Вестники времен

«Женщины наверняка без ума от такого смазливого красавчика, — с некоторым презрением к суетности и легкомыслию слабого пола подумал Гисборн. — А он, если не глуп, вовсю этим пользуется. Только полюбуйтесь — распустил хвост, как фазан по весне!»

Певец в самом деле вполне заслуживал подобного определения. Хорошо (и даже не без роскоши) одетый, на вид лет восемнадцати или девятнадцати, невысокий, однако не кажущийся слабым, черноволосый и смуглый. Довершали картину несколько длинноватый узкий нос с благородной римской горбинкой и ярко блестящие из-под ровно подстриженной челки смеющиеся темные глаза. Молодой человек весьма походил на ожившее представление об «типичном уроженце Италии», и исполняемая им песня вполне соответствовала внешнему облику:

Когда б я был царем царей, Владыкой суши и морей, Я всем бы этим пренебрег, Я все это презрел бы, Когда проспать бы ночку мог С прекрасной Изабеллой…

Раздались приглушенные смешки — очевидно, многие знали упомянутую «прекрасную Изабеллу» отнюдь не с лучшей стороны. Менестрель сдавленно хмыкнул и продолжил дальше:

Ах, только тайная любовь, Да, только тайная любовь, Бодрит и будоражит кровь, Когда мы втихомолку…

На втором этаже гулко хлопнула дверь какой-то из жилых комнат и послышались торопливые шаги спускающегося вниз человека. Никто из слушателей, увлеченных течением задумчиво-вкрадчивой мелодии, не обратил на это внимания.

…Друг с друга не спускаем глаз, Друг с друга глаз не сводим…

* * *

— Франческо!

Струны пронзительно звякнули, песня оборвалась на полуслове. Кто-то охнул и принялся лихорадочно выбираться из-за стола.

— Сколько раз повторять: перестань заниматься ерундой! Мессиры, почему вы всё еще здесь? Собираетесь выезжать завтра? Может, мы вообще никуда не поедем, а предоставим господину Франческо возможность без помех заняться музицированием? Почему никто из вас не может выполнять свою работу без окрика и это обязательно нужно делать мне? Я что, надсмотрщик за рабами или нянька для неразумных младенцев?

Гневная речь, произнесенная суховатым, наполненным тщательно сдерживаемой яростью голосом, принадлежала явившейся под шумок в общий зал молодой женщине в зеленом платье. Если Френсис (чье настоящее имя, как выяснилось, было Франческо) имел в виду под «прекрасной Изабеллой» именно ее, то он безбожно польстил этой особе. Гладко зачесанные назад и собранные в узел темно-рыжие волосы, лицо с заостренными чертами и размашистые движения отнюдь не добавляли даме привлекательности, несмотря на молодость, изящное сложение и скромный, но дорогой наряд.

— Всякий раз, стоит мне хоть на миг упустить вас из виду, вы тут же что-нибудь устраиваете! — не на шутку разошлась девица. — Мне надоело вечно бегать следом, вытаскивать вас из неприятностей, а потом оправдывать перед мессиром Барди! Хватит с меня!

— Но, мистрисс Изабелла… — кто-то отважился робко подать голос. — Мы же не сделали ничего плохого…

— Сейчас не сделали! — презрительно бросила рыжая фурия. — Благодарю покорно!

— Монна Изабелла, вы наш ангел-хранитель, — певец, здорово струхнувший, но не потерявший бодрости духа, сделал неуверенную попытку обратить все в шутку. — Только, если мне будет позволено заметить, для ангела и благовоспитанной девицы вы слишком много кричите…

— С тобой я сейчас разберусь, — многозначительно пообещала сердитая особа в зеленом, и, обернувшись к остальной компании, грозно добавила: — За постой расплатились? Тогда чтоб духу вашего здесь не было! Марш на конюшню!

Ответом стало шуршание соломы под ногами выбегающих во двор людей. Оставшийся без дружеской поддержки Франческо скорбно вздохнул в предчувствии выволочки и взял на струнах виолы долгий тоскливый аккорд.

