Весенние дни

Инна осторожно вышла. В медицине она ничего не понимала и сообразила, что сейчас лучше не вмешиваться. Старик ей не показался слишком дряхлым. Разве что он полулежал с закрытыми глазами, и это немного напугало её. Ведь могла сорваться её миссия в этом мире. Жалости к нему она не чувствовала: он ей временно незнаком…

В гостиной Инна ещё раз огляделась. Пока ей не выделили личную комнату, вещи перенести и разобрать она не может. Но и сидеть сложа руки до тех пор, пока её не заметят, не собиралась.

С чего начать?

После долгой дороги, честно говоря, очень хотелось пить. Чаю бы…

Обошла кучу багажа, нашла тот саквояж, который она вместе с господином Лэндонаром наполняла вкусными гостинцами. Неизвестно, есть ли у здешнего семейства чёрный чай, но Инна собиралась пить именно его. Ухватившись за тяжёлые ручки толстенной сумки-саквояжа, Инна решительно поволокла её на кухню (или в столовую), правильно сообразив, что единственный коридор ведёт именно в нужное ей место.

Помещение для столовой и кухни оказалось единым: на кухню выделен довольно вместительный угол в два окна, отгороженный от столовой занавеской, в некоторых местах просвечивающей от старости, но чистой.

Внимательно рассмотрев столовую комнату и дотащив саквояж до кухни, Инна пришла к выводу: слуги здесь есть. Чистота в обеих комнатушках чуть не стерильная!

И пустота в навесном шкафу, явно предназначенном для сухих продуктов, тоже. Инна бесцеремонно заглянула в этот шкаф и, открыв рот, обвела ошалелым взглядом пустые стеклянные банки с затейливыми наклейками «сахар», «крупа» и прочие. Потом, так же не стесняясь, подняла крышки всех попавшихся под руку, а точней – стоявших возле плиты кастрюль. Только в громадном чайнике, на донышке, перекатывалась вода, да в одной из кастрюль Инна обнаружила нечто, напомнившее больничный суп, предназначенный для послеоперационных больных в первые три дня (был в её жизни период ухода за больной родственницей). Суп этот – а именно: мутноватая жидкость и сиротливо качающаяся на самом дне разваренная крупа – заставил её присмотреться к величине кастрюли. И сделать вывод: большая. Что значит – ест из неё не один, только больной человек. Питается этой крупой, плавающей в мутной жидкости, вся семья.

Инна оглянулась на саквояж, брошенный на пороге между столовой и кухней. Нет, сначала она поставит на плиту чайник, с водой почти до краёв, затем найдёт заварник и только в последнюю очередь будет потрошить саквояж. Но уже сейчас она преисполнилась громадной благодарности к предусмотрительному господину Лэндонару. Сама бы она взяла бы на гостинцы только какие-нибудь сладости. Впрочем, он-то наверняка знал о плачевном состоянии этой семьи.

Воду нашла в баке, рядом с умывальником, над раковиной которого тут же и с наслаждением умылась. Вода холодная, но зато какое облегчение – не чувствовать на коже пыль долгой дороги!.. А что в баке чистая и, возможно, питьевая вода – догадаться несложно: рядом висел ковш. Инна сполоснула чайник, наполнила его и занялась плитой. Пара минут на изучение – и девушка сообразила, что да как: её деревенская бабушка тоже иногда топила не всю печь, а только плиту. Остатки угольных брикетов безжалостно отправились на сожжение. Инна водрузила чайник над средним отверстием-конфоркой. Заварочный чайничек нашла быстро – на открытых полках с посудой, по всей длине слегка облагороженных узким кружевом, насколько Инна поняла – вывязанных крючком.

И, наконец, подтащила саквояж к кухонному столу.

Когда столешница начала скрываться под свёртками, коробками, пакетами и прочим, а чайник солидно загудел, за спиной Инны чуть не виновато сказали:

– Ой…

Инна оглянулась.

В дверном проёме стояла девушка – совсем не такая, какой она себе представляла Мелинду. До этой секунды Инна предполагала увидеть (туманно, конечно) нечто бледное, жалкое и жутко субтильное. И безвольное.

В комнате со стариком она же видела Мелинду лишь со спины.

