Ветер с Варяжского моря

– Пусть он боится! – коротко ответил Ило, и в глазах его сверкнуло что-то такое нехорошее, что Загляда содрогнулась. – У меня есть для него подарок!

Приподняв полу рубахи с не сшитым до конца боком, он показал Загляде рукоять ножа.

Вдвоем они вышли через маленькие сени на задний двор. Утро было ясным – светлому Дажьбогу, который вел сейчас по небу дневное светило, нет дела до людских несчастий. Он – единственное счастье, которое всегда остается у того, кто еще жив. Но ветер нес со стороны Околоградья темный дым и запах гари. Запах беды не давал забыть о том, что случилось.

На дворе уже суетились в обыденных делах по хозяйству ярловы челядинцы, у колодца толпилось несколько мужчин в кожаных штанах и полотняных рубахах с разрезами на боках. Загляда остановилась в сенях, не сразу решившись показаться, и настороженно посмотрела на викингов. Как знать, чего ждать от этих людей? Но теперь, без оружия и шлемов, викинги вовсе не казались страшными. Умываясь, они фыркали и смеялись, и Загляда не могла взять в толк, что эти самые люди вчера усеяли улицы трупами ладожан и зажгли над ними погребальные костры из их собственных домов,

Арнора стояла среди викингов возле колодца и поливала кому-то на руки. В говоре скандинавов Загляде послышался голос Лейва, и она попыталась отыскать его глазами среди других.

– Хей, Асгерд! – крикнул он сам, тоже заметив ее. – Иди сюда, не бойся – Эйрик ярл дал клятву больше никого не трогать!

Стоявший рядом с ним викинг обернулся посмотреть, с кем он разговаривает, и Загляда ахнула. В глаза ей бросилась красная отметина у него на переносье, и она отшатнулась назад.

– Не бойся его! – Лейв пошел к Загляде, рукавом рубахи вытирая лицо после умывания. – Я помню, он сильно напугал тебя вчера, но теперь тебе нечего бояться. Теперь тебя никто не тронет.

Напугал! Загляда слишком хорошо помнила и гибель Середы, и тело Тормода на земле в лужах крови, и блеск клинка возле своего горла, и железные руки, едва не вывернувшие ей локти. Боялся, что такая дорогая добыча убежит!

Тем временем сам Хельги рассматривал свою вчерашнюю добычу. Он был в одних годах с Лейвом – странно, что у него уже такой взрослый племянник. Его длинные волосы при солнечном свете отливали золотом, черты лица были правильнее и, пожалуй, красивее, чем у Лейва, но для Загляды он был чудовищем.

– Какая красивая дева! – сказал он Лейву. – Она правда дочь корабельщика? Я бы скорее подумал, что она понравилась самому Эйрику.

– Эйрику хватит той, которую вчера привел Ормульв. А эта – дочь корабельщика, – уверенно ответил Лейв, и Загляде вдруг показалось, что он едва заметно подмигнул ей. – Я и сам бы не подумал, что у нее отец норвежец, но ты послушай, как она говорит на северном языке, и сам убедишься. Если, конечно, она удостоит тебя хоть словом! Я же тебе говорил вчера – осторожнее, не поломай ей руки! А теперь она обижена на тебя на всю жизнь! Правильно я говорю, Асгерд?

Загляда отвернулась от Хельги, но, слушая Лейва, с трудом сдержала улыбку. Он был так весел, открыт, дружелюбен, что ей трудно было считать его своим врагом. А кто знает, крови скольких человек попробовал вчера его меч?

– А, и кусачий тролль с тобой! – воскликнул Лейв, заметив Ило. – Он больше не кусается? А то Орм боится остаться увечным на всю жизнь!

– А ты больше не хочешь зарезать Исбьерна? – дерзко спросил у него Ило. – Он ведь тоже может остаться увечным на всю жизнь. А многие и вовсе на всю жизнь остались мертвецами!

– Мы же не знали, что он норвежец, – не сердясь, ответил Лейв. Видно, его нелегко было вывести из себя.

– А если бы знали, это что-нибудь изменило бы?

Лейв усмехнулся и не ответил.

– Не сердись на меня, Береза Серебра, – попросил он, и Загляду невольно тронуло то, с какой теплотой он произнес ее прозванье. – Я потерял не меньше полмарки на том, что тебя отпустили. Но я же на тебя не сержусь за это.

Загляда не нашла, что ответить.

– А почему ты с ним? – спросила она, кивнув на Хельги. – Он твой друг?

– Даже больше. Он мой побратим. – Лейв посмотрел на свои запястья, отыскивая старый шрам. На его левой руке Загляда заметила тяжелое серебряное обручье с волнистым узором. – Его отец воспитывал меня.

– Разве у тебя не было своего отца?

– Был, – ответил Лейв, и что-то дрогнуло в его лице при этих словах, какая-то тревожная искра сверкнула в светлых глазах. – Разве ты не знаешь – в северных странах есть такой обычай: знатный человек не сам растит своих детей, а отдает на воспитание другим людям, кому он доверяет и кого уважает, но не таким знатным, как он сам. Даже так говорят: кто кому воспитывает ребенка, тот из двоих и младший,

– Я не знаю. Я родилась здесь, И это – моя родина.

Загляда хотела не просто ответить, почему она не знает об этом обычае. Она хотела объяснить больше, если: он сумеет понять. Лейв помолчал, серьезно глядя ей в глаза. И Загляда почувствовала, что он ее понял.

– Значит, отец Хельги был ниже твоего отца? – спросила она потом.

– Да, – ответил он и замолчал, ничего не добавив. Лицо его вдруг стало замкнутым, неподвижным, словно высеченным изо льда, и Загляда не стала больше говорить об этом.

– А где все ваши люди? – спросила она, оглянувшись по сторонам.

В Княщине было довольно тихо, несметные толпы викингов, наполнявших ее вчера, куда-то исчезли.

– Много разных дел есть! – ответил Лейв и негромко свистнул. – Одни сторожат и считают добычу, другие готовят корабли. Наши стюриманы хотят еще подняться по реке и посмотреть другие городки. И еще – нужно хоронить наших погибших; На всех кораблях есть потери. Перед своими домами люди всегда бьются отчаянно, любой гончар превращается в берсерка, и не все из наших будут делить добычу, кто сражался за нее…

– Эй, Серебряный! – крикнул один из викингов. – Беседовать с девой очень приятно, ты хочешь стоять там целый день?

– Мы еще увидимся с тобой, Асгерд, да? – Лейв улыбнулся Загляде, как будто за что-то просил прощения, и ушел на зов.

Она смотрела, как он идет через двор, высокий и прямой, как клинок, как блестят светлым серебром его волосы под лучами солнца. Несмотря на все пережитое вчера, Загляде казалось, что Лейв – хороший человек. Зачем она узнала его в такой страшный день? Зачем он связал ей руки, пусть и помягче, чем Хельги? Зачем нужен этот ужас, война, красные щиты на бортах? Зачем корабельщик и кузнец проклинают свое ремесло?