Ветерок

— Что?

— Наклонись, — попросила она. — Я шепотом скажу.

Официантка так и не вызволила их из тесноты бара. Они выпили на посошок и ушли. На улице, в тени парковой ограды, он спросил:

— Как насчет поужинать?

— Ага, — ответила она.

— Да или нет?

— Я сказала «ага».

— Где-нибудь здесь или поедем вниз?

— Все равно.

Они поймали такси. Это было лучшее, что можно вообразить: очередной ужин в Даунтауне. Как раз когда она открыла дверцу, из вестибюля вывалилась шумная компания поддавших незнакомцев. Они устремились куда-то в недра ночи. Ей захотелось бросить Джея с его одеялом и увязаться за ними в другую жизнь.

Джей захлопнул дверцу, и такси покатило прочь.

— Хочешь чего-нибудь конкретного? — спросил он.

— Нет.

Они остановились у входа почитать меню.

— Вроде неплохо, — сказал он.

— Замечательно.

— Я гляжу, ты не в экстазе.

— А надо быть в экстазе? Это же ужин, не бог весть что. Какая разница.

— Большая, если мы собираемся отстегнуть им сотню баксов, — сказал он. — За это надо хоть удовольствие получить.

— Как меня это достало, — сказала она, открыла дверь и вошла.

Это был итальянский ресторанчик с клетчатыми скатертями — вряд ли от него стоило ждать чего-то выдающегося. Да еще с кондиционерами! Вместо ветерка на них лился искусственно охлажденный воздух. Если бы Джей был рядом, она развернулась бы и ушла. Хозяева бросили вызов времени. Первый день весны — и они держали его за горло мертвой хваткой, дожидаясь, пока он перестанет сучить ножками.

Она попросила столик на двоих, затем повернулась и махнула Джею, приглашая его войти. Он не тронулся с места. Она прошла за официанткой к столику и села. Он мрачно взирал на нее через окно. Невероятно! Она взяла меню и стала его изучать. Так вот чем суждено было завершиться этому вечеру — убогой склокой в дешевой забегаловке, у которой столько же общего с пикником в парке, сколько у…

Она не заметила, как он открыл дверь. Он повысил голос, чтобы перекричать шум.

— Сама тут жри! — заорал он.

Она оторопело смотрела, как исчезает его голова и дверь медленно поворачивается на петлях. В первую секунду она была твердо намерена остаться, но люди оборачивались, чтобы на нее поглазеть, и ей стало стыдно. Она показалась себе такой потерянной, по сравнению с теми, кто сидел в маленьких уютных компаниях — среди друзей и любимых, свободный от гнетущей возможности иметь других спутников, мериться запросами, метаться в поисках лучшей жизни — и спокойно дожидался заказанных блюд, которые должны были прибыть в назначенный час с неотвратимостью судьбы!

Они покинули бар в возбуждении. Это было неожиданно. Это отвечало уникальности сегодняшнего вечера. Не просто любоваться парком издалека, восхищаясь его деревьями, и направляться прямиком к ним, в другую жизнь. В лифте она едва его узнавала. Он поглядывал на нее с улыбкой, какой она никогда раньше не видела. Этого было почти довольно, чтобы сбросить с себя груз долгой зимы и ее вымученной постельной возни.

С неба уже исчезли последние следы дневного света. В парк их привели серебристые шары старомодных уличных фонарей. Ее сердце взволнованно билось: где они этим займутся? Увидят ли их? Да и как это сделать — в авральном режиме или растянуть удовольствие, пощекотать себе нервы, заново насладиться дерзостью того, на что способны двое?

Они заходили все дальше и дальше в парк, пока не потеряли всякие ориентиры. Там они встали и огляделись по сторонам. Потом она взяла его за руку и потащила к черной купе деревьев.

Во время поцелуя он поспешно расстегивал штаны. Ей пришлось самой спустить трусы. Затем она повернулась, уперлась руками в землю и замерла в ожидании.

Ожидание затянулось.

— Тебе помочь? — шепнула она.

— Тс-с-с, — вдруг сказал он. — Слышишь?

— Что?

Он молчал.

— Джей!

