Вещий Олег

По обычаю всем полагалось очистительное омовение – челядь с утра жарко топила бани. Все шли молча, в великой печали, на ходу разбиваясь на группы согласно рангу и положению. К этому времени Донкард уже успокоился – он вообще отличался редкостным хладнокровием – и думал сейчас о том, что еще не все потеряно, что в присутствии народа, знавшего, где Берсира настигла смерть, было неосмотрительно выделять посла русов среди иных послов и гостей. В жаркой бане конунга мог находиться лишь узкий круг особо приближенных, само омовение заглушало первую, самую острую боль утраты, располагало к воспоминаниям, и Донкард тщательно продумывал слова, с которыми следовало обратиться к осиротевшему отцу.

Однако на повороте к мыльне конунга его поджидал молодой гридин, почтительно, но твердо заступивший ему дорогу.

– В чем дело? – нахмурился Донкард. – Знаешь ли ты, кого останавливаешь?

– Не гневайся, великий посол боярин Донкард, я лишь исполняю повеление своего конунга. – Гридин прижал руку к сердцу и низко поклонился. – Я укажу тебе тропу в другую мыльню.

Конунг рузов избегал разговоров с послом Олега, и это весьма встревожило Донкарда. Моясь в незнакомой ему баньке среди второстепенных бояр, он был свободен от бесед, вспоминая весь ход похорон, расстановку людей и послов. Да, он стоял на шаг впереди, на почетном месте, указанном ему Биркхардом. Но за его спиной и, главное, правее него стояли два посла рогов. Тогда он мало уделил внимания им, поскольку лично никого не знал, но теперь, сложив все отдельные кусочки воедино, понял, что ему весьма красноречиво показали возможную смену отношений, откровенно намекнув, что смертельно обиженные рузы готовы на союз с заклятыми врагами Олегова Дома. Правда, его дары приняли с благодарностью, но принимал их не конунг, а Биркхард, давно известный своими прорусскими настроениями. Он же и поставил Донкарда впереди других послов, и старый советник понял, что Биркхард не разделяет склонности своего конунга к союзу с рогами. Это была еще не надежда, но ее тень, и, следуя за нею, можно было найти способ разрушить опасное для Старой Русы сближение пограничных с нею племен. И, обдумав все, Донкард почти успокоился: оставалось проверить основную догадку и, если она подтвердится, действовать с настойчивой осторожностью.

Догадка подтвердилась на траурном пиршестве: Биркхард вновь устроил так, что он получил слово первым из послов. В тщательно продуманных словах он воздал должное отваге и воинскому уменью Берсира, выразил глубокое соболезнование конунгу-отцу и всему народу рузов и осторожно намекнул о необходимости личного разговора…

– Этому не бывать! – резко перебил конунг. – Если русам нужна эта беседа, пусть о ней попросит их конунг.

– Он всегда отличался редким упрямством, а горе затмило ему разум, – сказал Донкарду Биркхард, когда они наконец-таки уединились. – Я не рассказывал конунгу о всех кривых ходах Хальварда, но достаточным оказалось и того, что я вынужден был рассказать. Хальвард обидел наш народ и нанес мне личное оскорбление. Опасайся его, Донкард: человек, который показывает всем, как он любит низкие потолки, втайне всегда витает над ними.

– Ты – мудр, друг Биркхард, и я благодарен тебе. Помоги мне разобраться, что будет, чего ожидать нашим народам. Твои думы мне важнее собственных.

– Мой конунг порвал с Хазарским каганатом, выгнав хазарских купцов и ремесленников из наших земель. Конечно, хазары не оставят этого без внимания, и в данном случае Хальвард добился своей цели. Но что делать нам, маленькому народу, потерявшему боевого вождя? Ослепленный горем разум конунга подсказывает ему союз с рогами, но… – Биркхард поднял палец. – Но Олег направит против рогов варягов Вернхира, подкрепленных с тыла новгородской ратью, а тот же Хальвард натравит на нас вятичей.

– Этого не будет, Биркхард.

– Будет, потому что Хальвард мечтает прыгнуть выше собственного потолка, Донкард. И конунг Олег получит две войны на правом и левом плече своего войска. Это может если не сорвать, то задержать наступление на Киев, а под стягом Олега собралось такое количество хищников, что славяне вот-вот схватятся за копья.

– Я разделяю твои опасения, Биркхард. Скажи, что, по-твоему, следует сделать прежде всего, дабы предотвратить угрозу?