Слегка ошарашенный зрелищем нравов и порядков торгового сословия, Гай недовольно скривился. Девчонка позволяла себе слишком много. Или, может, среди простолюдинов такие манеры считаются вполне приемлемыми?

Юная дама, оглянувшись и только теперь заметив в зале посторонних, быстро и несколько потише заговорила по-итальянски. В голосе отвечавшего ей Франческо отчетливо зазвучали оправдывающиеся нотки, вскоре сменившиеся просительными. Из тех немногих слов, что удавалось распознать сэру Гисборну, становилось ясно, что речь идет о растраченных деньгах и позоре, который непременно обрушится на мэтра Барди и на семейство молодого человека из-за его непрекращающихся выходок.

— Смотри-ка, настоящая баохан ши, [65] — вполголоса сказал до того молчаливо созерцавший происходящее Мак-Лауд. — Я думал, их уже не осталось.

65

Игра слов: Южная Франция, граничащая с Пиренеями, имела свой язык, langue d’oc, откуда и произошло название провинции Лангедок, а северные области королевства назывались в соответствии с северо-французским произношением, langue d’oil — Лангедоль, где слово «да» передавалось не через oc, как на юге, а через oil или через oui.

— Кто-кто? — насторожился Гай. — Опять какая-нибудь языческая гадость?

— Баохан ши, — с подозрительной готовностью повторил шотландец, не сказав ровным счетом ничего о смысле названия. — Язычество тут вовсе не при чем. Вон она, вполне живая. Попадешься такой темным вечером — душу вытянет и горло перегрызет. Плоска, как доска, в глазах смертная тоска…

— Дугал, она все-таки дама, — укоризненно сказал Гисборн, в душе сразу и безоговорочно соглашаясь с мнением компаньона.

— Знаю я таких дам! — с пренебрежением отмахнулся Мак-Лауд. — В голове ветер свистит, а туда же, обязательно лезет распоряжаться. Любого растопчет, и как звать, не спросит. Сейчас ведь заест парня…

— Не вмешивайся, — чуть громче, чем требовалось, произнес Гай. — Это не наше дело. Сами разберутся.

— Сами так сами, — уже приподнявшийся со скамьи Дугал с недовольным ворчанием сел обратно.

Девица, сочтя, что Франческо в достаточной мере проникся глубиной своих прегрешений, наконец смилостивилась и отошла к лестнице, чтобы раздраженно крикнуть наверх:

— Марджори! Сколько можно возиться?

— Иду, госпожа, — на верхних ступеньках показалась служанка, тщетно пытавшаяся удержать несколько объемистых кофров и туго набитых мешков. — Бегу, не беспокойтесь!

Девушка, прислуживавшая мистрисс Изабелле, внешне слегка походила на хозяйку — тоже рыжеволосая и тоже в зеленом платье, однако смотрелась куда миловиднее. Отчаянно торопясь, она, разумеется, споткнулась и уронила часть своей многочисленной поклажи, рассыпав ее по лестнице.

— Я подожду снаружи, — в голосе сварливой девицы прозвучало бесконечное смирение человека, обреченного провести жизнь среди тех, кто с детства страдает неуклюжестью и дырявыми руками. Она повернулась и в самом деле направилась к выходу из гостиницы, но, проходя мимо английских рыцарей, одарила их вместе с коротким поклоном столь уничижительным взглядом, что Гай невольно поежился. Мистрисс Изабелла, похоже, отлично расслышала все нелестные высказывания в свой адрес, но не осмелилась затеять ссору с благородными господами.

Когда она скрылась за дверью, все облегченно перевели дух. Франческо торопливо уложил свою виолу в громоздкий деревянный чехол, обтянутый кожей, и вместе с Марджори принялся собирать разлетевшиеся по полу и по лестнице вещи. Сложив все в общую кучу, они быстро распределили, что кому нести, и поспешили во двор. Франческо, однако, на миг задержался, настороженно покосился на невольных свидетелей перебранки и сдержанно-вежливым тоном вымолвил:

— Извините нас, господа. Монна Изабелла склонна иногда слишком горячо выражать свое недовольство…