Ветер в его сердце

Но все равно они опоздали.

Дело в том, что Тетушка вознамерилась продырявить из револьвера голову Консуэлы Мары еще в тот момент, когда брат с сестрой начали свое продвижение к центру противостояния.

4. Стив

Наверное, старая тетка Томаса — последний человек, которого я когда-либо ожидал увидеть размахивающим классическим ковбойским револьвером. В ее костлявой руке пушка выглядит просто громадной. У этой штуки мощная отдача, и если старушка вправду пальнет из нее, она всерьез рискует заработать перелом запястья и предплечья — в ее возрасте твердостью костей уже не похвастаешься. Понятия не имею, отдает она себе в этом отчет или нет, но судя по ее воинственному настрою, ей совершенно наплевать на хрупкость собственного остова.

Причина вражды между ней и Консуэлой мне не совсем ясна, а детали и тем более неизвестны. Однако, чего тут скрывать, воронова женщина, похоже, ухитрилась достать едва ли не каждого. И все же мне не кажется, что за это ее стоит нашпиговать свинцом. Убийство вообще далеко не лучшее решение проблемы, а сейчас его угроза только осложняет и без того непростую ситуацию.

Обряд должен был пройти просто и в узком кругу. Только я и Ситала ну, еще Морагу с необходимыми наставлениями. Но сначала объявилась Лия, а теперь я и вовсе ощущаю себя так, будто вернулся на сцену, поскольку публикой является все майнавонаселение гор Йерро-Мадерас. Только вместо рева фанатов, требующих последнего хита «Дизел Рэтс», слышно урчание да шипение. Консуэла живописует, как разделается со мной. И ее вот-вот пристрелит Тетушка Лейла. Зрители внимают.

Наперекосяк пошло абсолютно все, однако я внезапно ловлю себя на том, что мне совершенно плевать на осложнения, как, кстати, и Тетушке. Я обещал Ситале, что помогу ей, и если ее сестрице это не по душе, пускай улаживают проблему в семейном кругу. Если, конечно, Консуэла проживет еще какое-то время.

Я внутренне готовлюсь к грохоту выстрела Тетушки, но прежде чем она успевает нажать на спусковой крючок, происходят две вещи.

Из толпы майнаво внезапно появляются Томас с сестрой и встают справа и слева от старушки.

Кукла из необожженной глины, которую я стараюсь держать очень осторожно, дергается.

Я едва не роняю ее и, должно быть, вскрикиваю, поскольку все немедленно принимаются смотреть на меня, а затем и на фигурку в моих руках. И я тоже не отрываясь таращусь на нее.

Не имей я за плечами опыта пары предыдущих дней, сейчас бы точно остолбенел. Еще позавчера — кажется, целую вечность назад! — я ничегошеньки не знал об ином мире и не догадывался, что все те существа, о которых постоянно толкует Морагу, реальны, как он и я. Мне не приходило в голову, что образы на картинах Эгги вовсе не являются плодом ее воображения. А на особенности Калико я просто не обращал внимания. Но теперь я окружен толпой этих самых зверолюдей, способных странствовать и по нашему, и по иным мирам, и готов верить своим глазам. Потому меня не сильно удивляет, что красная глина обратилась в плоть, черные перья — в копну черных волос, а мои жалкие потуги изобразить рожицу — в настоящее лицо прекрасной майнаво. Она выглядит уменьшенной копией вороновой женщины, что стоит передо мной и намеревается, предварительно меня прикончив, обвешаться жуткими модными штучками — частями моего тела.

Но только маленькое создание у меня в руках вовсе не копия Консуэлы. Впрочем, не зная, что к чему, их можно принять за близнецов. Но я-то способен различить сестер, не задумываясь. Я вглядываюсь в эти крошечные глазки и вижу, что мне подмигивает и улыбается не гневная Консуэла, а радостная Ситала.

По толпе прокатывает ропот. Лия подносит ладонь ко рту и выдыхает:

— О боже!

Даже Тетушка удивлена до такой степени, что откладывает пальбу на потом.

