Вещие сны тихого психа
Шрифт:
– А в случае отрицательного?
– спросил я.
– Что тогда будет со мной?
– Я гарантирую положительный на триста процентов!
– Ну, а все же, если вдруг - отрицательный?
– продолжал занудствовать я.
– Тогда я застрелюсь!
– совершенно серьезно сказал доктор и, в доказательство своих слов, перекрестился по-православному.
– Э-э, доктор, как же вам верить? Креститесь-то вы по-православному! подсек я его.
Он рассмеялся:
– Подсек, подсек, верно. Но мне простительно, с моей профессией невозможно быть религиозным. Я уже говорил, я не верю ни в бога, ни в черта. Но всю жизнь, почти всю, прожил в стране, где "верующие" сегодня крестились справа налево, а завтра совершали подлости и предательства. Здесь то же самое, только крестятся слева направо. Вот и вся разница. Можете вообще не придавать значения этим и другим из этого жанра жестам. Недаром народ придумал поговорку: "Побожиться - что помочиться". Если уж быть откровенным до конца, хотя и сам не люблю, когда мне начинают исповедоваться "до конца", так вот, я вообще ни во что не верю, ни в Доброту, ни в Гуманизм, ни в Будущее. Есть бесконечная тяжелая борьба более сильных особей с более слабыми, и - всё. Скажете, старо, мы это проходили? Правильно, проходили, проходим и будем проходить вечно! Ибо такова Природа Вещей,
Он протянул мне ладонь - широкую, такую мощную, надежную, что я не решился не пожать ее.
– Итак, - резюмировал он, - ждем вашу очаровательную супругу и - вперед?! Замётано?
Мне не оставалось ничего иного, как сказать "да"...
– Доктор!
– окликнул я его, когда он был уже у самой двери.
– А как же Душа? Чистка и Душа? Что будет с Душой? Вы ее тоже - фьють?
– Душа - это Глубина, ваша суть, она остается неизменной, я же очищаю накипь. Понятно?
– А что значит "душевнобольной"? Значит, Душа тоже может болеть?
– Разумеется! Если ее перегрузить. Поэтому-то я и предлагаю вам снять весь старый груз, а вы, чудак, колеблетесь. Надеюсь на ваш разум, не перегружайте Душу, иначе она заболеет.
– Доктор рассмеялся каким-то своим мыслям.
– А это для разрядки. Хася, моя двоюродная сестра, живет со всей своей кодлой в Хайфе, без конца воспитывает внука Левочку. Он этакий добродушный толстячок, страшно любит гонять в футбол. Так Хася каждый раз, когда он садится есть, зудит: "Левочка, когда ты возьмешься за ум, все нормальные еврейские дети что-то делают, а ты вместо того, чтобы придумывать еврейскую атомную бомбу, гоняешь этот паршивый мяч". Лично я считаю, что за Левочку уже всё сделано, пусть себе гоняет мяч. Не так ли? Ну, все, пока!
Он помахал на прощанье, и я остался один на один с похрапывающим Францем. Опять эти тягучие ночные часы. Да, прав доктор, пусть Левочка гоняет мяч, пока еще можно. История невеселая. Душа, чистка, новая жизнь... О Душе я уже столько передумал, что начинаю путаться - что же это за субстанция: есть ли некий реальный эквивалент? Что значат все эти рассказы якобы переживших клиническую смерть, эти тоннели, свет в конце, полеты туда и обратно, зависания над собственным телом, лежащим на операционном столе, - что все это? Выдумки? Способ привлечь внимание к собственной персоне, ничем другим не могущей похвастаться? Особый вид психозов, поддерживаемый врачами-энтузиастами? Или все же нечто? Неопознанные явления... Точнее непознанные. Вполне возможно, природа высовывает нам кончик чего-то весьма важного, скрытого в глубине, как это было уже не раз - открытие электрического заряда, радиоволн, рентгеновских лучей, естественной радиоактивности, генов и их мутаций и так далее, можно до бесконечности. "Хвостик" замечает кто-то самый внимательный, самый любопытный, и тогда набрасываются дружно, всем скопом. И - начинается наука. Нет, господа, наука начинается именно с "хвостика"! И самый главный ученый - заметивший этот "хвостик"... Но можно ли "заметить" Душу? Как ее зафиксировать? Узнать, что это и есть твоя Душа? Древние египтяне по уровню своего развития были на несколько порядков выше всех других народов, у них была уже сложившаяся система власти - государство! Практически без изменений оно существует и поныне, причем везде! Следовательно, это были совсем не глупые люди. И эти люди более всего заботились о сбережении своего тела после смерти с одной-единственной целью: дождаться возвращения в свое тело блуждающей Души. Они верили в возможность обретения отлетевшей Души! Верили в течение тысячелетий! И верят сейчас! О, Боже праведный, если ТЫ есть, оставь мою голову в покое, дай хотя бы пару часов нормального сна. О большем - не молю! Хочу спать, хочу спать, у меня тяжелеют руки и ноги, тяжелеют веки, закрываются глаза, я не в силах пошевелить пальцем, я засыпаю, засыпаю, засыпаю, я сплю, сплю, сплю...