Ха!.. Перед ней стояла высокая темноволосая красавица, разве что ощутимо худенькая. Внимательные тёмные глаза под мягкими дугами бровей, прямой носик, высокие скулы, прелестный рот, который сейчас слегка напряжённо сжат, – и вот эта красавица, про которую Инна с сожалением и даже с пренебрежением думала, как о «девице», не имеет толпы женихов под окнами своего дома?! Да Инна остро прочувствовала, что рядом с ней в других обстоятельствах она сама «потеряется»!

Но пришла в себя и, вспомнив свою «шпионскую легенду», по которой Инесса – дама довольно бесцеремонная, выпалила:

– Я приехала, а никто меня не встретил! Хочу пить чай! И буду его пить!

Мелинда чуть удивлённо улыбнулась этому заявлению, а потом присмотрелась и подняла брови:

– Вы сумели поставить чайник на плиту? – И тут же улыбка слетела с губ, а в глазах поселилась тревога. – Вы… использовали весь уголь?!

– А что мне было делать? – строптиво рассердилась Инна. – Я привыкла к комфорту! И, кстати, пожалуйста, пошлите кого-то в лавку, где продают этот ваш уголь! Я не хочу проснуться завтра и не получить горячего завтрака! Позовите ваших слуг – денег на уголь я дам. Пусть немедленно купят уголь! На всё, что я выдам им!

Эмоции Мелинда не умела скрывать. Она сдержанно вздохнула и, уже неловко улыбаясь нахальной гостье, но тем не менее с любопытством скашиваясь на стол, объяснила:

– У нас нет слуг.

Инна снова осмотрела кухню – так, чтобы Мелинда видела её въедливый, рыщущий по всем углам взгляд, и, медленно качая головой, проговорила:

– Не верю.

Теперь бледные щёки девушки запылали румянцем – и Инна сообразила, в чём дело. Но Инесса, которую она играла, высокомерно сказала:

– Это ещё ничего не значит! Мы попьём чаю – и вместе посетим лавку углежогов!

– Но… - робко начала Мелинда, слишком явно смущённая властным тоном кузины.

– И где мои тётушки? Пригласите их почаёвничать со мной! С нами, - поправилась Инна. – А ещё, Мелинда, помогите мне расставить все эти гостинцы по местам.

И вот тут Мелинда, несмело подошедшая к столу и взглянувшая на его поверхность, стала выглядеть сущим ребёнком. Она приоткрыла рот и захлопала глазами, а потом чуть не в ужасе взглянула на Инну, которая деловито продолжила выкладывать из саквояжа последние свёртки и коробки.

– Вы сказали… это гостинцы?

– Конечно! – фыркнула Инна и выпрямилась. – Вы же не думаете, что я могу приехать к вам с пустыми руками? Поэтому и прошу: определитесь, что вы оставите для чаепития, а что – на другое время! И ещё: когда мы поедем в угольную, или как там она у вас здесь называется, лавку – решите сейчас!

Тут подоспела одна из тётушек, тощенькая, сутулая, в тёмном платье – причём неопределённо тёмный цвет явно маскировал, что одеяние довольно старое и ветхое. И тоже замерла, жалобно округлив рот при виде той съестной роскоши, что появилась на столе. Мелинда быстро объяснила ей, кто такая Инна и откуда такое богатство на столе. Обе нерешительно постояли у стола, и вскоре продукты с него и впрямь начали упорядоченное движение: что-то – в шкафы, на недавно пустые полки, а что-то – на кухонный стол, чтобы устроить нарезку к чаю.

В деловитой суете Мелинда успела объяснить, что дедушке стало плохо, и он упал, а потому все сосредоточили своё внимание на его состоянии и не услышали, что творится во дворе и в доме. Вторая тётушка сейчас сидит с дедушкой, который очнулся, но всё ещё слаб, поэтому тётушка там, у него в кабинете, чтобы тихонько говорить с ним, пока… А третья в своей комнате готовит лекарство для него.

Говорить с ним? Вот теперь Инна кое-что заподозрила – скорей всего, из-за пустых полок и банок в шкафу. Дед, с которым стало плохо, но который сразу очнулся. И понимает разговор своей дочери, с которой сейчас ещё и беседует… Это, наверное, не инсульт или инфаркт, как она поначалу подумала. Это… другое. Не голодный ли был у него обморок? Сердце кольнуло, и Инна с трудом взяла себя в руки.