– Во что бы то ни стало уговори Олега приехать на поклон к нашему конунгу, – сказал Биркхард, помолчав. – И подумай о самом неожиданном ходе при их разговоре.

Биркхарда востребовал конунг, и он сразу же ушел, оставив Донкарда в тягостных размышлениях: Биркхард верно нарисовал возможную картину последствий. Рузы не могли смириться с внезапной и труднообъяснимой гибелью их военного вождя и единственного наследника стареющего конунга. Указанный враг в лице отравительницы-хазарянки был далеко, но земля, где погиб Берсир, располагалась рядом, и в сознании не только дружинников, но и большинства бояр постепенно крепло убеждение, что за эту потерю русы должны заплатить свою долю. Союз с рогами напрашивался как бы сам собою, Полоцк осторожно, но неуклонно поддерживал его, и никто не желал думать о последствиях. Никто, кроме старого многоопытного Биркхарда.

Уговорить Олега поехать на поклон к осиротевшему старику было несложно: здесь наверняка должны были сработать привычное уважение к возрасту и свойственное Олегу чувство сострадания к чужому горю, усиленное личным знакомством с погибшим Берсиром. Эта сторона не тревожила Донкарда; его тревожил тот неожиданный ход, который следовало подсказать Олегу, чтобы остановить ненужное и весьма опасное развитие событий. Каков должен был быть этот ход, чтобы конунг рузов резко изменил уже наметившийся путь?

С этой мыслью Донкард воротился в отведенные ему покои. Сел в кресло, уставился в остывший очаг и по давно укоренившейся привычке начал неторопливо и обстоятельно перебирать события и разговоры. И с особой тщательностью – беседу с Биркхардом, который, по сложившемуся у него убеждению, доживал последние сроки как в должности первого советника, так и в ранге первого боярина. Он открыто противился возникающему союзу, и если не сам конунг, то роги постараются убрать его, пока конунг рузов еще не пришел в себя, пока горе ослепляет его разум, а воля подавлена отцовской болью и общей растерянностью. Здесь мог помочь только Олег, и Донкард понимал это. Он обязан был уговорить его приехать в Рузу во что бы то ни стало и как можно скорее.

Донкард попытался было подумать о том неожиданном ходе, который должен был сделать Олег во время будущей встречи с конунгом рузов, но никак не мог сосредоточиться на нем, а потому очень скоро стал размышлять совсем об ином. О Хальварде, который, по определению Биркхарда, все время пытался прыгнуть выше собственного потолка. Он знал его с детства, когда-то посоветовал Олегу обратить на умного и на редкость исполнительного юношу особое внимание, а теперь, отдыхая в прохладных покоях, внимательно прослеживал известные ему дела беспощадного боярина, именем которого уже пугали детей, и перед ним постепенно стал вырисовываться весь гигантский объем власти, которую Хальвард сумел сосредоточить в своих руках. Он еще не успел додумать это до конца, еще не успел ужаснуться размаху, как тихо появившийся гридин доложил, что женщина из его же, Донкарда, печального посольства просит ее принять. Это могла быть только Альвена, и Донкард распорядился немедленно привести ее. Вошла Альвена и с порога выпалила:

– У конунга рузов есть дочь. Очень ладная, красивая девочка лет тринадцати. Я мылась с нею в бане и готова поклясться, что завтра-послезавтра она раскроется, как утренняя лилия. И я подумала, Донкард, что лучшей пары для Сигурда не подобрать. Сигурд – воспитанник князя Рюрика, отважный воин и завтрашний вождь. Поверь, он – достойная замена Берсиру и…

«Вот он, ход! – с огромным облегчением подумал Донкард. – Какой простой и какой точный!..»

5

Дюжина славянских дружинников, лично отобранных Нежданой, неспешно ехала лесом. Это была земля русов, неожиданностей не ожидалось, дозорных не посылали, и Сигурд с Нежданой ехали впереди. Правее Нежданы, отстав на полкрупа, ехал Первуша, но молодые люди молчали вовсе не из-за его присутствия. Смятение от встречи еще не улеглось, в ушах Сигурда продолжал звучать необычно повелительный тон Нежданы, но кони их тем не менее почему-то продолжали идти куда более размашистым шагом, и вскоре они отдалились на довольно большое расстояние. Тогда раздался окрик старшего дружинника, потребовавший, чтобы Первуша вернулся. Первуша послушно придержал коня, и вскоре юноша и девушка наконец-то остались одни.