Ветер из Ига

— Скажи, Арекусу, кто напал на тебя? Не те ли синоби, что взяли замок Дзатаки? — Теперь ее голос вибрировал от волнения.

Ал пожал плечами. Действительно, откуда он мог это знать.

— Мой куратор сообщил, что Дзатаки сделал новую глупость, он истребил деревню синоби, и теперь те мстят!

— Деревню синоби?! — не поверил Ал.

— Ты не знал об этом?! — Голос Осибы дрожал, глаза пылали.

Ал отрицательно помотал головой.

«Ну Ким, ну осел! Сам же себя подставил под такие проблемы. Только зажили как люди! На кой ему эти разборки с синоби?!»

— Ладно бы себя, — перехватила его мысли Осиба. — Ты еще не понял, что если синоби начнут уничтожать клан, к которому принадлежит Дзатаки, они уничтожат не только его.

— А и тебя, ты же официально числишься его женой. — Ал усмехнулся. — У тебя будут роскошные похороны, Токугава-но Осиба.

— Не только у меня, а и у Юкки! А если казнить Юкки как дочь Дзатаки, придется уничтожить и Минору как ее законного супруга! А заодно, возможно, и всю его семью!..

— Хватит! — Ал инстинктивно сжался.

— Арекусу, я понимаю, что мы с тобой давние враги. Что ты ненавидишь меня, и правильно делаешь. Но теперь, как это говорят у вас в будущем, мы в одной лодке. И либо мы снова разбежимся по углам, и синоби вырежут всех поодиночке, либо сплотимся и постараемся дать им достойный отпор!

— Дзатаки уничтожил деревню синоби, потому что они должны были ликвидировать его? — Ал старался собраться с мыслями.

— Все, что мне нужно от тебя, это помочь наладить связь с обществом «Змеи», к сожалению, мой куратор появляется, когда это ему нужно, а не когда я отчаянно в нем нуждаюсь, и я совершенно без связи. Я хочу попросить защиты у ордена, и если согласятся закинуть меня и Юкки в будущее, где я уже была, ты отправишься с нами, чтобы помочь нам там освоиться. — Она вздохнула. — Конечно, во все времена люди остаются верны сами себе. Они всегда будут любить деньги и желать красивых женщин, но в вашем мире есть много такого, для осознания чего необходимо время, которого у нас может и не быть. Когда я жила в новом Эдо, или, как его там называют, Токио, я вообще не выходила из той волшебной клиники, вернувшей мне молодость. Не выходила, потому что понятия не имею, как следует себя держать в этом новом обществе, как управлять самодвижущимися повозками, одеваться так, чтобы мой вид не вызывал подозрений. Я не знаю, как следует вести себя, чтобы сойти в том обществе за свою. Что запрещено, а что дозволено, что считается нормой, а что распущенностью. Но я прекрасно обучаюсь, и ты мог бы помочь мне там первое время. Если же мы не отыщем моего куратора, ты поможешь нам сесть на корабль и отправиться в любую страну света, где могут жить цивилизованные люди и где нас не отыщут синоби. Спасая меня и Юкки, ты спасешь свою семью, которую сможешь вывезти вместе с нами. Моего золота достаточно для того, чтобы прожить на чужбине не одну жизнь, да еще как прожить! — Она зацокала языком.

— Ага, разбежалась! Так я и стану тебе помогать, ведьма Осиба! — Ал сплюнул на белоснежные татами. — Сдохни, Осиба, я пальцем не пошевелю.

— Сдохну, непременно когда-нибудь сдохну, — подтвердила она, — все сдохнут, но уж лучше от старости, чем от меча синоби.

— Что же до убраться отсюда, то это я согласен, в будущее или в другую страну — это, пожалуйста, со всей семьей, и может быть даже с твоей Юкки, раз уж Минору так втюрился в нее, но при чем здесь ты, Осиба? Почему я должен спасать твою перетянутую шкуру? В чем моя корысть?