— Лучше бы помочь, — сказал он.

Она повернулась. Через несколько минут снова уперлась руками в землю. И опять стала ждать.

— Не получается, — сказал он.

Она встала и отряхнулась.

— Ничего, — сказала она. Он быстро застегивал штаны. Она легонько потрепала его по голове.

Между ними была существенная разница — то, что он мог бы назвать ее непоседливостью, а она его благодушием, — которая не проявлялась, пока они не вступили в брак, или проявлялась лишь как возможность: покажется и сразу исчезнет. Ставя другому на вид его недостатки, часто в пылу ссоры, оба воспринимали это как неправдоподобные обвинения. Но если в ней и вправду кроется какое-то несговорчивое «я», которое можно прижать к стенке и обвинить, подумала она, то ему не хватает впечатлений, приключений, возможности совершить правильный поступок в правильную минуту. Оно не хочет просиживать жизнь дома или в кинотеатре.

Внезапно в ее мыслях произошел сбой. Она обвиняет его в предсказуемости — а сама? Вечер за вечером волнуется, как бы не упустить… чего? Она не знала. Чего-то, что она не могла определить, вечно маячащего прямо за гранью реальности. Как это, должно быть, утомительно для ее мужа! Он уже наверняка пришел к убеждению, что она никогда не найдет желаемого, мало того — что и искать-то нечего.

Ее больше не было рядом. Ему потребовалась добрая минута, чтобы это заметить. Он повернулся, затем медленно пошел обратно к ней.

Она взяла его за руку.

— Джей, — сказала она, — чем ты хотел бы сегодня заняться?

— Я думал, у нас сегодня пикник.

— А ты этого хочешь?

— Конечно, — сказал он. — А ты разве нет?

— Я слишком предсказуемая? Да, Джей?

— Потому что любишь пикники?

Он обнял ее одной рукой, и так они прошли остаток пути до парка. Перекусив, они улеглись на одеяле и снова заговорили о том, что пора бы обзавестись детьми.

Он был угрюм, когда они ехали в город и когда вышли из такси. Он угрюмо ходил за ней следом от ресторана к ресторану и угрюмо смотрел, как она изучает у дверей меню.

— Хочешь чего-нибудь конкретного? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

— Может, просто хочешь домой?

— Все равно, — сказал он. — Сама решай.

— Ну так я не хочу домой, — сказала она.

Она выбрала безобидный итальянский ресторанчик. Ей захотелось высказать ему свою досаду на хозяев, которые убивают первый весенний день кондиционированным воздухом, но она понимала, что он не в том настроении. В зале оказалось более шумно, чем она рассчитывала; к сожалению, это стало ясно только после того, как они сели за столик. Они перелистали меню, держа свои впечатления от ассортимента при себе. Наконец он опустил его на клетчатую скатерть поверх клетчатого одеяла, которое захватил ради пикника.

— Что будешь заказывать?

Он пожал плечами.

— Джей, — сказала она, — это не важно. Правда, не важно.

— Для тебя, может, и нет.

— Мне жаль, что я вообще это предложила, — сказала она.

— Зачем ты меня трогала?

— Что?

— Тебе обязательно надо было меня по голове потрепать?

Она уткнулась в меню. Неужели она и впрямь потрепала его по голове? Но у нее и в мыслях не было ничего плохого. Она просто хотела его утешить. Немного спустя она снова подняла глаза и заметила, что Джей напряженно смотрит в другой конец зала. Поглядев туда, она увидела за дальним столиком человека, который казался противоположностью ее мужа во всех отношениях — красивый и самоуверенный, он что-то весело рассказывал, а его спутники завороженно слушали. Это был самый обаятельный мужчина в Нью-Йорке. Уж он-то не оплошал бы там, в парке. В прикованном к нему взгляде Джея — мрачном, свирепом, полном зависти — ей померещился и оттенок чистого любопытства, задумчивости, желания. Он хотел быть этим человеком или по крайней мере кем-то на него похожим — властным, самодовольным, ненасытным. Он никогда не изменится, подумала она, но по-своему мечтает об этом, так же, как она всю жизнь мечтает стать кем-то другим.