогом меня выставить. А может, человечность победила. Он никогда не мог противостоять наглецам вроде меня. В общем, стал рассказывать.

Всё началось, когда у Лизы появился брат. Родители вдруг решили себя побаловать. Разница в восемнадцать лет, у брата с сестрой никаких конфликтов. Наоборот, Лиза с новорожденным возилась, как с куклой. Но вдруг перестала есть. Гастроэнтерологи просветили всё её прекрасное тело до пяток. Отличный организм, говорят. Способен переваривать шпалы в майонезе, такой метаболизм замечательный.

– Сейчас угадаю. И тогда ты посоветовал запирать холодильник на ключ! От таинственных ночных пропаж! И аппетит вернулся.

Кеша поморщился. Он не любит, когда перебивают.

– Нет же. Это сейчас она наливная вся. А два года назад была как лошадь Дон Кихота, проволочная. Глаза и колени блестели. Мама прибежала, плачет. Ребёнок гибнет. Стали разбираться. Однажды их папа загулял. Ехал в электричке и влюбился. Скоропостижно. И в тот же вечер упал в объятия вновь встреченной железнодорожной волшебницы. Родная жена расстроилась, конечно, но окна бить не пошла. Ничего, говорит, вернётся. Мудрая женщина. И точно, через месяц он возвращается с таким огромным букетом, что по роже хлестать не удобно – рука устаёт. Прости, говорит, электричка была страшной ошибкой. Клянусь впредь не верить пригородным поездам. В общем, помирились, живут дальше. Жена почти не пилит.

– Представляю. Раз в месяц только поварёшкой отоварит, молча…

– Она умная и любит мужа. Уникальный экспонат. А через сорок недель им под дверь принесли то, что у них было и о чём они не знали. Просто Шарль Перро. На ступеньке корзина, в ней девочка прекрасная, свидетельство о рождении и записка: «Серёжа, вот твоя дочь. Желаю счастья». Незнакомка из электрички оказалась такой феей. Родила и подбросила. Своих детей у этой пары не было. Разумная жена даже обрадовалась. Муж теперь не сбежит, хоть к королеве всей северо-западной железной дороги. Пожизненное чувство вины – лучший подарок для любой жены. Девочку назвали Лизой. Баловали, жалели. Ничего не скрывали – всё равно узнает. Прошло восемнадцать лет. И вдруг за хорошее поведение боженька посылает разумной женщине своего ребёнка. Так в один день мама превратилась в мачеху. Лиза вовсе не стала Золушкой. Но испугалась. Вылез из подсознания страх, что опять выбросят. Корзина – бутылка – путешествие – чужая дверь. И так внутри всё сжалось, что еда не лезет. Чуть не померла. Ну и вот, повозились, отремонтировали.

– Прекрасно получилось. Я знаю, какой метод лечения ты выбрал. Целование спящей в хрустальном гробу красавицы. Со слезой, в разные места. И, конечно, оживил. Прекрасный психологический приём! Она проснулась и хочет замуж.

– Вот ты трепло!

– Кеша, я завидую твоей профессии! Напрасно ты стремишься в сварщики. Целовать юную анорексичку – это совсем не то, что прораба.

– Мы обошлись без поцелуев. Просто заменили мечты. Она хотела быть лучшей на свете дочерью. Теперь собирается найти рыцаря и стать дамой сердца. Вот только с рыцарем промашка. Подобрал ей одного аспиранта, а она перенаправилась и ну меня торпедировать. Называет меня «мой милый дурачок». Устроила чугунный век русской поэзии. Декаданс, базовая рифма «любила – могила». Но аппетит замечательный, лопает – как за себя кидает.