Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню

Лионель выпил с малость оторопевшим Дювье по кружке подогретого вина и вернулся в свою комнатенку. Задним числом стало холодно и, что себе врать, страшно. Обычная смерть неизбежна и терпима, окрысение – омерзительно. Даже если душа, или что там составляет нашу суть, где-то и остается, впускать в свое тело крысу? Визжать теми же губами, которыми ты говорил и целовал? Запомниться таким? И было б из-за чего рисковать за день до Аконы… Ранка на груди, словно соглашаясь, откликнулась острой болью, и почти сразу же раздался стук. Сильный, настойчивый, но не солдатский. Вальдес, даже объявись он здесь, тоже заявлял о себе иначе.

Дверь Лионель распахнул сразу, не забыв отшагнуть в сторону, но опасаться было нечего.

– Доброй ночи, капитан Гастаки, – Савиньяк галантно протянул выходцу руку. – Прошу вас.

– Доброй ночи, – охотно откликнулась супруга Свина, опираясь на предложенную руку и загораживая внушительным задом лестничную площадку. Тем не менее вновь уснувших «фульгатов» Ли заметить успел. Все правильно, выходец явился к нему, остальным его видеть незачем.

– Могу я предложить вам хотя бы сесть?

– От меня не гниет, – согласилась мертвая дама, плюхаясь на мученически скрипнувший стул. – А вот тебе рассиживаться некогда! Ну где тебя столько времени носило?

– На войне. – Боль в груди от Зои, от кобылы, или это что-то другое? – Вы тоже воевали и должны меня понять.

– Я-то понимаю, а вот Арнольд… Обидели его, все обидели, а особенно эта змея, ее мамаша… Но девулю-то зачем счастья лишать? Она же слово дала, а тебя нет!

– Тогда почему вы меня раньше не нашли?

Уловка была простейшей, но капитан Гастаки попалась.

– Тебя не видно, – возопила она, – никого не видно! Слепо было, пока ты не зажег… Я увидела, и Арнольд увидел, но не пошел. Она не отпускает, а мне все равно, я – капитан Гастаки, я знаю, что такое любовь, но я была свободна… Слышишь, свободна! Я не позволила себя продать, но я не клялась…

– Капитан Гастаки, что за клятву вы имеете в виду?

– Капитан Гастаки, что вас тревожит…

– Капитан Гастаки, куда я могу опоздать…

Зоя отвечала. Зоя кричала и рычала, утирала невозможные в ее положении слезы и снова ударялась в крик. Из сбивчивых, путаных ответов Ли с грехом пополам уяснил, что его увидели, когда он схватился окровавленной рукой за то, что казалось уздечкой, иначе бы его не нашли, потому что кровь не та. Не своя и не отданная. Следующим более или менее понятным была тревога Зои за кого-то, кто собирался исполнить какую-то клятву, очень капитану Гастаки не нравящуюся. Похоже, речь шла о любви, вещи для дамы-выходца священной и важнейшей, а кто кого должен был любить, оставалось лишь догадываться, и Ли догадался.

– В чем поклялась Селина?

– Дурь! – от волнения капитан вскочила, громко топнул вечный сапог. – Дурь и блажь… В этих дворцах одни слезы, слезы и обман. Арнольд не понимает, он простой, он думает…

– Думает? – удивился Ли. – Капитан Арамона?

– Думает, что счастье возле трона, а счастье – это свобода и любовь. Он был свободен, это я задыхалась во дворце, я родилась в семье дожей, но я вырвалась, а он хочет… хочет нашу девулю… в эту клетку! Он не понимает и не поймет…

Все началось сначала, но продлилось недолго. Новый стук, крик Зои, сонные караульные и Свин на пороге.

– Ты звал меня, – возвестил он, – я услышал. И ты меня услышишь. Ты еще можешь получить свое, если поторопишься. Ты был хорошим унаром, но ты граф, этого мало. Я говорил, я повторю… Добудь короночку моей девочке, пока она сама не добыла, а то возьмет не то. Плохое возьмет, умница моя… Королей-шмаролей голозадых много, а мне нужно, чтоб и короночка, и уважение… Ты сможешь.

– Допустим. – Пригласишь войти, и конец комнате. Свин – не Зоя, от него гниет, а лишних слухов, да еще вблизи Аконы, Савиньяк не хотел. – Я вас понял, капитан Арамона, а теперь позвольте вас проводить, у вас был трудный день.