(Из секретных записей.
Мы плывем по Байкалу - на старом рыбацком корыте с мотором, называется "дора". Мотор, конечно, заглох. Идем на веслах: я с Галей, напротив нас гребут Папа с Анатолием. За кормой на канате вихляет, подпрыгивает на волне маленький ялик. Галя в серебристом платье с голубыми переливами, черные волнистые волосы охвачены серебристым обручем, как в тот вечер у нее в гостях. На корме какой-то бородатый мужик с милицейским мегафоном на груди. В углу рта, между бородой и усами, торчит погасший окурок. Мужик сплевывает через него и матерится. Я кричу ему, чтобы заткнулся, он скалит прокуренные зубы и снова матерится. Я говорю Гале про наш собственный катер, дескать, почему мы должны плыть с этим матерщинником. Галя тоже скалит в улыбке зубы и как-то страшно выворачивает вверх и вбок глаза, показывая мне что-то, что осталось у нас за спиной. Я оборачиваюсь и - вижу: над утесом, где мы только что были, вздымается ввысь светящийся столб.
Он округл и ровен по краям, держится строго вертикально и сияет бледно-фиолетовым светом...И вот я уже на утесе, подхожу к светящемуся столбу, разглядываю его. Он тихо сияет и - движется, несется, возносится как бы сам собой. Я вижу дыру, из которой он взмывает ввысь, это же дыра из нашей пещеры! Я задираю голову и чуть не падаю - столб теряется в вышине, не расширяясь и не растворяясь в воздухе. Я обнимаю его руками, обхватываю покрепче, что-то тяжелое сваливается с меня, я вижу самого себя лежащим у подножия столба, но - чудо!
– вместе со столбом я возношусь в небо! Я лечу среди звезд, столб несет меня все выше и дальше. Мне совсем не холодно, но и нет того жара, который опалил меня в первый момент, когда, возле дыры, я обнял светящийся столб. Мимо проплывают сияющие звезды, целые сгустки звезд, светящиеся спирали, пылевидные сверкающие скопления, ЧЕРНЫЕ ДЫРЫ - я вижу их! Видны не сами ДЫРЫ, а точки черного пространства, куда всасываются обломки планет, космический мусор, пыль, плазма, как вода, воронками, устремляется в бездонные океанские глубины. Я ощупываю себя - тела нет, есть лишь ощущение формы моего тела. Я замечаю, что весь, с головы до ног, облеплен какими-то мелкими существами. Да это же муравьи! Те самые? Из пещеры? Но не натуральные муравьи, а лишь их сущности, то есть мои ощущения, что это именно муравьи. Столб, превратившийся в прозрачный белесый луч, несет нас все дальше и дальше. И вот, наконец, издали, словно в окуляре телескопа, все ярче и четче, стремительно нарастая, приближается сияющее круглое тело, похожее на нашу луну. С такими же темными пятнами "морей", с такими же желтыми чистыми пятнами "пустынь" и такими же резкими тенями от гор и хребтов. Еще миг, и я, облепленный муравьями, мягко опускаюсь на поверхность неведомой планеты. И, не успеваю оглядеться, как со всех сторон ко мне стекаются маленькие, серого цвета, пирамидки. Их так много, что невозможно охватить взглядом - куда ни гляну, всюду торчат четырехгранные острия их вершин. Но никакого страха, никакого беспокойства, словно я уже давно знал это место, все пирамидки мне знакомы, они совсем не страшные, наоборот, симпатичные, доброжелательные, даже приветливые. Они не то чтобы расступаются передо мной, а как бы исчезают, давая мне дорогу. Я вспоминаю про муравьев, но их уже нет, куда-то сбежали, должно быть, пошли строить новый муравейник, решаю я. Огромное красное светило появляется над горизонтом. Пирамидки обступают меня, и я вхожу в одну из них, как в четырехгранную палатку. Пирамидка скрывает меня от пронизывающих лучей красного светила, мне уютно, спокойно и так хорошо, что я... просыпаюсь...)
