Весна (Дорога уходит в даль - 3)

Покраснев так, что даже шея становится у нее густо-розовой, Тамара вынимает из конверта письмо и, - прокашлявшись, совсем как в классе, перед тем как начать отвечать урок, - читает внятно и выразительно:

– "Милостивый государь мой Иван Константинович! Покойный брат мой, генерал Хованский, Сергей Дионисиевич, умирая, назначил своей душеприказчицей супругу свою, Инну Ивановну Хованскую. Вскоре после смерти брата скончалась и Инна Ивановна. Перед смертью ей было угодно составить духовное завещание, по которому она передоверила Вам распоряжение ее денежными средствами и воспитание ее внуков, Тамары и Леонида..."

Тамара читает бегло, не запинаясь. Непонятно, почему Иван Константинович прерывает это чтение вопросом:

– Почерк-то разбираешь ты, птуша?

– Вполне!
– отвечает Тамара, словно даже удивившись, и внезапно добавляет, сильно покраснев: - Мне тетушка тоже прислала письмо. Сегодня получила я его...

– А-а-а, - тянет Иван Константинович как-то неопределенно.
– Ну, читай, птуша, читай дальше.

– "Вот уже почти четыре года Леонид и Тамара живут у вас, - читает Тамара.
– Судя по справкам, мною полученным, отношение ваше к ним совершенно родственное и не оставляет желать лучшего..."

– Спасибо!..
– вдруг вырывается у Ивана Константиновича не то с горечью, не то с иронией.

– "Зато, - продолжает читать Тамара, - оставляет желать многого та обстановка, в какой живут и воспитываются эти дорогие мне дети. Тамара учится в провинциальном институте, Леня - в захолустной гимназии. А ведь брат мой, генерал Хованский, предназначал его для военной карьеры! Знакомства у детей, общество, в котором они вращаются, самые смешанные. Как далеко все это от той блестящей жизни, какая ожидала детей в доме их деда!.."

Тамара на минутку умолкает. Словно задумалась она над тем, что пишет ее "тетушка Евдокия Дионисиевна"...

– Что же ты остановилась, птиченька?
– ласково спрашивает Иван Константинович.

И Тамара читает дальше:

– "Глубокоуважаемый Иван Константинович! Инне Ивановне угодно было назначить Вас опекуном внуков - на то была ее воля, спорить с этим нельзя. Однако с тем, как складывается жизнь моих внучатых племянников, я примириться не могу!

Они - Хованские, они рождены для другого! Поэтому я предлагаю Вам следующее: пришлите детей ко мне в Петербург. Здесь Тамара будет учиться в Смольном институте. Леня поступит в какое-нибудь привилегированное дворянское учебное заведение, смотря по его склонностям и способностям. В моем доме они сразу вступят в тот блестящий светский круг, в каком нм, Хованским, и надлежит вращаться. Я сама буду вывозить Тамару на балы. Со временем она выйдет замуж, Леня женится - все это совершится в тех высоких рамках, какие, несомненно, одобрил бы мой покойный брат, Сергей Дионисиевич. Опеку над детьми Вам придется передоверить мне - ведь Вам, пожилому человеку, она, вероятно, и в тягость. Не сомневаюсь в том, что денежные дела детей в полном порядке: Вы человек честный и порядочный..."

В этом месте у Ивана Константиновича начинает краснеть шея, он резко дергает плечом и даже невнятно бурчит себе под нос что-то вроде любимого присловья: "Черт побери мои калоши с сапогами"... Но-он сдерживает себя.

И Тамара дочитывает письмо тетки:

– "Если Вы, государь мой Иван Константинович, пришлете ко мне детей теперь же, то они проведут лето на моей даче в Павловске. На август я, возможно, поеду полечиться за границу и, конечно, повезу туда и их. В ожидании Вашего ответа пребываю с полным уважением к Вам графиня Евдокия Дионисиевна Уварова, урожденная Хованская.

Адрес для ответа: Санкт-Петербург, Гагаринская ул , соб. дом".

