Вестники Осады

Противник ошеломленно замер, не опуская копье, словно запись на пиктере резко поставили на паузу. Затем хроно рухнул на колени и выронил оружие. Подобрав меч Кабе, я шагнул к гладиатору и быстрым ударом отсек ему голову. Часы смерти пробили ноль, предвещая слабый сердечный толчок, который убил бы его на месте, не будь он уже обезглавлен.

Толпа обезумела от такого зрелища, вопя и брызжа чужой яростью. Я вынул из убитого свой клинок и опустился на колени возле Кабе, вернув ему его фальшион.

Я посмотрел на кровавую лужу и увидел в ней свое отражение. Высокий, с развитой мускулатурой, облаченный в кожаный полудоспех, я выглядел как воин. Говорили, что шрамы на лице придавали мне внушительности, а бритые светлые волосы выдавали военное прошлое. Помимо татуировки молнии на левом плече, мое тело не несло никаких знаков. В синих глазах еще сохранился блеск прежней энергии. Мне говорили, что по общепринятым стандартам я красавец. Тщеславие никогда не было моим проклятием. Я видел, как оно отражается на других – чужаках и врагах. Но оно никак не сказывалась на том, как они умирали. Смерть уродлива, и ей безразлична внешность.

– Брат… – обратился я, мягко вложив фальшион в руку Кабе. Казалось, он смирился, хотя рот все еще открывался в тщетной пародии на речь.

– В твоих легких кровь, Кабе. Не пытайся говорить. Успокойся. Уже почти все.

Он посмотрел на меня и страх в его глазах сменился чем-то похожим на покой.

Я прижал острие своего меча к его груди. Другой рукой коснулся выцветшей татуировки молнии на его левом плече.

– Почетная смерть… – прошептал я. Кабе едва заметно кивнул. Я надавил и все кончилось.

Тарригата встретил меня на другой стороне арены. В ярком свете он выглядел исхудавшим, словно его кожа была полупрозрачной. Старик принюхался, когда я перелезал и наклонил голову в бок так, что его левое ухо повернулось ко мне.

– Это Кабе? Он воняет. Пахнет как мертвец.

Я наклонился, поморщившись из-за веса тела Кабе на моем правом плече.

– Прояви уважение к Громовому Легиону, – прошипел я сквозь сжатые зубы.

Несмотря на мое огромное превосходство в росте и весе, Тарригата выглядел невозмутимым.

– Тьфу! Вы теперь гладиаторы, Херук.

– Старик, клянусь я… – начал я.

– Сегодня клиентов меньше, – заметил Тарригата, отмахнувшись от моей пустой угрозы, словно та была надоедливой мухой, севшей ему на воротник. – Толпа тише.

– Всех меньше, – сказал я. – Даже великий Громовой Легион не может завлечь толпу, да?

– Некого завлекать, – сказал Тарригата. Он принюхался, его сморщенные старые ноздри раздулись. – В воздухе витает страх. Творятся темные дела.

Я фыркнул в ответ на эти слова, так как много раз слышал конспирологические теории Тарригаты.

– Кроме того, – продолжил старик с жестокой улыбкой на лице, – вы больше не Легион. Со времен Арарата.

– Он прав, Херук. Мы теперь никто. Всего лишь бойцы с арены, а Тарригата – наш господин.

– Мы больше этого, Вез, – возразил я, взглянув в глаза бородатого гиганта, остановившегося передо мной.

У Везулы Вульта было больше шрамов, чем у любого воина, которого я знал или убил. И он носил их с гордостью. Такой же крупный, как и я, он был на голову выше, торс и плечи образовывали перевернутый треугольник.

– В самом деле, Дан?

Я нахмурился.

– По крайней мере, мы живы. Вот, – я мягко опустил тело Кабе. – Помоги мне с ним.

Вокруг арены несколько человек из толпы задержались, чтобы мельком увидеть убитого гладиатора, но большинство уже начали расходиться. Обратно в Утробу, обратно к собственным невзгодам.

– Какое расточительство, – сплюнул Тарригата и постучал по кошельку, который носил на поясе. Он потряс его три раза, прислушиваясь.

– Он легок, – заметил я.

– Нет нужды говорить мне об этом! – огрызнулся Тарригата, резко обернувшись ко мне. Он ткнул морщинистым пальцем в пустые глазницы. – Может я и потерял свои глаза, но все еще многое вижу. Меня коснулся Он, – сказал он, указав на густой смог, затмивший наше небо. Я проследил за его глазами и увидел смутные формы статуй, нависавших подобно богам.

– Тебе, как астропату выжгли глаза, Тарригата, – напомнил я.

– Вот поэтому тебе стоит прислушаться, когда я говорю, что затеваются темные дела, даже здесь – в Утробе. Я видел их… с той стороны.

– И за тобой охотятся, как и за всеми нами, – добавил я.

Безобразная улыбка Тарригаты продемонстрировала его пожелтевшие зубы.

– Да, но ты ведь по-прежнему служишь, не так ли?

– Легион всегда служит, – ответил Везула изменившимся голосом и потянулся к топору на поясе.

Я схватил его руку.

– Стой, брат, – твердо сказал я ему. – Война закончилась.

Он смотрел затуманенным и немигающим взглядом сквозь меня на какое-то недавнее поле битвы

– Калаганн собрал армию в пустошах… – он боролся с моей хваткой и я надавил сильнее, мое старое кольцо Легиона впилось в его кожу. – Орды Урша падут в этот день!

Несколько людей в толпе обернулись, чтобы посмотреть на происходящее.

– Мясники Сибири сдадутся Императору!

– Уже сдались. Очень давно, – сказал я. – Приди в себя, Вез. Посмотри на меня. Посмотри на меня.

Он повернулся, моргнул и отпустил топор. А я отпустил его.

– Меня опять унесло? – спросил Вез.

Я кивнул.

– Куда в этот раз?

– Урш, сибирская тундра.

Везула опустил глаза, словно прикидывая, что означает в длительной перспективе эта новая потеря рассудка.

– Ты вернулся, брат? – спросил я. – Ты здесь и сейчас?

– Да… да.

Я почувствовал, как за моей спиной расслабился Тарригата, и услышал, как он отключил питание радиационного пистолета, который носил под одеждой. Старик ни разу не стрелял из него, и я задумался, какую дозу смертельной радиации из изношенных силовых катушек он получил. Так или иначе, он не расстанется с оружием. Разошлись последние из зрителей, по-видимому, разочарованные.

Сразу за окраинами арены располагался район трущоб. Он назывался Полосой и протянулся на много миль по территории Внешнего Дворца. Целое скопление разбитых кораблей, промышленных грузовых контейнеров, бронеплит и чего угодно, что падало из затянутого смогом неба. Жилище Тарригаты было самым большим в этом гетто и должно было производить впечатление. Как и его владелец, дом знавал более удачные времена. Старик был королем нищих, стремительно вернувшимся в положение обычного нищего.