Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях
Шрифт:
Другим грузом навалилась болезнь жены. После возвращения из Малеевки, они узнали, что удаленная опухоль — раковое образование. Началось лечение рентгенотерапией, и она две недели ездила в другой конец Москвы на процедуры, а возвращаясь, ложилась без сил, приходя в себя.
Дела с получением комнаты не двигались никак. Множество реабилитированных, получивших бумагу, что их безвинно и бессудно держали в лагерях и тюрьмах, больных и нищих, толкались по приемным, стояли в очередях, писали заявления и жалобы. Везло не всем, для маломальского восстановления справедливости требовались влиятельные ходатайства, связи, начальственные звонки. 31 марта они отправили заявление "В президиум сессии Верховного Совета СССР пятого созыва", в нем писали: "…Состояние здоровья лишает нас возможности с необходимой энергией настаивать в Райжилотделе на немедленном предоставлении полагающейся нам по закону жилплощади".
Денег — не хватало. "Живем фактически в долг, причем без сколько-нибудь четких надежд на что, и как вылезем из этой трясины. Пока что погружаемся
Опора — только внутри себя. Внешние тяготы жизни остаются тяготами, но я далек от тенденции придавать этим трудностям космическое значение. Есть внутреннее пространство, есть страны души, куда не могут долететь никакие мутные брызги внешней жизни. К тому же страны эти обладают не субъективным (только для меня) бытием, а совершенно объективным. Вопрос только в том, кому, каким способом и когда именно они открываются.
Вот об этом хотелось бы говорить с Вами, — и говорить столько, что и многих вечеров не хватило бы" [630] .
Но каждый день он продолжал свою главную работу.
7. Больница
Весной началось обострение стенокардии и атеросклероза, и 16 марта Андреев слег. В одной комнатке оказалось двое больных. Ему запретили двигаться, а заниматься рекомендовали не больше одного часа в день. Жена не могла придти в себя после рентгенотерапии, лечилась от ожога и первое время еле ходила. Выручали друзья и неутомимая Юлия Гавриловна. Японские рассказы измотали обязательного переводчика, и он жил надеждой к 1 мая сдать в издательство законченные четыре рассказа — отработанный аванс, и, если возможно, расторгнуть договор. Беда только в том, что у него имелся соавтор — Зея Рахим. Воодушевляло, что их денежные дела неожиданно поправились.
630
Письмо Р. С. Гудзенко 9 марта 1958.
Стараниями доброхотов, в первую очередь Чуковского, через Союз писателей удалось выхлопотать Даниилу Андрееву, как сыну Леонида Андреева, персональную пенсию. А еще, несмотря на то, что право наследования истекло, гонорар за отцовскую книжку избранных рассказов, правда, совсем небольшую. С 1956 года после многолетних перерывов Леонида Андреева стали издавать все чаще. "Очень многое делала для нас Шурочка, первая Данина жена. А по инстанциям ходила я, — свидетельствует Алла Александровна. — Мы получили деньги весной 58–го года, сорок тысяч. Их хватило на последний год жизни Даниила" [631] . Пенсию назначили — 900 рублей.
631
ПНР С. 295.
"Этим мы спасены от самой жалкой агонии, — делился Андреев радостью с Раковым 9 мая. — Теперь можно: 1) расплатиться с долгами, 2) залатать самые вопиющие дыры, 3) несколько месяцев не думать о хлебе насущном, 4) лето посвятить отдыху, лечению и, насколько позволят физические силы, творчеству. Ибо 4 японских рассказа в редакцию сданы, а относительно остальных еще неизвестно, буду ли я их редактировать, во всяком случае, не раньше осени".
Получив деньги, отправил 300 рублей матери Слушкина, чтобы она могла съездить к сыну, 200 — жене Гудзенко… Он не забывал ни о ком. Просил Чуковского помочь Шульгину вернуть конфискованные рукописи, и тот написал Ворошилову.
С середины апреля Андреев опять оказался в Институте терапии, где лежал в прошлом году. "Обстановка здесь сносная, но мне так опостылела всякая казенщина (вспомним Владимир), что я жду — не дождусь дня, когда меня отсюда выпишут, — писал он отсюда Ракову, его понимавшему, тот и сам, попав в больницу, соседей по палате называл сокамерниками, — Алла Ал<ександровна> навещает меня через день и через силу. В общем (почему это наречие пишется раздельно, понять не могу), итак, вобщем, ее состояние улучшилось, хотя ожог, причиненный рентгенотерапией, еще не совсем зажил. Меня же пичкают всякими медикаментами, колют в вены и мускулы (хотя, казалось бы, таковых уже не осталось), и мало — помалу я начинаю вставать с одра" [632] .
632
Письмо Л. Л. Ракову 9 мая 1958.
