Вещий Олег

– Остановись, ты победил.

Тот презрительно посмотрел на поверженного Сигурда, плюнул в его сторону и пошел вон. Рюрик отправился к своему месту, стараясь не глядеть на истекающего кровью викинга. Никто не жалеет другого из-за ран, тем более сам напросился. Сигурда подхватили слуги и унесли, идти сам он не мог. Больше веселья не получалось, все тихо разошлись, даже разговоров не было слышно. Только один из перепивших викингов, уснувший еще до ссоры, свалившись с лавки под стол, так и продолжал храпеть, его не разбудили ни крики, ни даже шум поединка.

Позже вечером Рюрик велел позвать к себе зятя. Рольф хорошо понимал, о чем будет разговор, он мысленно уже приготовился к отлучению от Хедебю и теперь раздумывал только о том, к кому из конунгов перейдет. В том, что будет изгнан, не сомневался. Но Рюрик только чуть устало показал на место напротив себя. Пришлось сесть. Странно, конунг никогда не беседовал с нарушившими его запрет, просто выгонял – и все. Ясно, переживает за свою дочь… Но Рольф совсем не собирался забирать своевольную капризную Силькизиф с собой, уйдя от конунга, он оставит его дочь при отце. О том, что это позор для молодой женщины, не думалось совершенно.

– Ты понимаешь, что нажил себе смертельного врага?

Вопрос оказался неожиданным, поэтому Рольф чуть помедлил, прежде чем ответить.

– Я должен был стерпеть оскорбления этого вонючего пса?

– Я должен выгнать вас обоих…

Похоже, что Рюрик просто не знал, как поступить. Он позволил начаться поединку, поэтому чувствовал свою вину в ранении Сигурда. Но и если бы тот погиб, то Рольфа следовало выгнать. Рольф не просто зять, он один из сильнейших, только стал слишком крупным, чтобы садиться гребцом на рум. Викинги не раз шутили, что, неровен час, Рольф перевернет драккар, если лишний раз кашлянет. Даже прозвище уже придумали – Рольф Пешеход. И впрямь зятю конунга хоть пешком передвигайся, и на руме тесно, и лошадиные спины гнутся. Тяжел молодой конунг Рольф, ох тяжел…

Правда, у Рольфа есть еще одно прозвище, те, кто с ним не дрался, а дело делал, звали все чаще иначе – Хельги, значит, Мудрый Предводитель. Рюрик старательно не замечал такого прозвища, оно оскорбительно звучало для самого старшего конунга, ведь по правилам Мудрым да еще и Предводителем могли признать только его, владевшего землями и потому имевшего право зваться конунгом. Правда, времена стали не те, сейчас конунгом может назвать себя всякий, кто пожелает. И самозванцев не смущает то, что тингом не признаны, есть десяток-другой викингов на румах драккара и ладно, уже конунг! Хотя, если признать честно, Рольф такого звания не просил, получил его, женившись на Силькизиф, а силы и ума у него на десятерых Сигурдов хватит. Только Рольфу не быть кормчим на хорошем драккаре, викинги никогда не станут слушаться того, кто не может с молодецкой удалью прыгнуть прямо с рума на пристань. Зять конунга этого не может, слишком тяжел.

Рюрик так задумался об излишней величине своего зятя, что забыл о том, что тот находится рядом. Рольф ждал. Наконец конунг очнулся от мыслей и покачал головой:

– Берегись Сигурда, он не успокоится…

Это Рольф прекрасно понимал и сам. Даже если бы они оба ушли из Хедебю, то с Сигурдом лучше было бы не пересекаться, теперь двоим тесно на земле.

Конунгам становится все тяжелее справляться со своими людьми, викинги требуют новой дани, новых земель, а где их взять? Свое побережье уже все обобранно, воевать, отнимая друг у друга, опасно. Куда деваться? На тинге все чаще голоса делятся пополам, одни твердят о мире, другие – о походах на богатые земли франков и других соседей, но только не по суше, а по морю. Арабские купцы, привозящие красивых женщин, отличное оружие и пахучие порошки, рассказывают о несметных богатствах других стран. Конечно, там можно и головы сложить, но для викинга это не преграда, зато в случае победы богатства окупят все труды и лишения. Для них труд – это только война, даже тяжелая работа веслами на румах трудом не считается, это просто жизнь.

