Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа

Стукнули по броне правого крыла сапоги с подковками и в кабину, освещённую желтоватыми бликами пылающего неподалёку костра сунулась физиономия Сергея Казакова.

— Аппаратурка мизерная, — доложился он, осмотрев приборную доску. — Аккумулятор в порядке? Он же тут больше месяца простоял! Вот уж действительно — немецкая техника самая лучшая.

— Все агрегаты, — Гунтер откинулся на спинку сиденья, — самые новейшие. И наиболее надёжные. Это же военная машина!

— Летучий Франкенштейн, — гордясь техническими достижениями своей эпохи, поименовал моноплан Сергей. — Не понимаю, как такое вообще летать может…

— С помощью этого «летучего Франкенштейна», — ядовито парировал Гунтер, — Третий Рейх разделал под орех Бельгию, Голландию, Норвегию и Францию. Если тебе не нравится — можешь идти пешком. Я хорошо рассмотрел твой геликоптер, между прочим. Тамошние системы управления не приспособлены для нормального человека. Вы слишком всё усложнили. Половина победы — простота.

— Ладно, ладно, — Сергей примирительно вытянул руки ладонями вперёд. — Вылезай, давай быстро поужинаем — котелок закипел — и погнали. Взлетим в полночь, в шесть утра будем порхать над Италией. Ты, кстати, сдюжишь? Шесть часов за штурвалом, а автопилота нет.

— Помнится, — Гунтер с кряхтеньем перебросил ногу через борт кабины, — в апреле тысяча девятьсот сорокового наша эскадра делала по четыреста боевых вылетов в сутки. Я как в пять утра садился в кресло, так в пять утра следующего дня и вылезал. Это считая с краткими посадками на базе для дозаправки и перевооружения.

Они спрыгнули с крыла на траву, а германец продолжал просвещать:

— …И ты учитывай, что нам сейчас предстоит обычная воздушная прогулка. Лёг на курс и держи себе азимут, да изредка корректируй. А там была война. Французы летали, зенитки били. Сам видишь — жив и здоров.

— Здоров, — буркнул Казаков. — С какой скоростью пойдём — двести пятьдесят в час? Задний фонарь разбит, воображаю, какой ветрюга будет. Простудимся мы с рыцарем…

— О чём разговор? — бодро поинтересовался сэр Мишель, помешивавший в котелке обструганной палочкой. Сын барона де Фармер трепетал в ожидании предстоящего приключения. Полетать на драконе — это вам не фунт изюму! Только подумайте: ночью в Нормандии, а утром уже в королевстве Сицилийском!

Следует заметить, что Мишель вообще перестал бояться дракона. Не последнюю роль здесь сыграли рассказы Гунтера о техническом прогрессе будущего и речи отца Колумбана, который сумел убедить молодого норманна, что зубастый Люфтваффе не представляет для человека никакой опасности. Без сомнения, у рыцаря оставались нехорошие подозрения — мало ли чего может выкинуть дракон! Но после того, как нынешним вечером ирландский монах прочитал перед железным чудовищем святую мессу и окропил его крыла святой водой, Мишель более-менее успокоился. Кстати, дракона окрестили прежним имечком «Люфтваффе», теперь уже официально, пред ликом Святой Матери-Церкви в образе отца Колумбана.

Поужинали варёными овощами с мясом, соблюдая полное молчание. Гунтер нервничал, побаиваясь предстоящего путешествия, ибо первый раз в жизни (если не считать истории с полётом от Англии к Нормандии) собирался вести машину на свой страх и риск. Мишель, старательно играя бесстрашного рыцаря, выкраивал на физиономии безразличное выражение, но изредка теребил поддетую под куртку кольчугу. Он почти не сомневался, что лёгкий доспех поможет ему в случае, если дракон вздумает заснуть в полёте и свалиться на землю. Казаков озабачивался совсем другим. Если что-то действительно пойдёт не так и неправильно, возможность закончить карьеру раз и навсегда представлялась самой реальной. Гунтер не станет забираться высоко из-за боязни заморозить своих попутчиков — «Юнкерс» пойдёт на высоте от силы полутора километров. При падении выбраться с тяжёлым рюкзаком парашюта и рыцарем в охапку (а Мишель явно начнёт сопротивляться, когда его потащат из кабины) почти нереально.

