Весёлый Роман

— Тише, мать, я тут не один, — оглянулся на Мокиенко батя. — Пусть, значит, приходят?

Трубка что-то ответила, но мы теперь не услышали.

— Хорошо, я так и передам, что мы их приглашаем.

— А как насчет вина? — шепотом спросил председатель завкома.

— Тут еще насчет выпивки спрашивают, — сказал батя. — Что привезут нам… Да нет, при чем здесь я… Ну хорошо, хорошо… Спасибо, значит. Скоро придем.

Батя снова подул в трубку, положил ее на рычаг и провел ладонью по вспотевшему лбу.

— Говорит, не нужно никакого вина. И никакой официантки. А так пусть приходят.

— Н-да, — сочувственно посмотрел на батю Мокиенко. — Министерство… А может, оно и лучше, что по-домашнему. Пойдемте, Алексей Иванович, я вас пока познакомлю с этими французами. Они в конструкторском. И Рома пусть пойдет.

Мы пошли знакомиться с французами.

Вечером я попробовал поговорить с мамой про завтрашнее меню. Я сказал, что могу узнать рецепт такого французского блюда фондю Франш-Конте. Но, когда мама услышала, что эта штука готовится на вине, она даже руками всплеснула.

— Может, ты мне еще скажешь жаб для них приготовить? Будут закуски — селедка и еще что-нибудь. На первое — борщ, на второе — вареники с сыром.

Так у нас называют вареники с творогом.

— А на сладкое?

— Торт не забудь утром купить, «Киевский». Сколько их будет? — обратилась она к бате.

— Да говорили вроде четверо. С переводчиком.

— Значит, бутылку водки нужно купить. И бутылку шампанского. За глаза хватит.

Эти мамины указания у нас никогда не выполнялись. Спиртного всегда покупали вдвое больше, чем она говорила. Она это знала и, исходя из этого, назначала, сколько чего.

Когда Виля узнал, что к нам придут французские профсоюзные деятели, у него даже глаза загорелись.

— А мне можно, тетя Галя?.. Прийти? Поговорить с ними? Я учу французский, читаю, а разговорной практики ну никакой.

— Приходи, — охотно согласилась мама. — Ты к нам можешь и без спроса приходить. Не чужой.

Когда я вернулся с работы, мама уже раздвинула стол, накрыла его нашей лучшей белой скатертью, в хрустальной вазе горели пионы, сверкали тарелки, вилки, рюмки.

— Ты бы хоть сегодня убрал аккумулятор, — сказала мама ворчливо. — Споткнутся о него гости и кислотой твоей штаны себе прожгут.

В передней под счетчиком у меня стоял совсем не аккумулятор, а приспособление для зарядки аккумуляторов. Я сам его сделал. Провод намотал на сердечник силового трансформатора телевизора. Выпрямитель поставил селеновый; вольтметром проверяю напряжение на клеммах аккумулятора, амперметром — величину зарядного тока. Мое зарядное устройство весит всего два килограмма и по величине не больше коробки от ботинок. Но мама все равно недовольна, что эта штука стоит в передней. Она с подозрением относится ко всякой механизации. Есть у нас и пылесос, и полотер, но мама ими не пользуется. Опыт ей показывает, что всю жизнь она подметала и вытирала пыль, и ни разу ей руки не отказали, а пылесос и полотер иногда выходят из строя. От них, по ее убеждению, перегорают пробки, а мама считает это большим несчастьем.

— Хорошо, мама, сейчас уберу.

— И выскочи в булочную. Купи восемь городских булочек. Возьми деньги в комоде.

Раньше эти булочки назывались французскими. Название «городские» осталось со времен борьбы с космополитами, когда исчезли такие «иностранные» товары, как швейцарский сыр, французские булки, английские булавки. Эти булавки стали называть секретными, словно «секрет» — не иностранное слово.

Я отправился за бывшими французскими булками, с помощью которых мама, по-видимому, собиралась сделать для французов более привычной нашу украинскую кухню.

Ровно в восемь приехали гости. С переводчицей — крупной молодой женщиной в очках, которую они называли Катя, а она себя — Катрин.

Все три профсоюзных деятеля были высокими, худощавыми, спортивного типа, двое с галстуками, а один — с бантиком. Его фамилию я сразу запомнил: Жюссак. В «Трех мушкетерах» так назывался один из любимых гвардейцев кардинала. Я к нему даже нечаянно обратился «господин де Жюссак», но он не обратил внимания.

Виля сразу же атаковал французов. Вот уж на что стоило посмотреть. Они не понимали ни одного слова и спрашивали у переводчицы, а переводчица тоже не понимала. У него было какое-то не такое произношение, хоть он со своей бородкой больше походил на француза, чем эти три француза, вместе взятые. И вот что удивительно: все слова французов ему были понятны. В общем, он чувствовал себя, как собака, которая все понимает, а сказать не может.

Выпили по первой. Закусили. Жюссак положил себе на тарелку немного паштета, попробовал и даже засветился. Он горячо заговорил. Катрин перевела. Он спрашивал, как мама узнала секрет знаменитого лангедокского паштета, который он ел только в детстве у своей мамы. И все три француза принялись за паштет.

Не знаю, кто тут кого разыгрывал. Не было никакого лангедокского рецепта. Я сам участвовал в приготовлении этого паштета. Открывал консервные банки, сделанные под лозунгом «перекуем мечи на орала», вероятно, из железа, предназначенного для танков.

Мама попробовала паштет, сказала «суховат», достала из холодильника банку с гусиным жиром, который она вытопила, когда жарила гуся на мой день рождения, перемешала паштет с жиром, добавила туда перца, рубленого лука, и все, по-моему.

— Это и есть наш знаменитый паштет, — переводила Катрин слова Жюссака. — Он состоит из двух видов печени — гусиной и телячьей и трех сортов мяса. Правильно я говорю?

Мама уклончиво молчала.

А городские булочки, девичья фамилия которых была «французские», оказывается, во Франции называются русскими булочками.

Я сообщил французам, а Катрин перевела, что мы с ними коллеги, что я тоже профсоюзный деятель, возглавляю цехком. Французов заинтересовало, много ли времени отнимает моя должность и компенсируется ли этот труд. Я сказал, что это общественное поручение, которое считается почетным.

Батя спросил, что у нас французам больше всего бросилось в глаза как людям приезжим.

— У вас прекрасный город, — ответил самый старший из французов и самый мрачный. — Много зелени. Большая, чистая, историческая река. Красивые старые и новые здания.

Его звали Пьер Дюран. Переводчица пояснила, что это примерно то же, что по-русски Петр Иванов, настолько фамилия Дюран распространена во Франции.

— У вас много читают, — добавил Жюссак. — В парках, в метро, в троллейбусах. Но зато у вас неудачные программы телевидения.

— Как когда, — возразил батя.

— Гектор Агости, — вмешался Виля, — писал, что во Франции почти половина рабочих не прочитала ни одной книги, а больше тридцати процентов читают редко. Это он писал по состоянию на тысяча девятьсот шестьдесят первый год. А как сейчас?