Ветвящееся время. История, которой не было

Двигающиеся вместе с войсками и посольствами историки, философы, географы собирают сведения о землях, где им довелось побывать. Греческие ученые творчески осваивают мудрость иных культур, пытаясь свести воедино все, что известно им и их предшественникам о мире.

Под руководством великого Неарха заметных успехов достигает мореплавание. Корабли его подчиненных активно исследуют побережье Аравии и Персидского залива, стремясь установить морское сообщение между Месопотамией и Египтом.

Осваивается и прямой морской путь из Красного моря в Индию – греческие навигаторы почти на два столетия ранее, чем в нашей истории, открыли секрет муссонных ветров, позволяющих быстро пересекать Аравийское море.

Обсуждается вопрос о посылке экспедиции вокруг Африки с участием западных финикийцев-жителей бывшего Карфагенского союза, по примеру организованной за три века до того по приказу фараона Нехо. Одновременно делаются попытки исследовать восточное побережье континента; суда из Египта с каждым годом заплывают все дальше на юг.

Даже требования божественных почестей и поклонения владыке уже становятся привычными. Большинство следует словам одного спартанца: «Так как Александр хочет быть богом, пусть будет богом».(111,97)

Стареющему царю, впрочем, это все не слишком интересно. Он торопится завершить объединение под своей властью всей Ойкумены – ведь он уже принял решение о том, куда двинет свою несравненную армию в этот раз.

Задуманный им очередной поход, должен завершить, по его мнению, покорение цивилизованного мира.

Целью теперь являются земли Древнего Китая – Чжунго(102,41).

От разведчиков, Александр хорошо знает о многочисленности тамошнего населения и огромном богатстве тамошних владык. Но разве не покорил он совсем еще недавно столь же многолюдные и обильные ресурсами индийские земли? Кроме того, хорошо известно и другое: семь расположенных там царств ведут почти непрерывные, истощающие их силы войны друг с другом. Вдобавок, тамошние жители приучены к покорности, а солдаты не отличаются чрезмерной храбростью.

…И вновь уже не впервые собирается войско для нового великого похода.

В нем плечом к плечу стоят воины сотен и сотен племен – от диких всадников из Великой Степи, до жителей Испании, Ливии и альпийских долин. Но больше всего в ней тех, кто уже начал забывать свой дом, для которых жизнью стала война и которые ничего кроме войны уже не знают и не хотят знать. Эта армия воистину достойна именоваться армией Повелителя Мира.

Ее путь лежит далеко на северо-восток, за Памир и Гиндукуш, за безводные степи Кашгарии и пески Гоби, в далекую страну Чжунго…

В этом месте мы и расстанемся с Александром Великим.

Невозможно сказать, погиб бы он вместе со своей армией где-то в Поднебесной, одержал бы очередную невероятную победу, дойдя до омывающего восточный край Ойкумены океана, и дожил бы до глубокой старости с сознанием того, что совершил все, доступное для смертного; умер бы от болезни или раны, либо же вернувшись ни с чем, как когда-то из Индии, тихо угас бы, лишившись смысла жизни. Также и не будем, подражая Тойнби, строить гипотезы о том, как могла развиваться в дальнейшем судьба созданного им великого государства, просуществовало бы оно еще какое – то время (какое-то – это может быть и сто, и более лет), или было бы немедленно разорвано на куски в войнах между наследниками Александра, как то случилось в знакомой нам истории. Но ясно одно – мир, где сын Филиппа и Олимпиады не умер бы тогда, в Вавилоне, в 323 году до начала так и не наступившей нашей эры, был бы куда менее похож на тот, в котором мы живем сегодня, чем даже тот мир, где юного македонского царевича сразил бы эллинский меч под Херонеем или Фивами.

Roma delenda est [11]

Одной из возможных развилок времени, что не один раз привлекала как беллетристов, так и серьезных ученых, является происходившее в III столетии до н. э. противоборство Карфагена и Рима, вернее– его исход. Немало людей всерьез задавались вопросом: как бы выглядел мир, одержи верх тогда не Рим, а Карфаген?

Как ни странно, но в большинстве подобных реконструкций события развиваются в худшую сравнительно с реальностью сторону.

11

Рим разрушен. (лат.) Ср. «Carthaginem esse delendam» (Карфаген должен быть разрушен – любимое изречение Катона Старшего.

Объясняется это, скорее всего, исключительно тем, что и до сих пор симпатии большинства историков остаются почему-то на стороне Рима, в то время как к его противнику относятся с предубеждением.

Поминаются к месту и не к месту людские жертвоприношения в финикийских храмах – как будто Рим не знал гладиаторских боев в честь богов.

