Вестники времен

— Ангерран, садитесь, — разбитнo пригласил Роже и подвинулся, освобождая место на скамье. — Вообразите, я встретил родственника! Знакомьтесь, это шевалье Мишель Робер де Фармер.

— Вас засунь в Аравийскую пустыню, — хмыкнул седеющий мессир де Фуа, — вы и там родственников отыщете. Впрочем, рад встрече, господин де Фармер. Роже, безусловно, я выпью с вами, однако к завтрашнему утру мне следует быть в Мессине.

— Все готово, — полупьяно, полутрезво кивнул предводитель mafiosi, — лошади ждут, подставы по дороге есть. Да и ехать-то, если вдуматься, совсем недолго…

— Благодарю, Роже, — отозвался Ангерран, присаживаясь, и вполголоса пробормотал: — Давно же мы не виделись…

ДУНОВЕНИЕ ХАНААНА [47] — I

О том, как некий человек приехал в Иерусалим и встретился с султаном Египта

Поздним сентябрьским вечером, когда солнце уже зашло, но полумесяц пока что скрывался за Елеонской горой, к стенам великого города подъехал одинокий всадник в арабской одежде. Выглядел он человеком богатым — белый с серебристой оторочкой бурнус, изукрашенный необработанными камнями пояс, на котором красовалась сабля с эфесом чистого золота; небольшой тюрбан, оконечье которого прикрывало лицо человека, свит из ярко-голубой шелковой полосы и украшен вычурной багдадской брошью с синими аметистами. Сразу видно — эмир или тысячник войска светлейшего султана…

47

Ханаан — древнее доиудейское название Палестины, происшедшее от племени хананеев. Ханаан включает в себя Галилею, Самарию (север) и собственно Иудею (юг).

Только почему столь важный человек путешествует в одиночку? Нынче на дорогах неспокойно, банды потерявших землю крестьян или беглых рабов частенько угрожают даже небольшим отрядам или караванам, а тут — одинокий путник. Впрочем здесь, под стенами Столицы Мира, ему ничего не могло угрожать. Салах-ад-Дин и его воины умели поддержать порядок в городе и окрестностях.

Одетый в белое путник, впрочем, прекрасно знал, что такое безопасность и берег свою жизнь — охрана осталась в Вифлееме, стоящем на две лиги южнее, а дорога на Иерусалим великолепно охранялась разъездами арабской конной гвардии, подчинявшейся лично султану. Перед закатом десятник одного из разъездов остановил путешественника, спросив подорожную, однако, увидев на листе пергамента желтую печать с полумесяцем и витиеватой цитатой из Корана, только приложился к ней губами и пожелал благородному незнакомцу счастливой дороги.

Двухдневный путь по суше, от Аскалона через Ливну, Етам и Вифлеем закончился здесь, под стенами Верхнего города. Всадник миновал развалины Пилатова водопровода, посматривая направо, определил, что где-то здесь, за коричневато-желтой стеной, должен находится дом Тайной вечери и Давидова гробница, однако поворачивать к Навозным воротам не стал — его ждут у Яффских врат и обязаны будут проводить…

Второго октября исполнялось ровно два года со времени, как Иерусалим был торжественно возвращен мусульманам — франки ушли сами, ибо защитники Святого Града быстро уяснили, что сопротивляться Саладину бесполезно, и штурм вызовет лишь новые жертвы, страдания и осквернение храмов. Барон Ибелин, франкский военачальник, и патриарх Ираклий бескровно сдали город, а султан сарацин вновь, в который уже раз, проявил качества, сделавшие бы честь любому европейскому рыцарю — позволил Ираклию и магистрам орденов Храма и Святого Иоанна выкупить свои жизни и свободу тысяч бедняков, отпустив христиан с миром.

Теперь стены Святого Града подновлены, навешены новые ворота. В мечети Омара любой правоверный может воздать хвалу Аллаху, но и христиане, с дозволения султана, могут беспрепятственно навещать свои святыни. Иудеям разрешили открыть синагоги. Салах-ад-Дин, в противовес мнению франков о сарацинах, как о чудовищах и язычниках, обладал удивительной веротерпимостью и великодушием. Только вот долго ли продлится благорасположенное настроение султана? Даже самого спокойного и флегматичного человека можно вывести из себя…

Всадник натянул поводья гнедого аргамака перед освещенными факелами Яффскими воротами — разумеется, створки закрыты. Ночь. Оставалось только окликнуть стражу.

— Кому не спится? — раздался сверху, из темноты, высокий голос — как видно, охранитель еще молод. Чуткий слух путника различил тихое поскрипывание натягиваемой тетивы лука.

— Аухад аль-куфат! [48] — выкрикнул всадник по-арабски. Наверху замешкались, соображая.

— Кафи-л-куфат дийа-л-милла, [49] — последовал наконец уверенный ответ, а человек на коне незаметно усмехнулся про себя: «Такой же хвастун, как все сарацины. Придумать настолько пышные опознавательные слова! Ставлю свою честь и состояние — подразумевал самого себя!»

