Ветер и сталь

После ужина я забрался в огромное уютное кресло, не забыв, конечно, «Биндера» и вазочку орехов. Следовало поразмыслить о делах грядущих. В понедельник, с утреца пораньше, нужно навестить полковника Эдриана Ремера и потолковать с ним по поводу той дурацкой истории с контрабандой на Покусе. Дело попахивает дерьме цом, и как бы его не взяло на контроль Центральное таможенное управление. Надо побеседовать с Ремером на предмет того, чтобы он навел справки через героическую нашу «двойку» — Второе управление СБ — таки взяли или таки нет? Потому как на Покус, вероятно, полечу именно я, и то-то смеху будет столкнуться там нос к носу с инспекторами ЦТУ: это будет стоить, прямо скажем, слишком много денег. Ларе Фишер из «двойки» легко выдаст со своего терминала запрос в ЦТУ; а лучше всего пускай сам поставит вопрос о ведении дела. Наводить тень на плетень не мне его учить, склеит там парочку агентурных слухов… Да, нужно этим заняться прямо с понедельника — если, конечно, люди Месропа Саакяна не решили все сами. За неделю многое могло случиться, но, раз меня никто не тревожил, значит, ситуация стоит на месте. Саакян не лодырь, но он человек осторожный — у него братец баллотируется на Покусе в Исполнительный совет. Не станет же он портить ему карьеру этим идиотским инцидентом с контрабандой алкоголя! Но и таможня ж на Покусе — орлы, нечего сказать; раздуть скандал из-за неуплаты акциза и транспортных сборов. Неподкупные они там, что ли?

Я зевнул и потянулся. Разберемся мы с этим Поку-сом, и не такие пожары тушили… ого, уже почти полночь! Ох, и упился ж я в горьком своем одиночестве! Вроде как и не пьян, но в то же время явно нетрезв.

Я сбросил халат и голышом забрался под теплое пуховое одеяло. Завтра меня ждет сухое горячее лето. В столице сейчас непереносимая жара. Даже как-то странно: сегодня сражался с метелью, а завтра буду глушить ледяное пиво, спасаясь от жары.

В дверь номера кто-то тихонько поскребся. «Крысы у них тут, что ли? — сквозь дрему лениво подумал я. — Что? Крысы?! Какие, к дьяволу, крысы?»

Я подскочил на кровати. Точно, в дверь моих апартаментов кто-то еле слышно постучал. Я прислушался. Пансионат уже спал… стук повторился.

«Открою — ствол в рыло, — пьяно размышлял я, — и ищи потом… или тряпку с паралитиком». Любопытство, однако, пересилило осторожность. Я вытащил из-под подушки любимый табельный «тайлер», снял его с предохранителя и бесшумно двинулся к дверям. Осторожно отомкнул замок и мягким кошачьим прыжком переместился назад, держа оружие на уровне глаз. Теперь входящий не имел и тени шанса. Дверь медленно отворилась…

— О Боже, — выдохнула Натали, — ты всегда так встречаешь гостей?

На ней был розовый полупрозрачный пеньюар, не скрывавший почти ничего, но в то же время делавший ее нестерпимо желанной. В руке она держала бутылку дорогого шампанского.

Я почувствовал предательское шевеление в известной части туловища, и, покраснев как рак, использовал офицерский бластер в роли фигового листка.

— О-о-о, — одобрительно прошептала Натали, запирая дверь на замок, — это мне начинает нравиться…

— Заходи, — выдавил я и метнулся в спальню, где поспешно натянул халат и кое-как привел в порядок свои локоны.

— Откровенно говоря, миледи, я вовсе не нуждаюсь в такого рода благодарности, — с умным видом заметил я, возвращаясь в гостиную.

— Ничего себе, — перебила меня она, поднимая с пола почти пустую емкость из-под «Старого Биндера», — ты один это уделал? Все ясно. Сейчас ты вывалишь нечто вроде «Так поступил бы любой офицер, миледи».

Тогда я предпочту общаться напрямую с твоим младшим братишкой — он, похоже, соображает лучше.