Снова утро, снова Франц с его слюнями, снова Джильда... Но сегодня Джильда ведет себя как-то странно: нет обычной приветливости, злая, как мегера, подкатила Францу тележку, словно швырнула подачку, и тотчас удалилась, даже не взглянув в мою сторону. Естественно, я был неприятно удивлен. Франц - тоже. От нечего делать я попытался проанализировать, в чем дело, то есть почему я удивлен, и притом неприятно. Франц - понятно: приготовил десять марок в надежде, что Джильда вот-вот вернется. А я? Чего жду я? Этих странно волнующих поглаживаний по бедру и выше? Этого я жду? Ах ты, сивый козел! Джильда годится тебе в дочери, а ты облизываешься, подонок! Лучше бы думал о своей жене Гале, это, говорят, помогает. Кстати, не забыть бы спросить доктора, как на атомных подлодках решались проблемы секса, и про хиромантию - неужели он верит?!
Но вот появилась Джильда, рывками, не скрывая своего презрения и даже отвращения к Францу, выкатила тележку с почти нетронутым завтраком, вернулась уже другая, словно выскочила на сцену исполнить новую роль - улыбающаяся, краснощекая, я бы даже сказал, весьма привлекательная. И - ко мне! Подсела на кровать, положила свою волшебно-ласковую руку на бедро - я весь напрягся. О, господи, что же ты со мной делаешь! Жажду покоя и смирения перед Судьбой, как Михаил Кюхельбекер, а тут такие искушения... Да я просто хочу остаться верным своей жене, которую люблю! Но руки Джильды сильнее моих рассуждений и внутренних воплей - ее теплые добрые ладони, трепещущие пальцы добираются до самых моих сокровенных мест, я не выдерживаю, прижимаю поверх одеяла ее руки к себе, я сломлен, готов сдаться на милость победительницы, но ее руки вдруг коварно выскальзывают, оставляя меня во вздернутом состоянии... Я хочу удержать ее, но она быстро уходит. Франц глядит на меня волком, а я готов провалиться сквозь землю с этим торчком стоящим одеялом... Однако постепенно возбуждение проходит, я уже нормально дышу, могу соображать. Что бы это значило? Может быть, это часть стратегии доктора Герштейна? Или их обоих, Матцке и Герштейна? А может, - эта мысль обжигает меня кипятком, - может, я влюбился? Как Гете? Или Бунин? Какого черта! Ты - сумасшедший, тихий псих, не более того! И прекрати эти пошлые игры с медсестрой! Как тебе не стыдно! У жены - горе, а ты тут вздумал развлекаться. Негодяй! Ничтожество!
И вдруг снова входит Джильда, подсаживается ко мне. Я чуть не теряю сознание. Ее руки снова под одеялом, снова я трепещу, забываю обо всем на свете. Джильда тоже возбуждена, не может сдержать себя, откидывает одеяло, склоняется лицом, губами ко мне, мягко отстраняет мои пальцы, пытавшиеся выставить последний заслон... Я полностью в ее власти, снова лечу в Космос, но уже иной...
Когда Джильда уходит, я замечаю, что Франц лежит, отвернувшись к стене. Ага, паразит, теперь твоя очередь сопеть в стенку! И ощущение победителя захватывает меня: я еще могу! Я еще не шваль подзаборная! Я еще мужчина! И все прежние угрызения совести как-то незаметно исчезают, я забываю о них, словно их и не было. Главное - я снова жив! Спасибо тебе, Джильда! Я (по-своему!) люблю тебя, но, конечно, не так, как Галю... Галя, между прочим, такого никогда себе не позволила бы...
За этими благостными рассуждениями меня и застают вошедшие в палату доктор Матцке и доктор Герштейн. Доктор Матцке, в отличие от высокого и грузного Герштейна, невысок, худощав, подвижен, приветлив, говорлив. Едва открыв дверь, он тут же начал о чем-то говорить. Доктор Герштейн согласно кивал и, придерживая доктора Матцке за локоток, подвел к моей кровати. Я весь напрягся: после только что случившейся близости с Джильдой я не готов был предстать пред очи высокой врачебной комиссии, мне требовалось, по крайней мере, принять душ. Но "не мы выбираем, нас выбирают" - доктор Матцке присел ко мне на кровать, как недавно Джильда, его глаза через пенсне, похожие на глаза ястреба, уставились на меня, впрочем, вполне доброжелательно.
– Как дела?
– спросил он по-немецки. Доктор Герштейн переводил.
– Kein Problem!
– бодро, по-советски, отрапортовал я.
– Молодец!
– похвалил доктор Матцке.
– Мы с доктором Герштейном надеемся на вас. Если вы поможете нам, то мы вместе поднимем процент реабилитации на тридцать единиц!
– Он расхохотался своей же шутке, похлопал меня по коленке. Вы не должны ничего бояться. Вы это понимаете?
– Да, да, понимаю.
– Прекрасно! Вы готовы к процедуре?