Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа

Салах-ад-Дин отпил шербета и замолчал. Подозрения Конрада наводили султана на недобрые мысли. Если осторожный эмир франков сомневается — значит, на то есть веские причины. Конрад никогда ничего не говорит просто так.

— Особенная вера… — хмуро проронил маркграф, устроившийся на подушках напротив египетского султана. — Юсуф, пойми, именно «особенности» делают человека опасным. Тайные убеждения. Я — католик, ты — мусульманин. Наши мысли и действия подчинены определённым законам Евангелия и Корана, уложениям, затверженным с младенчества. Этого ничто и никогда не изменит. Мы действуем в соответствии с велением Бога, как его не называй — Аллахом или Исой. У Райнольда другие боги или бог. Нет, не золото, не желание власти, богатства или женщин. Шатильон всегда интересовался только причинением неудобств и неприятностей ближним своим. Вспомни историю с твоей сестрой.

— Ты не хуже меня знаешь, что тот караван был захвачен Рено по нашему с тобой приказу, — ответил Салах-ад-Дин, искоса посматривая на гостя. — Требовался повод к войне.

— А потом? — хмыкнул Конрад. — Этот сумасшедший без зазрения совести продал госпожу Гюльбийяз в наложницы эмиру Басры, и хвала Иисусу, что мы вовремя выкупили твою красавицу. Райнольд всё оправдал тем, что подобное действо в глазах европейцев выглядело бы вполне естественно. Шатильон всегда находит способ жестоко пошутить над людьми, кем бы они ни были — врагами, покровителями или союзниками. Он странно ведёт себя, смеётся над неприкосновенными истинами, верит только самому себе, у Рено интересные друзья — помнишь, он знакомил с тобой некоего мессира де Гонтара? Год назад, в Дамаске?

— Да, я запомнил этого господина, — подтвердил султан и почему-то скривился. — Пожилой вежливый мужчина из франков. Очень умный. Но мне он не понравился. Гордец.

— Я выяснил, справляясь по нашим гербовникам, — проговорил маркграф, — что семьи де Гонтар в природе не существует. Нет замка, поместья, города или деревни с таким названием. Вообще! Ни в Европе, ни в Палестине или Византии! И слова такого нет, я спрашивал у учёных монахов, думая что это старинное понятие из наречий варваров, греков или иудеев…

— Человек назвался вымышленным именем, — развёл руками Салах-ад-Дин. — Это часто случается. Вот ты величаешь меня Юсуфом, хотя все другие люди привыкли к моему прозвищу.

Султан говорил истинную правду. Знаменитое на весь арабский мир «Салах-ад-Дин» переводилось как «Защитник веры». Правитель Египта получил это торжественное прозвание больше двадцати пяти лет назад, когда командовал одним из отрядов визиря Ширкуха, воевавшего с крестоносцами на берегах Нила. Настоящее имя султана было Юсуф ибн Айюб, а происходил он из немногочисленного курдского племени, обитавшего неподалёку от юго-восточных границ Византийской империи.

— Я ещё несколько раз видел мессира де Гонтара в Тире и Триполи, — европеец, говоря, хмурился. — Он приезжал в гости к Райнольду. Кстати, я никогда не слышал его имени. Ты ведь знаешь, как у нас принято? Сначала ребёнку даётся имя святого покровителя или нескольких святых, потом следует прозвание рода. Вот я, например, Конрад-Оттон ди Монферрато… А тот всегда именовался только фамилией, и то придуманной. Де Гонтар. Будто нет у него никакого покровителя на небесах. Впрочем, это неважно, я так, к слову… Никто из моих соотечественников с господином де Гонтаром не знаком. Он никогда не появлялся в Иерусалиме, ограничиваясь редкими визитами на побережье. Общался только с Райнольдом — мои осведомители раза два или три видели их вместе. Не скрою, он действительно очень здравомыслящ и обходителен, истинный дворянин, судя по речам и знаниям. И всё одно производит странное впечатление. Этот человек есть, но его будто бы и нет.

— Он давал тебе советы? — вдруг поинтересовался султан, глядя в глаза собеседнику. — Помнится, когда Рено привёз этого Гонтара в Дамаск, я услышал от него дельную мысль, как справиться с бунтующим эмиром Эль Аламейна… Он неплохо знает арабов и разбирается в наших делах.

— Мне — нет, — отрёкся Конрад. — Зато у Райнольда после визитов де Гонтара постоянно возникают новые безумные идеи. Похоже, именно с подачи нашего incognito Шатильон придумал, как поссорить год назад кесаря византийцев с Исааком Комниным. Теперь стараниями Райнольда Кипр отделился от империи, ослабив Андроника, а это ничтожество Исаак провозгласил себя императором острова… Полагаю, де Гонтар не раз давал Шатильону хитроумные советы, значит, он отчасти знает о нашем плане. Но я ума не приложу, кто он такой и откуда взялся.