— Значит, так! — первым нарушил излишне затянувшуюся паузу отец Колумбан, смотревший почему-то не на собеседников, а на привязанных к деревьям лошадей. — Как доберётесь, немедленно найдите человека, который возвращается во Францию или Нормандию. Отправьте мне депешу. Не хочу лишний раз беспокоиться за ваши дурные головы.

— Конечно, — кивнул рыцарь. — Я прослежу. Отправим пергамент папеньке, а уж господин барон всё передаст вам, святой отец. Благословение дадите?

— Благословляю, — старик быстро отмахнул в сторону трёх молодых людей крестное знамение. — Но… Но не буду вас наставлять. Господь сам распорядится. Опасайтесь одного: дьявол не есть победа плоти. Дьяволом обращаются гордыня и спесь вашего разума.

Отец Колумбан поднял глаза к чистому звёздному небу и тотчас перевёл взгляд на Гунтера:

— Близко к полуночи.

Германец задрал рукав тёплой куртки на меху и глянул на часы. Добрые швейцарские ходики показывали без четверти двенадцать.

Никакого сопливого прощания, к радости Гунтера, не было. Старец только приобнял сэра Мишеля, своего давнего воспитанника, перекрестил всех троих, бормоча какую-то латинскую молитву, и отошёл в сторону. Более знакомый с грядущими технологиями Сергей помог Гунтеру закрепить ремни парашюта, сам надел таковой, и наполовину жестами, наполовину словами уговорившись с сэром Мишелем через каждый час меняться местами, полез в кабину стрелка-радиста, предварительно забрав наушники и привешенный к ним чёрный микрофончик для того, чтобы переговариваться с Гунтером во время перелёта.

Устроились так: германец, разумеется, в передней кабине, со всем комфортом. Щёлкнули пряжки ремней. Сэр Мишель взгромоздился на измызганное высохшими коричневыми пятнами крови кресло стрелка, а Казаков змеёй свернулся у него под ногами, в пространстве задней части фюзеляжа, под стойкой пулемёта. Пожалуй, там было бы тесно даже сурку, но Сергей пока не жаловался — не пройдёт и часа, он погонит Мишеля с кресла и утрамбует в эту неудобную нору.

— Поехали?! — громко крикнул Гунтер, закрывая фонарь кабины и нажимая на кнопку замочка. — Поехали…

Он в последний раз махнул рукой отошедшему подальше святому отцу, включил зажигание, отжал рычаг газа и двигатель, несколько раз недовольно чихнув, взревел. Три лопасти винта обратились в призрачный круг.

«Только бы ни одной ямы по пути… — лихорадочно думал германец, хотя самолично, ещё днём, обследовал довольно ровное поле. Кочки, конечно, были, но крепкому «Юнкерсу» они не причинят никакого вреда, благо амортизация шасси отличнейшая. — Слава Богу, что ночь такая звёздная. Как по заказу… Или всё-таки по заказу?»

Двигатель разогрелся и Гунтер ослабил педаль тормозов. Тяжёлый аппарат сдвинулся с места, полетели искры от костра, попавшего под воздушную струю, забеспокоились лошади, находившиеся под охраной святого Колумбана. Пилот вырулил из прикрывавшего самолёт ивняка на ровное место, приостановил машину и, дав движку возможность набрать требуемые обороты, резко отпустил «Юнкерс».

Машину затрясло, она рванулась вперёд, подпрыгивая на неровных бороздах травяного луга, впереди за стеклом сияла Полярная звезда. Гунтер плавно потянул штурвал на себя, безотказно поднялись элероны на крыльях и…

Тряска прекратилась, сменившись плавным покачиванием. Страшный дракон Люфтваффе, зубастое порождение двадцатого века, резко ушёл вверх, затем повалился на левое крыло, забирая к юго-востоку, а за спиной германца послышалась восторженно-испуганное уханье. Сэр Мишель успел разглядеть несколько редких огоньков внизу — папенькин замок, казавшийся в лунном свете маленькой чёрной коробочкой.

— Как дела? — в наушниках шлема послышался голос Казакова. — Наша консервная банка соизволила отправиться в полёт?