Можно услышать и утверждение, что Карфаген был не чем иным, как царством золотого тельца, страной презренных торгашей, своего рода янки античного мира, лишенных каких-либо гражданских чувств и озабоченных исключительно собственным благополучием.

Суровый приговор выносит Карфагену английский католический писатель и историк Г.К. Честертон. По его мнению, пуническая цивилизация была ни чем иным, как цивилизацией «изощренных бесопоклонников», где, по его образному выражению, «…рога Сатаны вздымаются не только к звездам, но и к самому Солнцу…»(30,165)

Согласно Честертону, Карфаген воплощал в себе все наихудшее в современном ему мире – слепое поклонение «золоту, насилию и богам, жестоким как звери», этакому культу первичного зла и сил тьмы. Рим же, как он полагал, напротив, воплощал самое лучшее и здоровое, что было на тот момент в античности.

Как полагал почтенный автор детективов о патере Брауне, в случае победы Карфагена, ни много ни мало «хребет мира был бы сломлен» (?!) и, он бы обратился в «бесчеловечный улей»(??).(30,186)

Менее эмоциональные и более объективные оценки Карфагена и его места в истории можно встретить в трудах, как это не покажется странным, самих римлян. Позволим себе привести высказывание видного историографа I в. до н. э. Помпония Мелы: «Пунийцы были мудрым народом, который процветал и в войне и в мире. Они преуспевали в письменности и литературе и в других искусствах, в морском деле, и в военном деле, и в управлении империей» (50,48) [12]

12

Известно, например, что Карфаген располагал легендарно богатой библиотекой, сгоревшей при взятии города. Какие сокровища духа погибли тогда – можно, к сожалению только гадать. Зато не вызывает сомнения то, что Рим не имел ничего, подобного такой библиотеке еще многие века.

…Прежде всего, наверное, следует дать читателю некоторое, более углубленное представление о том, что представлял собой Карфаген ко времени Второй Пунической Войны.

В Западном Средиземноморье финикийцы впервые проникли приблизительно в конце II тысячелетия до н. э. По некоторым данным, например, Кадис был основан в 1100 году до н. э. (вскоре после Троянской Войны). По словам римского историка I в н. э. Страбона, «Финикийцы… еще до гомеровской эпохи завладели лучшей частью Иберии и Ливии(Северной Африки-Авт.)…» Первоначально то были, видимо, небольшие торговые посты, или укрепленные селения, жители которых занимались ловлей пурпуроносных моллюсков – собственно, добыча сырья для производства этого драгоценного красителя, и была одной из основных задач финикийских купцов, гнавшей их все дальше и дальше на запад. С течением времени одни колонии такого рода по тем или иным причинам прекращали свое существование, другие все больше и больше разрастались. Ко времени основания Карфагена, вернее говоря Карт-Хадашта, ибо Карфаген – римское название города, а произошло это приблизительно в 825 (по некоторым источникам в 814) году до н. э. в Южной Европе и Северной Африке был уже целый ряд процветающих финикийских поселений. Всего лишь в трех десятках километров от Карфагена стоял достаточно большой и сильный город Утика. Как свидетельствуют хроники, известному библейскому персонажу – тирскому царю Хираму приходилось даже посылать карательные экспедиции, дабы получить с него причитающуюся дань.(19,124) Однако, именно Карфаген в течение очень короткого времени возвысился над всеми прочими финикийскими поселениями. К тому времени метрополии – Тир и Сидон, уже утратили не только могущество, но и свободу, став частью Ассирии.

Возвышению Карфагена способствовал ряд обстоятельств. Прежде всего, это крайне выгодное географическое положение, на перекрестке морских торговых путей западной и восточной части Средиземного моря. По этой же причине, карфагенский флот мог легко обеспечить контроль над этими путями, что дало возможность находящимся у власти в городе единолично определять – кто будет допущен на них, а кто нет. Кроме того он, в отличие как от метрополии, так и от большинства других финикийских поселений, мог не опасаться угрозы с тыла – опять таки, благодаря своему удобному положению. Дело в том, что Карфаген стоял на полуострове, к тому же дополнительно огражденном со стороны суши грядой высоких труднопроходимых холмов. Не было необходимости строить сложные оборонительные сооружения в большей мере обособлявшие, нежели защищавшие города древности. И – не забудем – требовавшие на свое создание и поддержание в должном состоянии немалых сил и средств. Достаточно было воздвигнуть надежную стену на перешейке, и можно было не опасаться даже сильного войска, не говоря уже о набегах диких нумидийских племен.