48

Единственный из могущественных! (арабск.)

49

Могущественнейший из могущественных — есть свет Веры (арабск.)

Зашуршали тщательно смазанные петли правой створки ворот. В полукруглом арочном проеме возник человек — бородатый сарацин в казавшемся сером среди ночной темноты халате. Он выжидательно посмотрел на всадника, не торопясь кланяться и приветствовать. Только когда в его руках оказалась подорожная с желтой печатью, бородач коснулся ладонью лба, губ и груди, тихо сказав:

— Хвала Аллаху, ты здесь. Господин ждет тебя. Следуй за мной.

Сердце всадника заколотилось в два раза быстрее, когда его лошадь переступила границу, отделявшую Город от прочего мира. Он и раньше бывал в Иерусалиме, но постоянно, всегда и каждый раз, испытывал одно и то же чувство — будто душа касалась некоей великой тайны, незримого чуда и неземного волшебства, свято хранимых за стенами в тайной для смертных обители. Ты ходишь вокруг нее, знаешь, что она здесь, но коснуться, тронуть рукой… Никак. Частица Бога доселе обитала в Иерусалиме. А Господь таинствен и непознаваем. Какое счастье, что можно хотя бы чувствовать Его близкое присутствие и знать, что Он видит тебя.

— In nomine Tuo, [50] — едва слышно прошептал человек в белом, и все-таки сошел с седла. Ему претило ехать на коне по камням, где оставались Его следы.

— Что ты сказал, почтенный? — обернулся проводник, однако ответа не получил. Бородач только пожал плечами и повел гостя дальше, по узким пустынным улицам, к башне Давида.

«Он ходил здесь, — думал приезжий, жадно рассматривая все, что могло различить непривычное к ночи человеческое зрение, — может быть, стоял на этом выступе, а здесь говорил о бесплодной смоковнице… тут разговаривал с фарисеями… Господи, вот и я иду по этим улицам ради славы Твоей…»

50

Во имя Твое (лат.)

Двух прохожих, второй из которых вел на поводу высокорослого аргамака, стража не останавливала, будто знала их в лицо. Бородатый араб двигался уверенно, проходя через город к остаткам стен Езекии, мимо храма Гроба Господня, над которым горел различимый даже в безлунной темноте крест — султан позволил оставить этот символ только над главной святыней христиан, с прочих церквей кресты сняли — мимо водоемов, к Древним вратам и далее к крепости Антония.

Тяжелая, массивная Давидова башня плыла над спящим городом. Безмолвный и хмурый страж, взиравший с высоты на скопище домов и домиков, храмов, мечетей, на мутные озерца и черные масличные садики. Сейчас было не рассмотреть, однако на длинной пике, украшавшей вершину древнего сооружения, болтался шафранный стяг — знамя султана. Новый повелитель Святой Земли находился в своей столице.

Конь приезжего недовольно фыркнул, когда учуял чужой запах и чьи-то руки перехватили узду — слуги появились быстро и бесшумно, не говоря и слова приняли на попечение аргамака, и отворили калитку, ведущую в глубины башни.

— Наверх, — коротко распоряжался проводник, следуя перед ночным гостем. Крутые ступеньки широкой спиралью уводили в прорежаемую редкими факелами полутьму. — Осторожнее, почтенный…

Казалось, что башня Давида совсем не охраняется, и это выглядело странно. Ее нынешний владелец имел все основания бояться за свою жизнь — сектанты-исмаилиты не раз покушались на султана, подсылая самых лучших наемных убийц; многие, весьма многие, как христиане, так и единоверцы, имели повод ненавидеть человека, вот уже двадцать лет одним своим именем приводившего в дрожь и ярость бесчисленных недругов. И вдруг — такая неосторожность… Хотя охрана тем лучше, чем незаметнее. В стенах и на лестнице могут таиться самые замысловатые ловушки, и любой чужак, явившийся без приглашения, упадет со стрелой в горле или метательным дротиком под ребром.

— Сюда, — чернобородый ввел путешественника в небольшую залу, располагавшуюся на третьем этаже, и, поклонившись, исчез за дверью, тщательно затворив створку. Гость, однако, почувствовал, что доверенное лицо хозяина осталось на лестнице и неусыпно бдит. Оружие, кстати, не забрали — а это высший знак милости и доверия.

Зальчик, или скорее большая комната со сводчатым каменным потолком, убран не особо роскошно. Восточные излишества, столь поражающие глаз в Багдаде или Дамаске, тут не приветствовались — хозяин являлся более воином, чем привыкшим к золотому сверканию богатых покоев владыкой. Непременные ковры, подушки, у стен стоит вполне европейская мебель, оставшаяся от прежних владельцев: изящный столик и два складных кипарисовых табурета без спинок. Светло — тяжелые медные шандалы уставлены бездымными свечам. На стенах, в бронзовых кольцах, масляные лампы. Уютно.