Тамара дочитала письмо. На балконе так тихо, словно никого здесь нет. Все сидят неподвижно, и молчат.

Шарафутдинов сунулся было накрывать на стол к чаю, но сразу уловил, что он некстати, и исчез, даже не топая, - наверное, на цыпочках. (Мы с Леней уже не раз замечали, какой Шарафут чуткий и деликатный!)

– Яков Ефимович, - вдруг прерывает молчание Иван Константинович, - есть у тебя какие-нибудь мысли по поводу этого письма?

– Милый вы мой Иван Константинович...
– начинает папа, глядя на старика с такой нежностью, что я впервые понимаю, как сильно любит папа своего старого друга.
– Какие могут у меня быть мысли по поводу этого письма? Я ведь не урожденный Хованский. Не берусь я с такой графской легкостью и непринужденностью решать судьбы людей. Ведь тут судьба и Тамары, и Лени, и ваша - да, да, и ваша, Иван Константинович! Думаю я, что тут имеют слово даже первое слово!
– сами, так сказать, заинтересованные лица, Тамара и Леня...

– Вот и мне тоже хочется услышать, что они об этом думают! подхватывает папину мысль Иван Константинович.
– Птушечка, не секрет это: что именно тетка тебе в своем письме написала?

– Это уже не первое письмо...
– угрюмо говорит вдруг Леня.
– Второе. Первое было недели две назад.

– Разве?
– говорит Иван Константинович каким-то неестественным, "нарочным" голосом.
– Что же ты нам об этих письмах ничего не сказала?

– Да так как-то... не пришлось к слову, - отвечает Тамара почти таким же "нарочным" голосом. И, доставая из кармана два письма в таких же умопомрачительно сиреневых конвертах, Тамара равнодушно добавляет: Тетушка пишет мне... Ну, в общем, то же, что и вам: про Смольный институт, про дачу в Павловске. Ну, еще и про то, - Тамара слегка понижает голос, что она хочет вывозить меня на балы...

– Ну, и что же ты думаешь обо всем этом?
– продолжает Иван Константинович все тем же странно-деревянным голосом.

Совершенно неожиданно Тамара плачет. И как плачет! Слезы бегут по ее лицу дождиком. Она всхлипывает, даже попискивает, жалобно, как малый ребенок.

– Дедушка, миленький, дорогой! Вы же знаете, дедушка, как я... как я вас люблю! Ну просто очень, очень, очень... Дедушка, вы мой самый дорогой!..

До этой минуты я, признаюсь, сидела в страхе. А вдруг, думала я, Тамара обрадуется предложению тетки? Ведь графский дом. Смольный институт. Блестящее общество. Графиня Уварова.

Дача в Павловске. Поедем за границу! Все это - я же знаю - Тамара обожает, считает высшим счастьем жизни... Я боялась, что Тамара кинется, как голодная, на эти приманки и уедет от Ивана Константиновича. Мне самой было бы не так уж грустно расстаться с Тамарой - хоть на всю жизнь! Но просто невыносимо думать, что Тамара может забыть, как Иван Константинович привез к себе ее и Леню, незнакомых детей, как любил их!

Но этот страх оказался напрасным: Тамара любит Ивана Константиновича, она его ни на кого не променяет!

Тамара все плачет: "Дедушка, дорогой мой!" Она прижимается к нему, словно боится, как бы он не послушался этой тетки и не отправил их Тамару и Леню - в Питер!

А Иван Константинович - ох, и недогадливый!
– не понимает этого. Обнимая Тамару, гладя ее растрепавшиеся волосы, он вдруг берет ее за подбородок, поднимает к себе ее лицо и, глядя прямо в красивые плачущие глаза, спрашивает тихо и печально:

– Значит, уедешь? Да?

Ну какой непонятливый! Разве он не видит, как она плачет, как она обнимает его: "Дедушка, дорогой! Ужас, как я вас люблю!" Ведь совершенно ясно: она любит его, она не променяет его ни на какую тетку!