Ветер богов
Шрифт:
Полусонные глаза атамана несколько оживились. Однако не настолько, чтобы окончательно разогнать навеваемую присутствием вдовы убийственную скуку. Он с сожалением взглянул на дверь, за которой исчезла японка: до чего же зряшно уходит время!
– Не могли бы вы покороче и пояснее, мадам? В чем, если конкретно, суть вашей просьбы?
– Как вдова офицера, прошу ходатайствовать перед местной администрацией о содействии в некоторых моих деловых начинаниях. Мне приходилось слышать, что вы обращались с подобным ходатайством, касающимся других офицерских вдов.
– Я только тем и занимаюсь, что
– Она со мной. В небольшом дамском чемоданчике, рядом со шкатулкой, которую, вместе с кое-каким содержимым, хотелось бы преподнести вам в дар. Не сочтите за подношение. Исключительно в память о погибшем поручике.
– Разве что в память… – полусонно пробормотал атаман.
– Дело в том, что ваша японская подруга, сожительница или кем она там приходится, потребовала, чтобы корзинку я оставила в прихожей. Теперь, с вашего позволения, я возьму ее. Вам не придется что-либо сочинять. Достаточно вашей подписи.
Семенов посмотрел вслед вдове и похмельно повертел головой. Он отказывался что-либо понимать. А еще ему хотелось знать, куда девался адъютант, который и на пистолетный выстрел не должен был подпускать к нему каких-либо просителей, и куда девался водитель, он же поручик Фротов, на которого генерал полагался как на телохранителя. Какое ходатайство, какой полковник Жуховицкий, какая шкатулка?
Впрочем, о шкатулке вдовы – вопрос отдельный, вначале ее следует увидеть…
– И-я и-могу и-дать женсина ее весци? – появилось в проеме двери соблазнительное личико япошки.
– Можешь, Сото, можешь. Что вы тут затеяли?
– И-харасо, атамана.
Несколько минут не было их обеих. Когда Кондратьева наконец появилась, в руках у нее желтела небольшая кожаная сумка с кожаной аппликацией и металлическими заклепками – наподобие тех, которыми любили щеголять маньчжурские модницы, устроившиеся в какие-либо государственные учреждения.
– Как и обещала, я не займу у вас и пяти минут, – положила вдова перед атаманом два листика с отпечатанным на машинке текстом на русском и китайском. Причем легли эти листики на украшенную серебряной вязью деревянную резную шкатулку.
Пока атаман нашел свои очки и, поднося прошение поближе к окну, разбирался в его сути, вошла Сото. Опустившись перед столиком на колени, она поднесла генералу и его посетительнице стоявшие на подносе чашки с чаем, источавшие аромат какого-то зелья.
Семенов знал пристрастие маньчжуров к чаю из трав, но, угощаясь им, каждый раз задавался непраздным вопросом: «На каком таком зелье настояли его в этот раз местные мастерицы отрав?»
Вот и в этот раз командующий на мгновение оторвался от чтения, чтобы взглянуть на Сото, и… замер: прямо на него смотрело дуло пистолета.
– Все, атаман Семенов! – озарила свое лицо бледноватой улыбкой смерти пышногрудая вдова, поднимаясь со стула и отходя к двери. – По приговору народного суда, именем советской власти…
Нажав на спусковой крючок, она в страхе даже не сообразила, что щелчок получился холостым. Заметив коварную ухмылку японки, она тотчас же перевела ствол на нее и вновь нажала на крючок – раз, второй. В третий не успела – в лицо ей полетела чашка с горячим чаем. И пока, ослепленная
парящей жидкостью, вдова металась по комнате, пытаясь прийти в себя и найти дверь, Сото бросилась к ней, захватила руками ноги и, ударив головой в живот, сбила на пол.На пронзительный визг, которым она вслед за этой атакой огласила половину отеля, в номер ворвались два маньчжура в штатском и вытолкали террористку в коридор.
– И осень-то испугался? – встревоженно поинтересовалась Сото, опускаясь на колени перед Семеновым и кладя на стол перед ним пистолет Кондратьевой.
Атаман набыченно мотал головой, глядя на японку налитыми кровью глазами, и мычал что-то воинственно-нечленораздельное, усиленно пытаясь прийти в себя. Он был поражен тем, что произошло и как близко – и глупо – он оказался от своей гибели.
– И-осень-то подлая женсина, – проворковала Сото, озаряя лихого генерала нежной, грустноватой улыбкой.
Все еще не овладев собой, Семенов тем не менее уже стоял в проеме двери, ведущей в соседнюю комнату, с пистолетом в руке, готовый к любому развитию этой трагикомической драмы.
– Кто эта стервоза?! – рычал он, поводя пистолетом то в сторону Сото, то в сторону насмерть перепуганной горничной, которой выпало убирать осколки чашек. – Кто ее подослал сюда? И вообще кто устроил весь этот хреновый спектакль с незаряженным пистолетом?
– И-это и-не есть и-хреновый спектакль, – вежливо кланялась Сото, – и сейчас увидите.
Девушка степенно вышла в переднюю и через несколько секунд вернулась, держа на ладони россыпь патронов.
– Пистолет и-был и-зарязен. Пока руськая женсина улыбалась вам, я украла все патроны, – ослепительно улыбалась Сото. – И предупредила и-охрану отеля.
– Так ты знала, что она пришла убить меня?
– И-знала. И-вот… – протягивала ладошку с патронами.
– Почему же ты ее не пристрелила?
– И-зацем? – кланялась и улыбалась Сото, улыбалась и вновь кланялась. – Вы не верили Сото, цто она и-подлая и-женсина.
– Но у нее мог быть и второй пистолет.
– И-Сото и-не дала бы женсине достать его.
Едва приподнявшись, японка вдруг вскрикнула и, раскручиваясь на лету, продемонстрировала какой-то невероятный прыжок, в котором ударом ноги, очевидно, способна была не только выбить из руки «залетной вдовушки» пистолет, но и снести ее саму.
– Мать твою, в соболях-алмазах!.. – восхитился атаман со свойственным ему походно-казарменным аристократизмом.
7
Секретная вилла князя Боргезе «Эмилия» притаилась посреди небольшого горного массива, на берегу такого же миниатюрного озерца, напоминающего заполненный родниковой водой кратер вулкана. Внешне она представляла из себя нечто среднее между маленьким замком и крепостным фортом.
Тот, кто возводил ее, явно исходил из мысли, что жизнь обитателей «Эмилии» в этой безлюдной местности никогда не будет достаточно спокойной и роскошной. Вилла и сейчас напоминала затаившуюся в горной глухомани цитадель, которой вот-вот придется выдержать длительную осаду. Единственная ведущая к ней дорога как бы обрывалась на невысоком горном перевале мощным шлагбаумом, от которого к вилле и озеру потянулись ряды колючей проволоки и заградительных ежей.