— С чего ты взяла, что я офицер?

— Не смеши меня, дорогой. И, чтобы развеять твои сомнения, скажу, что я пришла к тебе не только из благодарности. Поэтому брось притворяться и стань наконец самим собой, таким, каким ты был в лесу, то есть крепким, уверенным в себе воякой.

Я сел в кресло и потер лоб.

— Но в самом деле?..

Она достала из бара бокалы и воркующе рассмеялась:

— Бизнесмены Метрополии ругаются совсем не так, как военные. И, как правило, не имеют таких уверенных рук. Да и вообще, ношение оружия поражающей способностью свыше сорока условных единиц есть тяжкое преступление, а? Кроме как для тех, конечно, кому это оружие носить положено.

— Ладно, — я примирительно махнул рукой, — наливай. Мне уже, в сущности, плевать — я завтра уматываю.

— Ты серьезно?

— Вполне. Тебя это огорчает?

— Вот черт… А может, останешься?

— У меня срочные дела… Натали, девочка, да что с тобой?

Она присела на подлокотник моего кресла и заглянула в мои глаза.

— Я не знаю, что со мной, не спрашивай… но в тебе есть что-то, что я искала в сотнях мужчин… я понимаю, что это глупо, но что я могу с собой сделать, если это так?

Я вылез из кресла и подошел к окну. Метель уже улеглась, в бездне ночного неба висел привычный звездный узор.

— Натали, — не оборачиваясь, произнес я, — ты непохожа на романтическую девочку.

Она едва слышно рассмеялась.

— Непохожа… Ты веришь в судьбу, Алекс?

— И да и нет.

— Ну а если да?

— Если да — то она очень меня баловала. И очень больно казнила. Если да, то я стал ее бояться.

— Бояться судьбы?

— Бояться боли. Не физической, разумеется.

— Тогда ты живешь в аду.

— У каждого свой ад, Натали. Я свой ад ношу в себе.

— Почему ты не можешь его забыть?

— Забыть нельзя ничего. Мой персональный ад — это плата. Плата за смысл.

— Ты уверен в том, что смысл этот есть?

— Он дает мне силы. Я могу умереть в любую минуту. Смысл укрепляет мою руку.

Я вернулся к креслу, взял со столика сигару.

— Ты сильный человек, Алекс. Но почему в тебе столько грусти?

— Я слабый человек, Натали. То, что ты привыкла считать силой, — всего лишь непонимание природы силы. Моя сила — это воля. Она держит меня.

— Твои рассуждения нехарактерны для офицера. Это росская философия. Философия Гор, если мне не изменяет память. Кто ты?

— Воин.

— Воин без имени?

— Просто воин.

— Я пришла к тебе, воин.

— Я твой, женщина.

Она выскользнула из моей постели в половине шестого утра.

— Не прощайся со мной, умоляю… быть может, ты прилетишь на Кассандану…

Я попал на хренову Кассандану гораздо раньше, чем думал.

Глава 2

Лето кончилось дождями, мерзкий сырой ветер гнал листья вдоль улиц, а я тоскливо глядел на мир сквозь витрину небольшого бара на 54-й авеню. Начало осени не предвещало ничего хорошего. Я чувствовал себя усталым и опустошенным. Вчера мой любимый кот Эрик наложил мне в туфлю, чего с ним не случалось уже много лет. Мерзкий тип отомстил мне за то, что я неделю не покупал ему свежей рыбы. Возвращаться в пустой дом и общаться с мохнатым террористом мне не хотелось, и я сидел в баре за кружкой пива, лениво обозревая крепкие задницы пары ушлых красоток, торчавших у стойки, и размышлял, не стоит ли свистнуть их обеих. В желудке моем сонно переваривался недавно съеденный обед, красавицы не обращали внимания на мрачного типа в дорогом плаще, с вызывающе ценным перстнем на правой руке, и я вдруг подумал: а чем, собственно, я отличаюсь от куска говядины, на сей момент обитающей в моем брюхе? Ей, поди, так же тоскливо, как мне, говядине этой. Подраться, что ли, с кем-нибудь?