Или ночь? Узнать бы, как выходцы зовут то, что для живых очевидно.

– Да, – Свин был откровенно доволен, – я устал, я уйду… Ты умен, ты все сделаешь… Но спеши! Спеши, спеши-ши-ши-ши…

Он их все-таки проводил, вернее, выпроводил. До той самой стены, в которую убралась, оставив странные пятна, пегая гостья. На прощанье Зоя хихикнула и уже без просьбы протянула руку для поцелуя, Арамона проорал свое «ха» и напомнил, что времени в обрез. Можно подумать, Лионель этого не знал.

Савиньяк пытался смотреть, но так ничего толком и не увидел: кажется, что-то заколебалось, к горлу подступила тошнота, запахло чем-то вроде солений, а позеленевшая луна пошла трещинами. Затем все прошло, только тело заломило, будто после недели в седле, и захотелось упасть в снег. Не упал. Прошел по собственным следам, кивнул растерянным – еще бы, второй конфуз за ночь – часовым, добрался до спасенной от гнили спальни и рухнул на кровать, вытянув ноги в сапогах, которые следовало стащить, но не было даже не сил – желания. Зато перед глазами вставала то висящая на горизонте туча, то физиономия Стоунволла, то снежные жеребцы… Они вскидывались на дыбы, опускались на передние ноги, едва не сталкиваясь лбами, они могли делать это долго, и Ли все-таки разулся и даже поправил постель.

Покрывало из кусочков кроличьего меха было последним, что заметил граф Савиньяк, прежде чем перед ним закачались золотые иммортели, еще свежие, исполненные лунных соков.

Глава 9 Васспард

1 год К. Вт. 2-й день Зимних Волн

1

Сюрпризов от последнего дня в Васспарде графиня Савиньяк не ожидала и с чистой совестью поднялась около полудня. Торопиться было некуда, Валентин до обеда намеревался корпеть над бумагами, Малыш – обучать кэналлийской посадке прикипевшего к жизнерадостному капитану Клауса, а занятый сразу всем и ничем Лукас успел набить изрядную оскомину.

– У меня опять болит голова, – твердо сказала Арлетта и велела варить шадди.

Камеристка сделала книксен, заметила, что на улице пасмурно, и исчезла. Кажется, у нее с буфетчиком наклевывался союз, что ж, совет да любовь, слуги то и дело женятся между собой и часто бывают счастливей господ. Не в последнюю очередь потому, что им всегда есть кого обсуждать, а вот о чем, дойди дело до свадьбы, стали бы беседовать племянник Сильвестра и внучка Манрика? А ведь пришлось бы! Даже задумай Дарзье с самого начала убийство супруги, ему бы пришлось выжидать не менее пары лет, иначе было бы неприлично, да и притязания вдовца на семейное имущество могли оспорить. Кошмар!

Притча о нухутском петухе, задумавшем по расчету жениться на розовой цапле, стремительно обрастала перьями, но Арлетта цыкнула на неуместное вдохновение и вытащила из шкатулки начатое письмо Бертраму.

О срочно потребовавшемся Придду доверенном архитекторе графиня написала еще вчера, оставалось самое сложное. Валме полагал – и не согласиться с ним было трудно, – что отцу следует знать подоплеку своего исцеления. При этом любящий сын желал скрыть свое знакомство с закатной тварью, поскольку исцеленного бы задело, что ноги ему вернули не ради него самого. Да и разгаданная другим загадка надолго бы испортила «Прымпердору» Юга настроение, Марсель же порой бывал человеколюбив и не желал лишнего зла даже чиновникам.

– Мне бы не хотелось, – объяснял он, изящно разводя руками, – стать невольной причиной чьего-нибудь съедения, а расстроенный папенька весьма склонен к людоедству. Другое дело, если вы между делом сообщите ему нечто, позволяющее сделать соответствующие выводы…

– Пожалуй, – согласилась тогда Арлетта и обещала подумать. В Старой Придде задача казалась неразрешимой, но в обители «спрутов» всплыли на редкость подходящие тайны.

«Мой дорогой Проэмперадор, – перья в Васспарде были в прекрасном состоянии, но клякса все равно сорвалась, большая, похожая на ежевичину. Очень красивая, так что переписывать не будем, – я могла бы на этом и закончить, но мне хочется затянуть наш заочный разговор и заодно слегка похвастаться. А именно рассказать, как я подобрала лошадь к седлу.