Вестники времен

Конрад Монферратский приостановил речь и задумался. Память отлично сохранила все, даже самые незначительные моменты путешествия по Лангедоку. Он помнил резкие запахи Тулузы и красный камень домов столицы графства, желтовато-зеленую мутную Гаронну, холмы, цепь Пиренеев на горизонте. Конрад вспомнил, как поразил его выстроенный на огромной, выбивающейся из холмистой равнины скале замок: неприступный Монсегюр, сторожевое укрепление перед горами, за которыми лежали владения мавров.

В городке Безье Конрад остановился у рыцарей Ордена Храма, в странноприимном доме командорства. И тогда же впервые увидел человека, заронившего сомнение.

— Тамплиеры в Безье, — продолжил рассказ маркграф, — немного отличаются от храмовников, которых мы видим здесь, в Палестине. Они спокойны, не воинственны и будто бы проникнуты загадочностью этого края. Устав Ордена соблюдается нестрого… Ибелин, вы помните, что тамплиерам запрещено смотреть представления бродячих театров и слушать менестрелей? Так вот, рыцари из Безье в противовес правилам особо привечали одного… не знаю, как сказать. Этого человека звали Лоррейн, но, по-моему, это не имя, а прозвище. Про Лоррейна ходили самые разные слухи. Он тебе и колдун, и пророк, и шпион епископа Тулузы, и еретик-альбигоец, и кто угодно.

— А сами что вы думаете?

— Лоррейн очень необычен, — ответил Конрад, подумав. — С виду — человек как человек, лет двадцати пяти. Тощий, волосы белые и всклокоченные, голос жутко хриплый. Но все мои знакомые в Лангедоке утверждали — у Лоррейна есть дар предсказания. Нет, не думайте, он не хиромант или гадатель — последних Церковь наказывает за бесовское волхование. Лоррейн поет. Всего-навсего. Но его песни-пророчества всегда сбываются. Так или иначе. Он не говорит двусмысленностями, как библейские пророки, а ведет речь четко и ясно. Тамплиеры мне сказали, будто епископ из Алье однажды пожелал схватить Лоррейна и предать суду inquisitio, но рыцари Ордена Храма его защитили — командорство Безье пользуется огромным авторитетом и влиянием в Пиренейских предгорьях. Лоррейн как раз гостил у тамплиеров. Я попросил его спеть.

— И что? — заинтересовался Ибелин. — Вы услышали пророчество?

— Именно, мой дорогой барон. Именно пророчество, — глухо сказал Конрад. — И я ему поверил. Очень мрачные и недобрые слова о том, что однажды Лангедок — цветущая и ухоженная область — превратится в выжженную пустыню. И вроде бы это произойдет довольно скоро. Я помню некоторые слова.

Монферрат нахмурился и процитировал:

…Но страшен стон и душен сон, где светом стала тьма, В краю безбожных дударей теперь всегда минор. Летит на мертвый Каркассон тоскливая зима. И город Альби, в чьих домах ни окон, ни дверей, Опять распят Гурьбой солдат И гордым лязгом шпор. Excusez-moi, вы лживы, монсеньор…

— Дальше вспоминать не стоит, — угрюмо вернулся к прозаическому слогу Конрад и исподлобья посмотрел на Ибелина. — Лоррейн показал мне разрушенный Каркассон, мертвые стены Альби, пожары в Тулузе. Кровь, смерть, пламя и ничего больше. Тамплиеры, слушавшие менестреля, только хмурились и ничего не говорили. Но хуже всего — последний куплет. Именно последний, потому что дальше петь бессмысленно, ибо не о чем. Когда разрушено все и погасло солнце, никто не складывает песен о пустоте.

— Вы помните? Вы помните эти строки? — быстро спросил барон.

— Да. Мне не хочется их повторять, но если вы, Генрих, их услышите, вы многое поймете.

Но грянет час, воскреснет Юг, надменный царь миров, И Ангел Тьмы на Лангедоль извергнет глад и мор. И воплем королевских слуг взъярится чертов лов. И на один взойдут костер и Папа, и король, Эй, ветер, взвей, Золу церквей, Распятий бренный сор! В тот час придет расплата, монсеньор…

И Конрад, словно будучи зачарован, повторил рефрен:

В тот час придет расплата, монсеньор… Excusez-moi, вы мерзость, монсеньор… О будь же, будь ты проклят, монсеньор…

— Распятий бренный сор… — Ибелин с трудом выговорил эти слова. — Вашего Лоррейна следует отдать под церковный суд и сжечь за подобные песни!

— Ничего подобного, — возмутился маркграф. — Это не богохульство, это предсказание. Теперь-то вы понимаете?

— Нет, — отозвался бывший Иерусалимский король.

— Я в точности знаю, — медленно, с расстановкой, чтобы собеседник всей душой уяснил суть, произнес Конрад Монферратский, — что лангедокский пророк никакой не сумасшедший, не обманщик и не еретик. Он просто владеет данным Господом талантом смотреть в грядущее. Это подтверждали и рыцари Ордена Храма, и все, с кем я разговаривал в Безье. У меня есть основания верить тамплиерам. Рыцари озабочены видением столь печального будущего. Вспомните: «И на один костер взойдут и Папа, и король». Ветер разносит золу сожженных храмов. Безбожие и ересь обуяли мир, над которым царит Князь Тьмы.

— Пришествие Антихриста? — раскрыл рот Ибелин. — Ваша светлость, я верю всему, что вы сказали, ибо вы никогда меня не обманывали. Пусть Лоррейн — пророк, пусть его мрачные предсказания сбудутся, но… На все — Божья воля. Все в этом мире происходит по Его велению. Если так предопределено, то мы должны лишь покориться.

— Покориться Антихристу? — вспылил маркграф. — Никогда! Если я могу предотвратить его появление на свет — я это сделаю. Теперь вы понимаете, что подтолкнуло меня к замыслу, который мы сейчас осуществляем?

— …Только лишь подтолкнуло, — после напряженной паузы заметил Ибелин. — Вы задумали изменить мир только из-за слов бродячего предсказателя?

— Не совсем… Я не знаю, благо это или проклятье, но я вижу, что, если ничего не изменится, мир к которому мы привыкли, уйдет безвозвратно. Вы правильно сказали, барон — если наш заговор провалится, Иерусалимское королевство погибнет, а христиан сбросят в море. Столетие борьбы крестоносцев за Палестину обернется поражением. Я привык к этой земле и не хочу ее оставлять. Я хочу, чтобы Папа оставался в Риме, а король — на троне.

— И в то же время желаете посадить на трон Франции наследников давно исчезнувшей династии, — буркнул Генрих фон Ибелин. — Может быть, я ошибаюсь, но я не могу верить этим людям. После гибели короля Дагоберта Меровинги изменились. И, по-моему, не в лучшую сторону. Вам, ваша светлость, не кажется, что пророчества последнего куплета песни этого пройдохи Лоррейна исполнятся как раз тогда, когда пчелы Меровингов закроют своими крыльями лилии потомков Карла Великого?

— Меровингам, семье де Транкавель, даны особые умения, — ответил на это Конрад. — И я думаю, что если Господь позволит нам вернуть корону людям, коим она принадлежала изначально — наследникам Хлодвига и Клотильды, благословленных Святым Ремигием, ничего страшного из этого не выйдет. Я уверен, что Меровинги, которых обидела Церковь, примирятся с Римом. Все вернется. Попомните мои слова, Ибелин, все вернется. Древнее право возобладает над грубой силой Карла Мартелла и ошибкой Папы Захария. И мир предсказаний Лоррейна будет не таким мрачным.