— Чей-нибудь соглядатай? — предположил Салах-ад-Дин. — Это может быть опасным. Если друг Рено подослан одним из ваших правителей, или — упаси нас Аллах от такого бедствия! — первосвященником Рима, всё пропало! Хотя…

Султан запнулся.

— Вот-вот, — продолжил за Салах-ад-Дина маркграф Конрад, — если бы де Гонтар трудился на благо Рима, меня давно бы отлучили от Церкви и, самое меньшее, тихонько прирезали бы или отравили. Никто в Апостольском граде, кроме двух всем обязанных королеве Элеоноре кардиналов — это наши высшие муллы — не подозревает о замысле. А если узнают до срока, объяснить, что я тружусь во благо Церкви и Веры, не получится — нынешний Папа отдаст приказ и… С курией Ватикана лучше не связываться. У них в распоряжении есть люди почище фидаев Старца Горы, знавал я одного такого… Хитрый сукин сын, да простится мне подобное высказывание. Варвар низкого происхождения, однако невероятно умён и столь же невероятно безжалостен. Сейчас он вроде в Англии… Хотя подобный человек очень пригодился бы здесь, в Палестине.

— Остаётся лишь уповать на милость Всевышнего и Милосерднейшего, — вздохнул султан. — Надеюсь, все твои подозрения — лишь дань долгой усталости и вечной тяжести, что легла на наши плечи. Итак, ты уезжаешь завтра утром?

— Да. Сначала в Вифлеем, потом через Аскалон домой, в Тир. Мне следует быть поближе к византийским берегам. Как только появятся новости — придёт гонец. Я строжайше приказал Шатильону сделать всё, чтобы Филипп и Ричард не мешкали, не задерживались в Европе, а как можно быстрее плыли в Палестину. Если выйдет новая задержка — поможет Элеонора Аквитанская. Во Франции и Византии ждут моих писем, и, как только ты атакуешь войско крестоносцев в Святой Земле и отрежешь его от моря, всё начнётся… Медлить более нельзя.

Хмурая башня Давида помалкивала, как и всегда, слушая беседу двух столь разных людей. Её залы и переходы были свидетелями многих таинственных разговоров, но сегодня, будь у древнего сооружения лицо, близкое к человеческому, оно выглядело бы крайне озадаченно и ошеломлённо. Подобных речей под его сводами не велось никогда доселе, да и будущее не могло принести надежды на повторение таких удивительных слов. Башня приняла в себя ещё одну тайну и похоронила её в желтовато-коричневом камне.

Часть вторая Сколько стоит Крестовый поход

Генерал! Только душам нужны тела. Души ж, известно, чужды злорадства, И сюда нас, думаю, завела, Не стратегия даже, а жажда братства; Лучше в чужие встревать дела, Коли в своих нам не разобраться. Я не хочу умирать из-за Двух или трёх королей, которых Я вообще не видал в глаза (дело не в шорах, а в пыльных шторах). Впрочем, и жить за них тоже мне Неохота. Вдвойне. Генерал! Мне всё надоело. Мне Скучен Крестовый поход. Мне скучен Вид застывших в моём окне Гор, перелесков, речных излучин. Плохо, ежели мир вовне Изучаем тем, кто внутри измучен. Генерал! Я не думаю, что, ряды Ваши покинув, я их ослаблю. В этом не будет большой беды; Я не солист, но я чужд ансамблю. Вынув мундштук из своей дуды, Жгу свой мундир и ломаю саблю.

Глава шестая Большое сердце льва…

1 октября 1189 года, день святого Ремигия.

Мессина, королевство Сицилийское.

В последнем десятилетии двенадцатого века никто не мог даже предположить, что могучая и славная династия Плантагенетов стоит в начале долгого пути, ведущего к гибели.

Родоначальником ныне правящей королевской семьи Англии стал человек, ещё при жизни превратившийся в легенду, нормандский герцог Вильгельм, получивший сразу два вошедших в историю прозвища — «Бастард» и «Завоеватель». Но завоевателем-то Вильгельм, если подходить юридически, никаким не был, ибо имел все права на английский трон, завещанный ему последним потомком англосаксонской династии, Эдуардом Исповедником. Но тут откуда-то появился Гарольд, дальний родственник благочестивого короля Эдуарда, возложил на себя корону, а законному наследнику пришлось собрать в Нормандии войско и высадиться на берегах Альбиона. Битва при Гастингсе, что бы там не говорили летописцы в позднейшие эпохи, представляя её как сражение английского народа с наглыми завоевателями, на самом деле являлась заурядным выяснением отношений между претендентами на престол.