— Твоя корысть? — Глаза Осибы сделались маслеными, она придвинулась к Алу, отчего тот, вопреки своей воле, задрожал всем телом. — Я очень виновата перед тобой, Арекусу-сан. — Ее голос сделался глубоким, грудным, красавица облизала пухленькие, явно накачанные гелем губки, отчего Ал застонал чуть ли не в голос. — Однажды я невольно отняла у тебя твоего сына Амакаву. Признаю, это была ужасная ошибка, и я глубоко раскаиваюсь. Поэтому я предлагаю тебе достойную замену, себя в качестве твоей наложницы. — Она подползла ближе к уху Ала, точно хотела сообщить ему что-то интимное, но вместо этого защекотала мочку его уха теплым, влажным язычком, доводя мужчину до неистовства. — Я буду принадлежать тебе до тех пор, пока не рожу тебе сына вместо Амакаву. Подумай сам, даже у таких ведьм, как я, дети не появляются за одну секунду, — она обняла шею Ала, лаская языком его шею, — подумай, милый, даже после того как я зачну, а это не обязательно должно быть быстро, я все равно останусь с тобой девять долгих месяцев. Девять восхитительных, полных неги и страсти месяцев…

— А если родится девочка? — Ал понимал, что попался, но уже не мог выбраться из расставленных Осибой силков, все его существо трепетало под напором безумно прекрасной женщины, отвечая ее призывам, подчиняясь ее приказам. Желая только одного, жить и умереть во имя ее прекрасных глаз!

Глава 39 Зов осенней листвы

Длинный, но тщательно продуманный маршрут может быстрее привести к цели, нежели непродуманный короткий.

Токугава-но Иэясу. Из книги «То, что должен знать истинный самурай»

Дзатаки с трудом сдерживал раздражение, охватывающее его всякий раз, когда Хаято проходил мимо него, распуская вокруг себя дивные ароматы прелой листвы. Возможно, следовало употребить родительскую власть, и он уже попробовал услать ненавистного наследника в далекие дали, но тот точно специально умудрился упасть с коня, повредив себе руку. Так что пришлось оставить мерзавца дома. Дома же он, вместо того чтобы отлеживаться в своих комнатах, без зазрения совести шлялся в лабораторию, где все еще содержалась пленница синоби.

«Случайно выпал из седла, тоже мне ребеночек — великовозрастный болван! За такое нечаянно бьют отчаянно!»

Теперь Дзатаки оставалось последнее, отобрать у Хаято девушку и устроить ее вблизи собственных покоев под неусыпным надзором стражи. Это было именно тем, что он собирался сделать сразу же после отъезда сына. Но, должно быть, сохранить добрые доверительные отношения в собственном замке было не суждено им обоим.

И хоть здравый смысл подсказывал ему, что нужно всего лишь подождать несколько недель, после которых можно будет с чистой совестью спровадить наследника и забрать девушку себе, это было не так-то просто. Какая-то невероятная магия тянула Дзатаки в лабораторию, откуда с властным упорством по всему замку расходились волны осенних ароматов.

И Дзатаки не мог отказать себе в радости каждый день являться к таинственной узнице, и, дрожа от страха и понимая, что если его разоблачат, от слухов будет уже не отделаться, он снова и снова целовал худенькие плечики, стремясь отразиться в необыкновенных глазах безумной девы.

Много раз обнимая бесчувственную девушку, Дзатаки ловил себя на мысли, что если их застанет на месте преступления сын, он, без сомнения, убьет его, чтобы владеть пленницей единолично.

С другой стороны, сын ведь отлично знал, что именно влечет отца к лесной деве, и мог бы оставить ему эту, возможно, последнюю в жизни отраду, чтобы не потерять ни лица, ни расположения старшего в доме. Он мог бы уехать сам или забыть о том, что его отец спит с пленницей синоби, но Хаято не собирался отступать.

Глава 40 Война с синоби

Цзиндай — воин, заменивший павшего. Большая честь и высокая привилегия. По милости наших даймё, сын имеет право наследовать место своего отца в отряде, когда тот погибнет. Если сын слишком мал, место может занять младший брат погибшего, если брата нет — попечитель. Цзиндай принимает на себя не только честь сражаться за своего господина на месте павшего воина, но и обязан считать сына павшего своим сыном, воспитывать его и всячески помогать.

Токугава-но Осиба. Из собрания сочинений

Ал задумался. С одной стороны, Ким дал ему конкретное задание отправить родственников за границу, чтобы они не погибли в результате восстания 1637 года и не попали под дальнейшие репрессии, когда с самими восставшими будет покончено. С этим делом можно было тянуть еще целых десять лет, что радовало.

Ал потянулся, обнаруживая, что уже несколько лет забытая утренняя эрекция, похоже, опять начала доставать его несвоевременной побудкой. Злыдни Осибы же, как и следовало ожидать, давно след простыл. Да, проклятая баба всегда возникала на его пути, когда была нужна ему как собаке палка, и исчезала, едва в ней обнаруживалась реальная нужда.