Теплая фигурка становится все тяжелее, и до меня доходит, что она растет. Тогда я осторожно ставлю миниатюрную женщину ногами на землю и убеждаюсь, что она способна сохранять равновесие без моей помощи. В тот момент она ростом с трехлетнего ребенка, а когда я выпрямляюсь, уже достигает моего пояса. А секундой позже рядом со мной стоит обнаженная женщина в натуральную величину. Хм, пожалуй, мне стоило подумать о платье!

Изящно взмахнув руками, она создает у своих ног маленький песчаный вихрь. Пыль, закручиваясь, устремляется вверх и на несколько секунд полностью скрывает Ситалу, а затем успокаивается и падает на землю. И перед всеми предстает босая красавица в синих джинсах, майке и отделанном бахромой жилете. Ее волосы оказываются заплетены в длинную косу, перевязанную кожаной лентой, с которой свисают четыре черных пера.

— Как ей это удалось? — выдавливает потрясенная Лия.

— Магия майнаво, — отвечаю я, хотя это не самый остроумный ответ.

— Я не прочь научиться такому фокусу. Сколько деньжищ можно сэкономить на шмотках!

Я очень даже понимаю ее реакцию — она иронизирует над происходящим, мысленно пытаясь выдать невозможное за обыденное, поскольку в противном случае может попросту поехать крыша — поскольку чувствую себя примерно так же. Я балансирую на грани нервного срыва, припадка. Превращение пыли в одежду — не самое поразительное чудо, с которым я столкнулся за недавнее время, но у меня голова идет кругом от самого факта материализации, довершенной той небрежной деловитостью, с какой Ситала решила проблему. Земля под ногами кажется мне трясиной.

Однако даже почти утратив душевное равновесие, я испытываю определенное удовлетворение — да что там, радость! — у меня все-таки получилось.

Консуэла, впрочем, моих чувств не разделяет.

— Что! Ты! Наделал?! — вопит она.

Но ее яростный крик доносится до меня откуда-то издалека. Воронова женщина не сводит глаз с Ситалы, но я понимаю, что слова ее обращены ко мне.

Я не отвечаю. Мое внимание сосредоточено на Тетушке и револьвере в ее твердой руке.

— Он дал мне жизнь, — отвечает Ситала, — чтобы я могла жить, как нравится мне, а не таскаться повсюду за тобой.

— У тебя нет жизни, кроме той, что дала тебе я! — бушует Консуэла.

— Может, когда-то и не было, но отныне все по-другому. Отныне я сама себе хозяйка, и в этом своем новом качестве, — тут она переводит взгляд на Тетушку, — я приношу тебе свои извинения, Лейла Кукурузные Глаза. Я присутствовала, когда утилизаторы бросились на запах твоего племянника, поэтому часть вины лежит и на мне. И я вполне понимаю твой гнев, однако прими во внимание то обстоятельство, что как раз из-за этого Томас приобрел дружеское расположение духа смерти. И я знаю, этот дух, Гордо, сделает все возможное, чтобы защитить парня. Когда настанет его срок войти в загробный мир, для него вовсе не будет все потеряно.

Тетушка, недоумевая, глядит на Ситалу — полагаю, сверхъестественное сходство новорожденной с Консуэлой сбивает старушку с толку. Но оружие в ее руке даже не дрогнуло.

— И меня тоже можешь винить, Тетушка, — выступает вперед Морагу. — Ведь это я позволил Томасу представлять племя, а не отправился в это опасное странствие сам, как обязан был поступить.

— Какая чушь! — заявляет Консуэла. — Никто не виноват. Столкновение с утилизаторами было досадным стечением обстоятельств, вот и все.

Тетушка игнорирует самообличающие заявления Ситалы и Морагу и буравит воронову женщину взглядом. Лейлу Кукурузные Глаза я знаю не очень хорошо, однако любому очевидно, что мечущие молнии глаза и револьвер в руке плохо вяжутся с удивительно спокойным тоном голоса. Но именно так она и говорит:

— Беда с некоторыми старейшими майнаво заключается в том, что они воображают, будто наши нужды им известны лучше нас самих. Намерения их благие, да только их самодовольные попытки улучшить мир неизменно ведут к катастрофе. Не для них самих, конечно. А для тех, кому не повезет оказаться поблизости, когда такие майнаво принимаются за осуществление своих опрометчивых планов.