Для себя Рюрик еще не решил, пойдет ли со всеми вокруг Европы или останется сторожить свои владения здесь в Ютландии. Но новые драккары решил все же заказать, они не будут лишними. И желающих сесть на их румы он тоже всегда найдет.

Но жизнь распорядилась несколько иначе…

Глава 4

Плохой год для Радоги выдался, очень плохой. Сначала Карислав весточку прислал, мол, домой не вернусь, живи как знаешь, найди себе другого мужа, коли сможешь.

Потом беда случилась такая, что разом перечеркнула спокойную жизнь…

Зима в тот год встала ранняя, но нестойкая. Снег выпал, потом растаял, снова выпал, то мороз, то оттепель. В такой день поехали Сувор с Далей через озеро к сестре ее на огнище дальнее, да в полынью и угодили. И лошадь, и сани под воду быстро ушли, Сувор выпрыгнуть успел, а Даля нет. Кузнец потом долго нырял в ледяную воду, пытался достать жену, но все бесполезно, тяжелая шуба на Дале была, утянул ее Озерный на дно. И сам Сувор занедужил после холодной воды, пролежал с неделю, стал кровью кашлять, в горячке гореть, все жену звал-кликал, чтоб не топла, его подождала… Потом раскрыл глаза, сказал, чтоб не обижали Радогу с Зоренем, только слышала это одна Илица. И будто не слышала. Захрипел Сувор, позвал всех к себе, попрощался и затих навек.

Почуяла Илица себя хозяйкой в семье, хуже самой злой свекровушки стала для Радоги, видел это Гюрята, но не хотел в бабьи дела вмешиваться.

Бьет волна речная в берег, сильно бьет. Редко когда тиха вода, оттого и город прозвали Ладогой – Приволновым. Холодное, своенравное озеро недалеко, то так свой характер покажет, то этак. Но все равно любят его ладожане, привыкли к озерному и речному норову, не ждут от него покорности. Может, потому и сами такие стойкие? Ни холодной воды не боятся, ни морозов, ни слякоти непролазной… Нево-озеро даже в жаркий летний день не всегда теплой волной балует, и в Волхове она тоже студеная, а мальчишки весь день в воде, словно не чувствуют холода. И Зорень стоит. Ловят рыбу у берега. У старших лодки есть, им проще, а младшие пусть пока так, придет и их черед уходить на лов. Опасно это, часто откуда ни возьмись налетит ветер, погонит лодки далеко от берега, если не умеет рыбак управиться веслом, то долго его может и до озера гнать, а то и вовсе Озерный утащит.

Переминается мальчонка с ноги на ногу, озябли босые в холодной воде уж совсем, а уходить нельзя. Нужно наловить побольше, не то Гинок опять на смех поднимет. Вытащил мальчик рыбу покрупнее, обрадовался, теперь можно и домой. А с берега за ним приглядывает Сирко, ладожанин, что живет бобылем на краю пригорода. Нравится упрямый мальчонка мужику, старается Сирко помочь, чем может. Вот и сейчас позвал к себе Зореня, посмотрел на его рыбу, на снасти и подал свои, получше:

– Возьми. Этими ловчее будет.

Глаза у мальчишки загорелись, с такими и правда ловиться будет лучше! Обрадовался, поблагодарил и домой помчался, матери хвалиться. Не успел, Радоги в доме нет, зато Гинок тут как тут:

– Чьи это снасти? Украл, что ли?

Зорень даже красными пятнами пошел:

– Не крал я! Мне Сирко сам подарил!

Гинок не хочет угомониться:

– Са-ам… Как же! С чего бы это? Никому не дарит, а тебе вона!

Пристал к мальчонке как репей, не отпускает. Так и заставил всех усомниться, одна только мать на защиту встала, предложила сходить к Сирку да спросить. На том и порешили.

Но мальчик ночью услышал, как тихонько плачет мать, стал убеждать, что не воровал тех сетей. Радога сквозь слезы шептала ему:

– Сиротинушки мы с тобой, Зорень, вот я и плачу.

Утром не успели позавтракать, Гинок напомнил про Сирко, мол, идти надо, не то уйдет на реку или еще куда. Не хотелось Гюряте, понимал, что не врет племянник, если бы украл, то не соглашался идти к обиженному. Но Илица тоже строго смотрела, идти пришлось. Радога не отставала, шла вместе с сыном и Гюрятой.