Несмотря на болезнь, Алла Александровна не только навещала мужа, но и неутомимо, стиснув зубы, выхлопатывала комнату. Добилась резолюции председателя Президиума Верховного Совета Шверника, организовала ходатайство Союза писателей, подписанное Сурковым и Леоновым, относила заявление за заявлением в нервно — психиатрический диспансер, в райсобес, начальнику РЖО, председателю райисполкома…
Уже лежа в больнице, Даниил Андреев получил ответ из журнала "Знамя", куда отнес в начале марта стихотворения из сборника "Босиком". Поэт Константин
Левин, сам не избалованный советской печатью, в отзыве многое отметил точно: "Странное впечатление производят стихи Даниила Андреева. С одной стороны, нисколько не сомневаешься в том, что перед тобой по — настоящему талантливый поэт, и удивляешься тому, что никогда не встречал в печати это имя". С другой, рецензент, процитировав: "Моя веселая заповедь: / Обувь возненавидь!", высказывал удивление, что "больно уж настойчиво возвращается Андреев к "вопросу об обуви"". И, конечно, взглянувший лишь на фрагменты, обрывки поэтического мира Даниила Андреева, он не мог воспринять их как целое и увидел в призыве к "общению с природой" "оттенок преувеличенности". Сопровождавшее отзыв Левина письмо зав. отделом поэзии Дмитриевой отказывало вежливо, с недвусмысленными подчеркиваниями: "невозможны стихи без визы времени", "необходимо пополнить сборник новыми сегодняшними стихами". "Виза времени" означала, что в стихах не веял "советский" дух, не откликалась газетная злободневность. "Как и следовало ожидать, из моих попыток в этом направлении ничего не получается, — констатировал Андреев, понимавший, что время его стихам не пришло, что он вестник — иного дня. — А что я им еще покажу? "Грозного"? "Рух"? "Навну"?" [633]633
Там же.
На последующее письмо в редакцию Дмитриева ответила еще определенней: "Журналу нужна поэзия с четким пульсом времени, актуальная и поэтически, и политически".
Здоровье за два с лишним месяца лежания и лечения улучшилось ненамного: "Если и встаю, то на самое малое время, и не для того, чтобы ходить, а чтобы сидеть, — жаловался он Тарасовым, мечтая еще раз побывать у них в Измайлове. — А всего хуже то, что столь же ограничен я сейчас в своих возможностях работать и — что еще глупее — общаться с людьми. Врачи требуют, чтобы я возможно меньше разговаривал, т. к. мало — мальски возбужденная речь или ничтожнейшее волнение вызывают боли в аорте, которые очень легко переходят в приступ, требующий инъекций кардиомина, а потом лежания в течении неск<ольких> дней.
И все-таки, месяц, проведенный в больнице, принес некоторое улучшение. Через недельку меня, кажется, выпишут…" [634]
8. Плаванье
Когда-то их венчание задержало отсутствие колец, а потом арест. Теперь наконец кольца, "самые дешевые, тоненькие", куплены, и на 4 июня назначено венчание. В шаферы пригласили Бориса Чукова, в дружки дочь Татьяны Морозовой Веру.
Чуков описывал день венчания так: "В означенный час я вручил А. А. в Ащеуловом переулке огромную охапку выращенных моей мамой тюльпанов. А. А. была в белом подвенечном платье. Д. Л. и А. А. отправились в церковь Ризоположения на Донской улице, согласно древнему обычаю, разными путями. Д. Л. и я прошли из Ащеулова до тогда еще не снесенной Тургеневской библиотеки пешком и сели в стоявший ЗИМ (такси на стоянке не было). В машине Д. Л. мне сказал, что накануне они исповедовались и причащались, и после каждого посещения церкви сердечные боли, которые не оставляли обычно его в покое, сразу же на некоторое время проходят" [635] . Чуков замечает, что, когда они ехали в храм, Даниил Леонидович попросил водителя выбрать такой маршрут, чтобы не проезжать мимо здания КГБ…
634
Письмо Л. М. Тарасову 31 мая 195
635
Чуков Б. В. Указ. соч. С. 298.
Д. Л. Андреев и А. А. Андреева. Кадр любительской киносъемки. Июнь 1958
Храм конца XVII века был нарядным и тихим. Венчал протоиерей Николай Голубцов. "Низким контральто замещала хоровое пение дьяконица, Вера и я держали тяжелые венцы над головами брачующихся. Более никого на венчании не было, — описывает Чуков. — По завершении венчания я побежал за такси и наткнулся на стоявший рядом все тот же ЗИМ, на котором мы вчетвером отправились обратно в Ащеулов переулок". Мнительному шаферу даже показалось, что дождавшийся обвенчанных автомобиль подослан вездесущей Лубянкой.
Вернувшись, "сели за крохотный обеденный стол, — вспоминает Чуков подробности. — Скудная еда — что — не помню. Кубинского рома в пол — литровой бутылке едва хватило на четыре рюмки. Да и рюмок не было: разрозненные чашки и граненый стакан. Чтобы придать всем бодрости, Д. Л. обратил наше с Верой внимание на фигурку туземца в речной пироге с цветастой бутылочной этикетки. Затем подробно принялся рассказывать, сколь замечательными были хрустальные винные приборы и антикварная фарфоровая посуда в доме Ф. А. Доброва" [636] .
636
Там же. С. 298–299.